Девочка из пустыни — страница 41 из 55

Узнав об измене, весь в ярости Халил забежал в свою юрту, и мужские кулаки посыпались на голову жены. Она укрывалась от него руками, моля пощады. Затем муж вынул нож из сапога. И тут Юлдуз поняла, что настал ее смертный час. Ее охватил безумный страх, она выбежала наружу, а там уже все собрались у своих юрт. Родня с ужасом наблюдала, как Халил гонится за женой между юртами. Что случилось? Почему Халил такой бешеный, да еще с ножом? Может, гашиша обкурился или сильно напился бузы? Испуганные дети сжались к подолу матерей. Никто не смел вмешиваться в чужие семейные дела. Халила мог удержать лишь Ибрагом-бобо.

Отец и мать тоже выглянули из своей юрты, услышав вопли невестки. Ибрагим-бобо понял: сейчас у всех на виду сын убьет жену. За что? Видимо, Халил узнал об измене. Но кто мог сообщить ему, и старик бросил острый взгляд на жену, и та увела свои глаза в сторону, страшась мужа. Ибрагим-бобо не желал, чтобы в его стане пролилась кровь. Юлдуз бежала в сторону главы рода, ведь спасти ее мог только он. Тогда отец шагнул навстречу сыну и схватил его за руку, еле удержав на месте. Глаза сына горели, налились кровью. Халил с ножом пытался вырваться, но старик держал крепко. Тогда сын начал остывать. После этого Ибрагим-бобо завел его в юрту и твердо произнес: «В моем стане не должно быть крови. Ты понял меня?» Сын задумался всего на миг и согласно кивнул головой. «Ладно, крови не будет», – заверил сын. Халил вышел из юрты и громко крикнул жене, которая сидела у своей юрты и вокруг собрались ее дети: «Отныне нет тебе здесь места, немедля убирайся к своим родителям, иначе зарежу. Клянусь всеми святыми именами!» Затем добавил: «Дети, оставьте мать и подойдите ко мне».

Муж отпускал ее, однако Халил не позволил жене взять в дорогу не только свои вещи, но и воды – это означало смерть. Если не уйти, то муж убьет. Женщины глядели на нее с жалостью и плакали, утирая лицо краем платка. На прощанье Юлдуз хотелось обнять своих детей, но не смела: отец держал их возле себя. А у Халила в руке нож. Четверо детей, от пяти лет до десяти, тихо хныкали: их тоже тянуло к матери. Тогда Юлдуз приблизилась к Сарем. Ее приемная дочь Зухра была рядом, обняв женщину от страха.

– Подруга, прости меня, – с мольбой сказала Сарем.

– Что стряслось, мы ничего не можем понять.

– Скоро узнаете, я мерзкая женщина. И еще, прояви заботу о моих детях.

– Что случилось, какой на тебе грех? – повторила Сарем.

– Не могу сказать, не могу. Прощай.

В ответ все услышали крик старухи:

– Ты кого жалеешь, она блудница!

Далее Юлдуз приблизилась к Ибрагим-бобо: «У меня просьба. Похороните меня рядом с Касымом: я уверена, мы с ним увидимся на том свете. То была единственная радость в моей жизни. Прошу, не откажите мне. Вы сами не раз говорили, что мусульмане должны быть милосердными, так исполните эту малость». Лицо старика осталось невозмутимым, но столь дерзкие слова изумили его до крайности. И все же у старика не было к ней жалости.

Босиком Юлдуз брела по песку в сторону барханов. Провожали ее глазами и слышались лишь всхлипы женщин, и плачь ее детей. А несчастная все шла и шла, удалялась от юрт. И вдруг застыла на месте, а затем ее тело медленно повалилось на песок. Все переглянулись между собой. Что с ней случилось? Тогда старик подозвал Жасана: «Почему она лежит? Ну-ка, иди туда и глянь. Она не должна здесь остаться». Внук побежал по песку и так же быстро вернулся. Глаза юноши были мокрыми и полны страха:

– Тетя Юлдуз порезала себе горло. Она истекает кровью.

– О Всевышний, прости эту грешную душу. Она сама выбрала такую судьбу, – воскликнул старик и вознес руки к небу.

Все повторили за ним и закончили словом «амин», и после женщины громко заплакали.

Юлдуз хоронили на другое утро. Халил не желал участвовать и отправился со стадом на пастбище. Перед уходом он зашел в юрту отца и сказал: «Я не хочу, чтобы их закопали рядом». Отец не молвил ни слова, сидя на курпаче. Сын ушел без ответа. А отец все пребывал в раздумье. Старик колебался: исполнить ли последнюю волю невестки – все-таки тоже человек? И в то самое время к старику заглянула Сарем совсем странной просьбой: «Отец, прошу вас, не откажите в последнем желании покойной подруги. Пусть они будут вместе».

И после этого глава рода велел Жасану вырыть яму рядом с могилой Касыма. А что касается Сарем, то ее отдали Халила, и стала она растить детей Юлдуз. Однако Халил остался таким же грубым, злым и бывало, что бил и новую жену. Лена не знала, как помочь тете и плакала вместе с ней. Спустя пять лет Сарем не стало. Это было в прошлом, и все старались об этом не вспоминать.

Нынче дядя Халил – почтенный старец, совсем седовласый и ходит сгорбившийся. Три года назад умерла его третья жена, и с тех пор он живет в семье младшего сына. А еще он стал набожным человеком и часто молится в своей комнатушке, чтоб Аллах продлил его дни.

Теперь же вернемся к гостям Жасана. В своей комнате женщины первым делом обсуждали болезнь хозяйки дома:

– Зухра-опа, чем вы болеете? Нам раньше не доводилось слышать о вашем недуге? – спросила средняя сестра Жасана.

– Что-то стало с сердцем, болит. Наши врачи не могли помочь, вот и пришлось ехать в Москву, – сочинила Лена.

– Но ваша старшая дочь сказала: у вас что-то с желудком, – удивилась мать старшего зятя.

Глаза дочери Зухры забегали, она оказалась в замешательстве, и ее мать кинулась на помощь, и все прояснила:

– Да, желудок я тоже лечила, но ездила туда из-за сердца.

Дочери Лены легко вздохнули. Вся это сцена ужасно злила Айгуль. Было неприятно, что ее мама так унижаться, вместо того, чтоб гордиться такими родственниками.

С того дня минул месяц, и жизнь Лены вернулось в прежнее русло с заботами о хозяйстве, о семье. Но теперь, едва появлялось свободное время, мать и дочь закрывались в спальне и рассматривали книги с изображением Москвы, Ленинграда и картины знаменитых художников, скульптуры. При этом они обсуждали работы таких мастеров, как Боттичелли, Рафаэль, Тициан, Караваджо, Рубенс, Рембрандт, Веласкес. Это увлечение сильно сблизило мать и дочь, и они стали словно близкие подруги. А еще читали книги из библиотеки Вали и Пети, которые собирались долгими годами, еще с юношеских лет. В основном это была классика: русская и зарубежная. Книги подбирались с учетом их уровня развития. Надежда Николаевна боялась, что если произведения окажутся для них сложными, то интерес к чтению может пропасть.

А Лене очень хотелось, чтобы и ее муж получил наслаждение от этой красоты, и просила его, хотя бы взглянуть на эти красочные книги. И как-то раз, после удачной продажи овец, Жасан согласился. Он сел у окна, положив увесистую книгу на колени, и стал листать. Разглядывая цветные фотографии Ленинграда, Жасан все качал головой, расхваливая. Как удалось соорудить такой красивый город? Сидя напротив, жена была довольна. Затем Лена протянула ему через столик другую книгу, тоже большую, красочную. Однако книга по живописи оказалось менее интересной.

Спустя несколько дней Лена еще раз подсунула Жасану эту же книгу – муж отказался, сказав, что большие города больше увлекают. А что касается ее взрослых детей, то красота цивилизованного мира поразила их своими размерами и яркими цветами. Однако это был разовый интерес, то есть забава. Сыновья даже усмехнулись и после заявили, мол, это не мужское дело: «Если мужчины в селе узнают о нашем увлечении, то будут над нами смеяться». То же самое сказала и взрослая дочь. Лена пыталась убедить детей в обратном, но безуспешно. Сыновья вежливо отмахнулись и вышли из комнаты. А средний сын задержался у двери и признался: «Мама, вы стали какая-то странная»

– Сынок, разве плохо быть образованным, умным?

– Но разве это образование – смотреть на картины художников, даже в одном месте есть раздетая женщина. Мама, вы нас удивляете.

– Конечно, голые люди – это нехорошо, но там есть и другие работы. Мне жалко, что вы бессмысленно убиваете время в чайхане, у друзей за пустыми разговорами. Это я виновата, что не смогла дать вам знания.

Уже давно наступила осень, и ближе к зиме задули холодные ветры с редкими дождями. А впереди скучная зима. В тот день Жасан кинул на плечо ватный халат и по дороге зашагал в чайхану. Во дворике стояло трое мужчин моложе Жасана. Они обсуждали что-то важное, с живыми глазами. Увидав его, все разом затихли и вежливо поздоровались, прижав ладонь к груди. Жасан ответил тем же и вошел в большую комнату. Кажется, там обсуждали эту же новость, и все смолкли. Жасан насторожился, присев вкруг со стариками. И после краткой молитвы ему протянули пиалу чая.

– Жасан, люди рассказывают о твоей жене удивительные вещи, – заговорил дядя Халил и хитро мигнул ему глазом. – Говорят, будто она русская, из Москвы, и ты ее украл с поезда, когда она была ребенком. И твоя Зухра ездила в Москву совсем не за лечением, а к своей матери. Еще говорят, у нее брат и сестра – оба профессора. Вот такие слухи гуляют по аулу. Про такое я слышу впервые. Это верно?

Жасан сразу догадался: кто-то из его сыновей выболтал своей жене, а та передала родне. Так и поползли слухи. Вот такие у него ненадежные сыновья. Теперь скрывать бесполезно, нужно во всем сознаваться.

– Было такое дело, – со вздохом признался Жасан, – Тогда мы жили в пустыне, я был совсем молод, горяч.

– А почему я не знал об этом? – прикинулся дядя Халил не знающим.

– Опасно было всем рассказывать. Только через два года дядя Касым привел ее в родовой стан и всем объявил, что эту девочку-татарку он взял из детского дома, она сирота.

– Если ее родня – такие большие люди, то они упрячут тебя в тюрьму, – сказал друг Рашид.

– Я не боюсь, моя совесть чиста. Их дочь живет хорошо, у нее все есть – чего им обижаться на зятя? Они даже зовут меня в гости, в Москву.

– Вот поедешь туда, а там схватит милиция. Русских все делают по закону. Это они заманивают.

– Жена говорит, что они хорошие люди и не сделают ничего дурного. Ну ладно, мне пора домой.