– Этого и следовало ожидать. Разве они скажут правду? Если жены проболтаются, то мужья убьют их. Нужно самим искать и не тратить время на эти формальности. Давайте обыщем их жилища!
Первая юрта тоже была увешена одеялами, туркменскими коврами. Такой же, как у старика, большой сундук, на котором были уложены разноцветные одеяла. Где тут искать?
– А может, спрятали в сундуке? – возникла мысль у Семена.
Он постучался с боку и подал свой голос: «Лена, Леночка, это я, твой папа». Тишина. В душе Соат усомнился: «Вряд ли ее там держат». Тем не менее отец девочки был настойчив и сказал, что дочке могли закрыть рот тряпками.
– Пусть откроют сундук, – сказал Семен.
Соат обернулся к хозяйке юрты и перевел его слова. Женщина лет сорока начала аккуратно перекладывать одеяла на пол. Розенталь нервничал, его злила медлительность хозяйки. Оставшиеся одеяла он готов был сам столкнуть вниз, но сдержал себя. И вот Семен поднял крышку сундука: там оказались разные ткани, кожаные сапожки, платки, новые галоши, фарфоровые тарелки, чайник и всякая мелочь.
Они кинулись в следующую юрту. Там в сундуке оказалось почти то же самое. Затем в другую юрту. И опять ничего. Последняя оказалась забита всякой утварью, которая лежала на земле: корытами, тазами, ведрами. Одним словом, здесь не спрячешь человека.
Далее они решили искать в колодце, который был выложен коричневыми камнями. Все глянули вниз: темная бездна. Семен снова позвал дочь: «Леночка, доченька, это я, твой папа». Но ответа не последовало.
Они отошли от колодца. Где еще искать Леночку? Всех охватила растерянность.
Теперь стало ясно: версия милиционера Шведова ложная. По телу Семена пробежала дрожь, стало страшно: ноги уже не держали, и он сел на песок. Спутники молча опустились рядом. Семен же закрыл руками лицо и зарыдал. Соат еле сдерживал себя, а Карыгин опустил свою увесистую руку на плечо бедного отца и не знал, как утешить его.
– И все же не будем отчаиваться, – сказал геолог через минуту. – Отсюда мы двинемся к железной дороге, где это случилось. Еще раз обследуем местность, может быть, что-то новое узнаем там. А оттуда в Кизляр. Не могут люди исчезнуть бесследно.
К ним подошел старик, он выразил сочувствие горю несчастного отца и позвал гостей в свою юрту: «Чего сидеть тут под солнцем». Путники встали и, взяв московского гостя за руки, помогли ему подняться.
В юрте старика они опять расселись вокруг дастархана. Стояла гнетущая тишина, и казалось, говорить какие-либо слова утешения лишнее. Вдруг Семен заговорил тихо, словно сам с собой:
– Неужели я вернусь домой без Леночки? Надя с ума сойдет. Нет, это просто немыслимо!
И тут заговорил милиционер:
– Нам еще рано сдаваться. Мы еще не допросили внука старика. А может, он и есть тот юноша?
Семен был равнодушен и выдавил из себя:
– Если бы ее похитил этот пастух, то привел бы Леночку сюда: больше ему некуда. Так что кочевники не крали ее.
– И все-же этого внука надо опросить. А вдруг он кое-что знает.
Между тем Ибрагим-бобо вышел из юрты, все еще качая головой. Казалось, старик уже не держит зла за этот позорный обыск. Сейчас он желал хоть как-то утешить бедного отца. Поэтому Ибрагим-бобо зашел в загон, где под камышовым навесом спрятались несколько барашков. Он выбрал одного из них и за заднюю лапу потащил к своей юрте. Там же старик ловко связал ему ноги и ловким движением перерезал горло. За работой деда внуки наблюдали с восхищением. Дети догадались, что барашек для гостей, иначе бы не стали резать молодняк. Когда вытекла кровь, дедушка быстро снял кожу, а внутренности бросил собакам. Затем тушу отдал женщинам и велел хорошенько пожарить, а еще испечь лепешки, потому что люди из города не могут есть черствый хлеб.
Жасан
Первым вернулся Халил – самый младший. Он загнал стадо и сразу явился в юрту отца. Высокий, рябой, в выцветшем халате и мохнатой шапке, он пожал всем руку. Вроде слегка улыбался, но глаза оставались настороженными. Едва сын уселся, вознесли хвалу Аллаху, и отец спросил у Халила: слышал ли он о пропавшей девочке. Халил был краток: «Нет, ничего не знаю». Уже начинало темнеть, когда старик вдруг сказал:
– Слышу, как Керим и внук Жасан идут домой со стадом. Вот сейчас и спросите.
Однако гости ничего не услышали, хоть и напрягали слух. Лишь через несколько минут снаружи донеслись голоса овец и лай собак. Семен облегченно вздохнул: в его душе вновь родилась надежда, пусть даже слабая.
– Отец, а когда вы собираетесь женить Жасана? – спросил милиционер, и этот вопрос удивил старика.
– Думается, через год, все-таки уже взрослый.
– Сколько ему лет?
– Должно быть, лет восемнадцать. Я точно не могу сказать, ведь мы свои года знаем примерно: нам не нужен календарь.
– А невесту ему уже подыскали?
Такой вопрос еще более изумил старика. По обычаю, такие темы обсуждают в женском кругу. Карыгин догадался, к чему клонит милиционер, и в душе похвалил его за сообразительность.
Старик ответил:
– Невесту найти не трудно – трудно выкупить ее. Для этого придется отдать много овец, верблюдов. Говорят, русские люди женятся без калыма, неужели за дочь отец ничего не требует?
– У них все просто: молодые сами ищут друг друга, позже родители делают им небольшое угощение, и все.
– Надо же, как все просто! Это неверно, так нельзя. Дочку отец кормит, одевает и потом отдать просто так, без калыма? Ведь должна быть выгода. Иначе зачем такая дочь. Другое дело сыновья: я без них не выжил бы среди барханов, да и сам один не создал бы такое большое стадо.
Пока вели беседу, геолог дал совет рядом сидящему Соату:
– Будет лучше, если ты поговоришь с этим Жасаном наедине.
Саот покинул юрту. Снаружи было темно, свет огня шел от огромного котла, где собрались женщины. Они готовили еду и о чем-то беседовали. Милиционер зашагал к загону, откуда доносились голоса отца и сына, видимо, они заводили своих баранов, покрикивая на них. Увидав гостей, пастухи удивились. Кто это? Соат строгим голосом представился, добавив: «Дело важное, и даже государственное. Я должен допросить Жасана». Юноша бросил на отца тревожный взгляд. Кериму как-то не верилось, что Тогда Соат распахнул халат, и те увидели у него на боку чехол для оружия. А еще раскрыл документ с фотографией, хотя кочевники были безграмотны. Это подействовало, они испугались. Тогда милиционер задал свой вопрос:
– Нас уже известили, что пять дней назад тебя, Жасан, видели у железной дороги, возле стоящего поезда. Скажи, что ты там делал?
Юноша испуганно глянул на отца.
– Он не мог там быть, – ответил за него отец. – Пять дней назад мы пасли свое стадо в другом месте.
Жасан подтвердил слова отца и даже назвал место, где они были в тот день.
– Ты хорошенько подумал? Дело в том, что кроме тебя туда никто не мог явиться, – голос милиционера стал строже.
– Я не был, мы туда не ходили, – уверенно сказал молодой пастух.
Тогда милиционер сник, потому что был бессилен проверить его слова. Пустыня – это не поселок или город. Да и описание того кочевника довольно смутное: раскосые глаза, скуластый, смуглый, все кочевники имеют такие черты, кроме туркмен. Любого можно заподозрить. И тут Саот сказал себе: это дело безнадежное.
Милиционер вернулся в юрту. В это самое время старик рассказывал, как однажды на его стадо напали волки и как он вступил в схватку с ножом после гибели собак. Стоило Соату сесть на свое место, Карыгин посмотрел на него вопросительно. В ответ тот покачал головой.
Когда хозяин досказал свою увлекательную историю, в юрту вошел Керим, уже в светлой рубахе, голова его была обрита. Пришел он без сына. Жасан мог сидеть со взрослыми лишь после женитьбы, потому остался в своей юрте. Керим, как старший сын, опустился по правую руку от отца. После короткой молитвы все произнесли: «Омин», проведя ладонями у лица. Затем вошла невестка и передала Халилу поднос. В керамических чашах оказалось молочное вино, которое первым делом подали гостям.
– Вот эта хорошая вещь! – сразу повеселел Карыгин.
Старик был доволен, что угодил гостю. Геолог выпил все разом и дал совет Семену: сделать то же самое. Геолог заверил, что это снимет усталость, и вообще, на душе станет легче. «Давай, Семен, сейчас тебе это надо». И тогда несчастный отец выпил до дна и пустую чашу опустил перед собой. Соат же сделал несколько глотков, да и то ради приличия. Он стыдился пить такой напиток перед почтенным стариком. Таков обычай азиатов. За гостями и кочевники осушили свои чаши с вином. И тогда Халил опять разлил белый напиток прямо из бурдюка. Пили молча: у них не принято говорить тосты, да и какие могли быть тосты, когда у человека такое горе? От вина голова у Семена стала тяжелой.
– Вот и мясо принесли! – нарушил тишину хозяин.
Невестка занесла тарелку и передала Халилу. На большом блюде возвышалась гора мясо, пожаренная до темной корки. Следом вторая женщина внесла на подносе чашки с мясным бульоном с ароматным запахом.
Ложек у них не было, и мужчины кусочки лепешки погружали в суп. Затем пропитанный хлеб пальцами отправляли в рот. А оставшийся бульон выпивали. Уже после мужчины брались за куски мясо. Но прежде Халил снова разлил вино, и все выпили. За обильной трапезой пастухам хотелось беседы с московским гостем, однако тот был погружен в свою беду. Он даже не коснулся мяса, несмотря на уговоры. Лишь просил вина и пил с Карыгиным, желая залить свое горе.
Кочевникам же хотелось знать о многом: в каком дворце живет правитель Сталин, сколько у него детей и какие товары продаются в лавках Москвы? У Карыгина они спросили о любимой еде русских, о высотных зданиях и затем долго недоумевали, как в такой маленькой квартире может находиться туалет и не иметь неприятного запаха? А у Соата спросили о ценах на базаре Кизляра. Туда они не ходили – это слишком далеко. Им ближе большой поселок Черак. Там они скупают муку мешками, одежду, хозяйственные инструменты, а женщинам – ткани. Обычно таких запасов хватает на полгода.