– Жасан, не уходи, поговорим еще, – стали его просить мужчины.
– Есть дома дела.
Обратно домой Жасан шел так же не спеша: было над чем задуматься. И ближе к дому, возникло жгучее желание узнать: кто же из детей проболтался? Ведь эти слухи могут расстроить помолвку дочери? Мол, мать невесты не наших кровей. Да и обидно, что твои сыновья не могут хранить тайну. Он был зол.
В ворот его встретил старый огромный пес. Он проводил хозяина до дома лег у порога. Жасан открыл дверь и в комнате увидел жену и дочь, которые сидели за столиком и разглядывали цветную книгу из коллекции музея изобразительного искусства. От восхищения их глаза сияли.
– Чем это вы занимаетесь, что в доме мало полезных дел? – заворчал хмурый отец.
Лена слегка растерялась и не сразу нашла, что ответить.
– Эту книгу подарила сестра. Здесь знаменитые на весь мир картины. Все они висят в ее музее. И каждая такая картина стоит около миллиона рублей.
– Не может быть! – вырвалось у Жасана, хотя злость еще не прошла.
Муж взял книгу и стоя, принялся изучать. Ему хотелось вникнуть, что в этих рисунках такого, что может стоить таких безумных денег.
В глазах мужа Лена заметила интерес и в душе обрадовалась. И решила она поддержать эту тему:
– В музее у сестры я видела одного художника. Он рисовал картины, и люди у него получались такие же живые, как здесь.
– Должно быть, тот очень богатый человек?
– Нет, по одежде похож на бедняка.
– Тогда зачем заниматься таким ремеслом?
– Нравится рисовать, создавать красоту, ведь от этого человек становиться добрее.
– Какая глупость: и без этого можно быть добрым человеком.
Жасан стал листать страницы, и вдруг там возникла голая фигура, совсем без одежды. Такого он еще не видел ни когда. Ко всему эта бесстыжая смотрит прямо ему в лицо без всякого стыда. Тем более в этой же комнате – жена и дочь, которые поглядывают на него. Жасан быстро свернул страницу. Но вскоре опять предстала такая картинка и самое ужасное – это был мужчина. В руках он держал шпагу, а на голове греческий шлем. Вот и вся его одежда. Как бедному Жасану было такое стерпеть, если даже срамное место забыли закрыть. Это безобразие разозлило его совсем.
– Что за картинки ты привезла? – закричал во все горло муж и швырнул книгу на пол. – И тебе не стыдно разглядывать такое и еще показывать своей дочке. Мне думается, твоя сестра очень легкомысленная женщина, если такое они показывают людям. Вот чем заняты их профессоры?
– Отец, вы напрасно кипятитесь, потому что эти картины были нарисованы очень давно, четыреста лет назад. Тогда люди были другими…
– Пусть хоть тысяча лет пройдет, но срамное место останется таким же.
– Конечно, я тоже не одобряю такие картины, они совсем не для мусульман, – стала его успокаивать. – И потому мы на них не смотрим и быстро переворачиваем.
– А ты думала о том, что будет, если эти картинки увидят соседи? И по аулу пустят слух, что мы стали развратными людьми.
– Папа, мы эти книги никому не покажем.
– Да, как ты, наглая девчонка, смеешь встревать в разговор старших! Надо скорее выдать тебя замуж, а то опозоришь наш род. Вот до чего довели твои поездки в Москву, – упрекнул он жену. – Если дочь еще раз осмелиться глядеть на такие вещи, я не знаю, что сделаю с нею.
Айгуль заплакала и стала оправдываться, что она не такая. Лена заступилась за дочь:
– Отец, верьте нам, мы не глядели на такие картины, – и мать говорила правду. – За дочь можете не беспокоиться: я сама смотрю за ней. Ко всему же эти книги были подарены, мы сами не покупали. Не выбрасывать же их за двух-трех нехороших картин.
– Тогда вырви все эти листы, иначе я сожгу книги.
Зухра была согласна с мужем: такие картины могут испортить глупую молодежь. И тогда Жасан приказал: прямо сейчас же, на его глазах, убрать с книги эти позорные страницы. Жена кинулась исполнять, лишь бы муж не злился. Иначе может не пустить к матери в Москву. Она собрала на столике все книги по искусству и принялась резать ножницами все вредные листы. Жасан сидел рядом и ждал, держа в руках пиалу чая.
Когда дело было сделано, Зухра передала их мужу, и тот порвал на мелкие части, бросив на пол.
– Вот еще что, – сказал муж и поднялся с курпачи. – Сейчас я был в чайхане. Все только болтают о тебе. Им все известно и о твоей московской родне. Мне думается, кто-то из наших детей проболтался. Может, это Сулейман? Я заметил, что стоит ему выпить лишнего, как язык развязывается, будто женщина. К тому же любит болтать с женой. Это не к лицу мужчине.
– Не стоит так сильно переживать, – сказала жена. – Я думаю, такая новость не сможет расстроить свадьбу нашей дочери. А может быть, все наоборот, это принесет пользу. Как ни как, моя родня – профессора, важные люди с большими связями, и каждая семья будет не прочь породниться с нами.
Такая мысль пришлась Жасану по душе, это его успокоило: «А ведь верно мыслит», – и в душе он похвалил жену.
На другой день эти слухи достигли своей вершины. Без всякого сомнения, столь невероятная весть потрясла всех сельчан, от детей до стариков. Об этом случае говорили всюду: в домах, в теплой чайхане, на колхозной ферме и просто на холодных улицах. И к дому Жасана потянулись близкие люди, желая знать истину из первых уст. Даже председатель колхоза, верхом на лошади, заглянул к Жасану и за малым угощением, спросил о том же.
По этой причине Жасан не стал заходить в чайхану и сидел дома или во дворе занимался по хозяйству, когда выглядывало солнце. Но разговоры о его русской жене не стихали, и тогда Жасан с женой решили уехать в райцентр, к Кирату, который жил у дальней родни и учился в техникуме.
Когда они прибыли в городок, то в комнате за накрытым столиком, Жасан сам рассказал новость о жене. Молчать было бесполезно и даже вредно, как бы родня не обиделась, что утаили такую важную весть. Весь вечер они только и говорили об этом.
А перед сном Лена написала маме большое письмо о событиях последних дней, которые потрясли село. Конверт Лена опустила в с сумку, что бы завтра зайти на почту.
Утром Жасан и Зухра сели на автобус и отправились на базар. Там они расхаживали между рядами, совсем не спеша – делать им было нечего. Затем бродили по центральной улице, заглядывая во все магазины. И в одном из них, наконец-то, Лена увидела проигрывать для пластинок и уговорила мужа купить его. Хотелось слушать пластинки, подаренные сестрой и братом. Это были произведения из мировой классики: Моцарт, Шопен, Чайковский, Вивальди и другие. Лена заранее знала, что такую музыку муж не одобрит, и для него купила песни известный певцов республики, хотя сама любила их слушать. Еще она купила десять красивых тарелочек, ложки и новые цветные занавески на окна. Хотелось купить еще вилок, но испугалась, как бы сельчане не засмеяли: мол, глядите, какие они культурные стали, то есть нехорошо отделяться от людей, иначе к вам на свадьбу не придут.
Через три дня, они вернулись в родной аул, в надежде, что страсти уже улеглись. Однако слухи еще гуляли, и тогда Жасан махнул рукой: пусть болтают.
Вечером вся семья собрались у отца, узнав о покупке проигрывателя. Такую технику здесь имели не все, и тем более с двумя колонками. В большой комнате за низеньким столом собрались дети, невестки и внуки. Все с волнением ждали, пока Айгуль установит пластинку – этому научилась у тети Вали.
– Какую пластинку поставить? – спросила она.
В первую очередь хотелось услышать московскую музыку – все-таки из самой столицы и должно быть намного интереснее, чем местные. Дочь взяла первую пластинку, и это оказался Бах. Все затаили дыхание. И внезапно грозный звук органа напугал всех сидевших на полу. И так длилось с минуты, и хотя звук стал мягче – все же резал им слух. Родня была в недоумении, они стали обмениваться взглядами, как бы вопрошая: и что хорошего в такой музыке? Вскоре это начало надоедать.
– Что за глупость? – не выдержал Жасан. – Ну-ка ставь другую.
Айгуль быстро сменила пластинку, на этот раз был Моцарт, симфония №24. Эта музыка оказалась намного легче и все же не тронула их сердца. У всех лица были скучные. Тогда разочарованный отец велел поставить местную. И вот по комнате полилась близкая к их душе мелодия рубаба и дойры. Пел народный артист Комилджон Отаев. Все оживились, стало веселее. Это была шуточная песня об упрямой девушке и неудачном женихе. Дети не могли удержаться и пустились в пляс, топая ногами, размахивая руками в разные стороны и тряся головой.
– Вот это музыка! – улыбаясь, сказал Жасан.
А женщины дружно хлопали в ладоши.
О том, что Зухра и ее дочь читают всякие книги, уже знали многие. Теперь такое не могло удивить сельчан: все-таки она русская, а этот народ любит читать книги. А про Айгуль говорили так: куда глядит мать – туда и дочь. Вообще-то, сельчане были терпимы к ученым людям, связанные с книгами. Однако такое увлечение совсем не для мусульманских женщин. Это им не нужно, иначе станут умнее своих мужей и перестанут их слушаться.
Лена заметила, что Айгуль серьезно увлеклась книгами и возникла мысль: не отправить ли ее учиться в техникум, как и Кирата? Глядишь, со временем и она станет профессором? А почему бы нет, у нее все впереди. Но как быть с замужеством? Нет, такое просто не немыслимо: кому здесь нужна образованная жена. Таких женщин ждет одиночество. Эта мысль напугала Зухру, и на душе матери стало тревожно: как бы книги не отразились на ее замужестве. «Пусть меньше читает. Конечно, жаль дочку, но что сделаешь, такая у нее судьба. Если бы она родилась в городе – другое дело».
Так минуло месяцев пять. Уже давно забылась холодная зима с сильными ветрами, которые наводили тоску своим воем. Это был второй месяц весны – самая красивая пора в степи. Когда бесконечная равнина покрылась ковром сочной зелени и красных маков. В такое время Лена не могла усидеть дома и с дочерью, невесткой, внуками отправилась в степь. Такой красотой можно было любоваться часами, а молодые невестки со своими детьми бегали по мягкой траве, догоняя друг друга. И еще лежали, наслаждаясь запахами цветов. Они знали: пройдет дней десять от этой красоты останется лишь выжженная трава.