– Знай, ты не мужчина, – объявил ему отец, – коль позарился на жену брата, и все это ради короткой радости.
– Мне стыдно, но я ничего не могу поделать со своим сердцем.
Если Ибрагим-бобо был бы моложе, то за такие слова отхлестал бы сына со всех сил. Увы, силы уже не те.
– Как ты можешь любить эту шлюху? – в гневе спросил отец. – Да и что это за слово «любовь»? Ты не молод! Тебе что, мало одной жены, тогда заведи вторую, третью…
Касым молчал. С ужасом он думал лишь о том, чем закончится эта история. А между тем Ибрагим-боб бранил сына за слабость и взывал к совести.
– Ответь мне прямо, – сказал отец, – если впредь она будет соблазнять, ты сдержишь себя?
– Скажу без утайки: я не знаю.
– Вот как! – в гневе старик схватил плетку из сапога, взмахнул, но бить не стал: понял, что это бессмысленно.
– В таком случае в моем стане для тебя нет места. Я не позволю рушить мою семью. Убирайся вон.
Старик остался один. Пока он не знал, что делать с этими развратниками, хотя было ясно: их следует разлучить. И вскоре отец понял: Касым должен откочевать из родового стойбища, иначе большой беды не избежать.
Когда старуха вошла в юрту и села рядом, Ибрагим-бобо известил о своем решении. У матери по морщинистому лицу текли слезы: ей не хотелось расставаться с сыном.
После мать вызвала сына. Касым явился быстро и со склоненной головой стал посреди юрты. Ему даже не позволили сесть.
– Вот что, – сказал отец твердо. – Ты будешь жить от нас уединенно, иначе, я чувствую, вы опять сойдетесь. Завтра же уходи от сюда – от греха подальше. Установишь свою юрту возле маленького колодца. Я знаю, что жить одному будет трудно, но ты сам виноват. А братьям своим скажешь, что, мол, мы с тобой повздорили из-за овец, и ты обиделся на отца и уходишь от нас. Чтобы тебе поверили, часть твоих овец я отдам братьям. Все, ступай.
Касым вернулся к себе. Сразу лег на курпачу, охваченный мыслями об изгнании. Жена сидела у сундука и что-то шила, установив светильник рядом. Взглянув на мужа, жена поняла: там, у отца, был неприятный разговор.
– Что-то стряслось? – спросила Сарем.
– Сейчас отец сильно обидел меня: отнял часть овец. По этой причине мы должны уйти отсюда на новое место, к маленькому колодцу.
От изумления глаза Сарем стали круглыми. Это казалось немыслимым. Жена ждала разъяснений. Тогда Касым, глядя на свод юрты, рассказал о раздоре с отцом и в конце добавил:
– Я не желаю оставаться тут, пока отец не вернет моих овец. Это уже решено, и не нужно мне задавать никаких вопросов. Я устал и хочу спать.
По щекам Сарем потекли слезы:
– Как же мы будем там без родни? Целыми днями я буду одна?
– Иногда будешь приезжать сюда в гости.
И Касым повернулся на другой бок. В эту ночь Сарем долго лила слезы и после сказала себе: «Может, к утру все изменится, ведь у Касыма не такой резкий нрав, как у его братьев»
Утром, когда братья со стадами ушли, Касым начал разбирать свою юрту. Все были потрясены, узнав об их уходе. Дети и женщины с грустью смотрели, как Касым и Сарем собирают вещи. Дяде помогал племянник Жасан. Они разбирали каркас юрты, сняв с нее всю кошму. Это погрузили на спины двух верблюдов. За всем этим Юлдуз наблюдала из своей юрты, слегка открыв полог.
Затем стали прощаться. Женщины и дети плакали. Жасан любил их как своих родителей. Он должен был проводить дядю на новое место. Это далеко отсюда. Тут к ним явилась Юлдуз вся в слезах.
С красными глазами Сарем всех обнимала, целовала. Все недоумевали: неужели из-за этого нужно уходить из родового стана? Сарем лишь отвечала: такова воля мужа. Ибрагим-бобо так и не вышел из юрты. Но свекровь со слезами на глазах явилась, когда все прощались, и увидела, как Сарем и Юлдуз крепко обнялись. Тогда ее охватила такая ненависть, что она готова была исцарапать ее лицо до самой крови. С трудом свекровь усмирила свой гнев. Вместо этого она прижала к себе Сарем, а потом сына, утирая мокрое лицо краем платка.
После всего Касым и Сарем взобрались на лошадей и двинулись между барханами, подгоняя свое стадо. За ними – верблюды с Жасаном.
Лена в юрте
Едва начало светать, как Касым разбудил спящего племянника. Жасану необходимо ехать домой и передать отцу о похищении русской девочки. Юноша открыл глаза и глянул по сторонам: Лена спала рядом с Сарем, которая уже убирала постель мужа.
– Ну, как она? – тихо спросил Жасан у тети.
– Ночью стонала, что-то бормотала. Мы должны молить Всевышнего, чтобы это дело кончилось добром. Я не желаю брать грех на душу.
И тетя вышла из юрты готовить завтрак.
Сарем сварила молочную похлебку в летней кухне, укрытая со всех сторон камышом. Затем еду занесла в юрту и керамические чашки поставила перед мужчинами. Те ели ложками молча. На душе у Касыма было как-то тревожно.
После сытной пищи Касым вышел проводить племянника в дорогу. Одним рывком Жасан взобрался на коня, и дядя напомнил:
– Передай своему отцу: пусть быстрее решает. Не хочу долго держать ее здесь.
Когда племянник ускакал в сторону большого бархана, Сарем вернулась в юрту, а Касым пошел к загону.
Услышав стоны, женщина кинулась к девочке. Она села у изголовья, но дитя больше не издала ни звука. Тогда Сарем стала разглядывать ее лицо: «И в самом деле Бог даровал ей приятное лицо – это будет красивая невестка. «И все равно я не одобряю поступок племянника, – сказала она себе. – До чего довел ребенка: бедняжка так слаба. Буду поить ее травами, что собрала весной».
Когда Лена открыла глаза, Сарем сидела рядом и что-то вязала. Девочка не испугалась, потому что у этой женщины было доброе лицо. Лена окинула взглядом юрту: над головой был купол, а на стенах – темно-серые ковры и цветное сюзане. В круглой комнате еще стоял раскрашенный сундук с горой одеял на нем. «Где же я очутилась?» Лена вспомнила про мать, отца и заплакала слабым голоском.
Сарем провела рукой по ее головке. Когда девочка успокоилась, то Сарем решила ее накормить и поднесла к ее губам пиалу с кислым молоком. Та сделала три глотка и отвернулась. Чужая женщина на своем языке умоляла ее еще выпить – это очень полезно. Но та не шелохнулась, ее глаза застыли на узоре в стене, и Сарем не стала настаивать. Вскоре Лена заснула.
Тем временем Касым отворил загон и выгнал своих овец, собираясь на пастбища. Сарем остановила его со словами:
– Девочка очень слаба, и ей нужен бульон из свежего мяса. Может, одного барашка разделаете?
Касым согласно кивнул и поволок молоденькую овцу к колодцу. Там же ловко связал ей ноги и спустил кровь на песок. Затем тушу подвесил на древко колодца. После всего Касым увел стадо в пески.
Через какое-то время Сарем приготовила густой бульон и стала ждать, пока девочка откроет глаза. Сидя рядом, женщина не сводила глаз с ребенка, о чем мечтала со дня замужества.
Когда Лена проснулась, то увидела ту же женщину, с той же улыбкой.
Сарем подняла ей голову и хотела напоить бульоном из мелкой чашки. Однако девочка отвернулась от еды и заплакала. Тогда Сарем прижала ее к груди и стала петь колыбельную песенку.
Так они сидели долго и после уговоров девочка все же сделала три глотка бульона. После был чай из какой-то травы.
В этот день Касым вернулся к юртам раньше, он тоже был обеспокоен здоровьем девочки. Если ей станет совсем худо, то кто поможет, ведь везти ее в поселок нельзя.
– Ну, как она? – спросил Касым, войдя в юрту.
– За весь день – три глотка бульона.
– Девочка изредка что-то спрашивает у меня, а чаще молчит или плачет. Бедное дитя тоскует по матери. Касым, еще можно как-то вернуть ребенка? За такой грех Аллах накажет нас, хотя и без того не милостив к нам.
– Это не наш грех, мы не крали ее. Пусть брат Керим решает, что с ней делать. Это дело зашло слишком далеко. Если сюда доберется милиция или солдаты, они могут арестовать Жасана. Но, думаю, они не найдут нас. И все же нужно быть осторожным.
В тот вечер девочка с плачем просыпалась еще дважды. И Сарем бросала все дела у котла и спешила в юрту, и там, прижав ее к груди, она ласково напевала долгую песню. Это была любимая песня Сарем о богатыре Рустаме. Ее передавали из уст в уста более тысячу лет. Мягкий голосок хозяйки успокаивал девочку, и Лене казалось, что такая добрая душа скоро приведет ее к матери. Поэтому Лена приняла из рук Сарем полную пиалу кислого молока с кусочками хлеба и стала есть.
Так минуло два дня. Лена уже чувствовала себя лучше, сама вышла из юрты и обошла этот круглый домик: куда ни глянь, кругом пески. Сарем следила за ней. Девочка заплакала.
– Где я? – спросила она у женщины, а та лишь грустно улыбнулась. – Я хочу к маме.
На душе у Сарем стало тоскливо: она догадывалась, чего может желать такой ребенок.
– Добрая тетенька, скажите, Москва далеко отсюда?
Сарем уловила знакомое слово «Москва» и испугалась. Как бы ей в голову не пришла мысль отправиться туда. Это верная смерть. Но как объяснить? И Сарем руками изобразила волнистую змею, которая бросается на людей. Затем – волка со скалистыми зубами и жутким воем. От испуга глаза девочки расширились, и Лена поняла, что эти пески кишат страшными тварями, а значит, дорога домой закрыта. Лена громко заревела, кинулась в юрту и бросилась на курпачу.
Сарем же легла рядом и стала гладить ее волосы и что-то нежно шептать. Однако чужая речь только раздражала ее. Она повернулась на другой бок и стала звать маму. Лена умоляла скорее забрать ее отсюда. Она не сомневалась, что ее папа, сильный и смелый, разыщет свою дочь. Но почему-то он медлит, почему до сих пор его нет? И Лена обернулась к хозяйке юрты, чтобы узнать об отце, но та тоже плакала.
Вскоре девочка заснула. Сарем легко вздохнула и тихо встала с места, хотя не хотелось. Роль матери ей нравилась все больше и больше. Жизнь наполнилась смыслом, стала интереснее. Пусть даже это чужой ребенок и не похож на них.
Пока Лена спала, Сарем успела надоить верблюдицу и стала раздумывать: какое же блюдо сготовить. Это должно быть очень вкусное блюдо, тогда не нужно будет уговаривать девочку. Что же такое сготовить? Ведь это не простой ребенок, а из самого большого города в мире. Конечно, будь у нас лук, помидоры, морковь – вкус бульонов был бы совсем иным. «Я пожарю нежное мясо барашка, – решила Сарем».