– Так у папы же отпуск начался! Ты что, забыла?
– Ой, и правда! – Маша виновато улыбнулась. – Все мысли о художке были.
– И? – спросил папа так буднично, как будто ничего особенного в поступлении в художественную школу не было.
– Я всех сразила! – фыркнула Маша. – Таких работ они ещё не видели.
– Что ты нарисовала?
С папой Маша болтать любила: никаких сюсюканий, заискивающих интонаций, непонимания в глазах. Папа даже часто подтрунивал над ней или подкалывал по-дружески. Нормальный пацанский разговор, не то что с мамой. Поэтому Маша и рассказала: и как боялась, и как не знала, что рисовать, а потом придумала, и о чёрной-чёрной пещере, из которой вырывалось пламя.
Рассказ часто прерывали папины смешки. Под конец папа громко захохотал:
– Ну, дочка! Это лучшее, что я слышал за последнее время. И знаешь что?
Маша с набитым ртом довольно спросила:
– Что?
– Теперь я на сто процентов уверен, что тебя возьмут!
Маша с мамой чуть не поперхнулись.
А поздно вечером, лёжа в кровати, Маша долго не засыпала. Она никак не могла понять, что же её гложет. Пока наконец не пришла важная мысль – и Маше сразу стало легко и ясно: «А рисовать-то мне понравилось. Очень».
Глава 7
Машины родители запланировали отпуска аккурат к началу каникул. Анастасия Петровна могла взять выходные в любое время, а вот Виктор Иванович был незаменим у себя на работе. А это значит, что он должен был всё тщательно планировать, не мог отпроситься просто так, без подготовки, а зачастую работал и в субботу, и в воскресенье. А когда долгожданный отпуск всё-таки наступал, ему каждый день звонили с работы.
Так и сегодня.
В первый день отдыха папа ходил раздражённый.
– Отъезд уже завтра, а у нас ничего не готово, – громко возмущался он.
– Мы же все были заняты, – отозвалась мама. – Сейчас только утро. Сумки уложим – и всё.
Маша улыбнулась и непривычно поддержала маму:
– Да, пап. Ты чего? Завтра зато сядем в поезд и…
– Что и? – уже не так недовольно проворчал папа, приглаживая густые тёмно-русые волосы с прядями седины.
– Только представь: все дела сделал. Стук колёс успокаивает. В голове – приятные мысли: о море, горах, об отдыхе… – Тут Маша вздохнула, обхватив голые исцарапанные коленки, и уткнула в них нос. – Вот бы твой телефон дома оставить. А то вечно он отдых портит. Ещё пару лет назад его у нас не было. Помнишь, как хорошо было?
– Хорошо, – одними губами подтвердила мама.
Еле заметный кивок жены не укрылся от папиного взгляда.
– А сейчас что? Плохо?
Машин нос высунулся из коленей.
– Уже не то. Тогда мы были одни, а сейчас… – Девочка сердито посмотрела на телефон.
Папа расхохотался:
– Ты о нём, как о живом существе отзываешься!
– Конечно, он живой. И всё время тебя отвлекает.
– От чего?
– От нас! Ты всё бросаешь ради него.
– Ты говоришь, как будто ревнуешь!
Маша нахохлилась.
– И я ревную, – тихо произнесла мама.
Маша воспрянула:
– Вот! Я права! Ни у кого таких нет. Я спрашивала! Только у тебя.
– Так это, э-э-э… Просто у них денег нет.
У папы и правда была хорошая должность и отличная зарплата. Многим последние годы принесли нищету, но Машина семья жила благополучно: с новой мебелью, телевизором, даже машиной. И в отпуск они ездили к морю, а не торчали целое лето в деревне. Да и дача у них была. Строились пока, но не из остатков с мусорки. Домик должен был выйти на славу. А сотовый телефон и вовсе был редкостью и говорил о статусе. Маша знала, что папа гордится своими успехами.
Но сейчас она крикнула:
– Раньше лучше было!
Папа нахмурился, но Маша уже выбежала из гостиной. В тишине резко хлопнула дверь.
Анастасия обняла мужа.
– Дорогой, мы тебе очень благодарны. Ты пойми её, подростковый возраст. Я всё время с этим сталкиваюсь. Ещё пару лет назад было по-другому. Просто она так сильно любит тебя и скучает.
От этих слов папа сразу передумал сердиться. Он поцеловал жену.
– Ладно, дорогая. Давай собираться. Как-нибудь разберёмся.
Сборы прошли удивительно тихо и быстро. После обеда папа опять ушёл.
– Всё, что требовалось от меня, я сделал, – объяснил он. – Теперь закрою вопросы на работе. Вернусь вечером.
Мама с грустью смотрела вслед – она тоже скучала по прежним временам без красивых нарядов и роскоши. С тех пор пропало что-то важное, что не заменишь ни одним платьем.
Когда папа ушёл, мама постучалась в дверь к дочке:
– Дорогая, тебе нужно помочь со сборами?
– Заходи, мам!
Мама открыла дверь и удивилась – Маша валялась в кровати с книжкой.
– Я готова. Всё собрала.
И правда, у стола стояла набитая сумка.
– Тебе помочь вещи сложить аккуратно?
– Мам, я уже всё сложила! – Маша закатила глаза.
– Точно?
– Точно!
Когда мама вышла, Маша облегчённо вздохнула. Настроение безнадёжно испортилось, не хотелось уже никакой поездки, хоть и мечтала о ней с января. Там ведь море! И горы. Корабли! Волны. А ещё дельфины! И… папин трезвонящий телефон.
Тут Маша вспомнила про Леночку и вскочила: «Я же с ней не попрощалась!»
– Мам, я к Лене! – крикнула она уже из коридора. – Вернусь к ужину.
Мама вздохнула, а Маша уже неслась вприпрыжку с третьего этажа. Лифт она не любила и всегда бегала пешком.
– Что я, старушка, что ли? – отшучивалась она, чтобы не признаваться, что побаивается оставаться внутри, когда двери со скрежетом закрываются и лифт замирает. А вдруг это насовсем?
На звонок открыла тётя Вера – миниатюрная, в узких брюках и свободной футболке. Маша закусила губу: а её мама всегда в юбке или платье!
«В кого ж Леночка такая? – привычно подумала Маша. – А я?»
Маша улыбнулась:
– Здрасьте, тёть Вер. А Лену можно?
– Леночка, к тебе пришла…
Но не успела тётя Вера договорить, в коридор впорхнула Леночка, даже сейчас она выглядела принцессой.
«Спит она, что ли, в платьях?» – беззлобно подумала Маша, а вслух сказала:
– Я попрощаться. Мы же завтра уезжаем.
– Ах! – Леночка прикрыла рот ладошкой. – Я совсем забыла из-за экзамена! А как ты узнаешь результаты?
– А когда они?
– Десятого июня.
– Зачем они мне? – фыркнула Маша. – Ты же помнишь моего Горыныча.
– Когда вернёшься?
– Двадцатого августа.
– Ого! Так долго?
– Меня на обратном пути к бабушке в деревню закинут.
– А я пятнадцатого уеду. После результатов.
Девочки немного помолчали. Грусть от расставания стояла комом в горле.
– Ладно, я пойду, – буркнула Маша. – Ещё собираться надо.
– Хорошей дороги. Увидимся в августе, – глаза Леночки наполнились слезами. Она сглотнула, чтобы не заплакать.
Маша развернулась и выбежала в подъезд.
Глава 8
Август стягивал ребят в город. Всё чаще по улицам гуляли девочки, носились как угорелые мальчишки. И даже тех, кто ещё наслаждался отдыхом в деревне, на море или в горах, город уже поджидал, расставляя сети грядущей учёбы и домашних дел. Как будто говорил бабушкиным голосом: «Прекрати бегать сломя голову. Я из тебя человека сделаю». Но кто же захочет в августе быть хорошим человеком?
Маша обычно так и говорила Леночке:
– Как они мне надоели с этим хорошим человеком. По-моему, у хороших людей никакой жизни нет!
И, закусив губу, лезла на очередное дерево. Спутанные волосы, новые царапины и пятна на одежде, казалось, ничуть её не смущали.
К двадцатому августа город был уже полон радостных, отдохнувших, везде сующих длинные носы детей. На улицах стоял весёлый шум. Но город посматривал на это с усмешкой: «Ничего! Скоро я вас угомоню».
И правда, радоваться оставалось недолго. Пришло время покупать школьную форму, рюкзаки, пеналы, ручки, тетради, а ещё вспоминать и срочно выполнять летние задания.
Приехала и Маша. Вытянувшаяся, загорелая, с избитыми коленками и исцарапанным лицом, она тащила сумку к подъезду. Родители, которые встречали дочку с поезда, тоже несли сумки, полные закатанных с любовью банок. Бабушка Зина обожала передавать гостинцы. «Наше-то своими руками выращено, – говорила она. – Любовь в них, ласка, забота. Поэтому еда эта силы придаёт».
Баба Зина жила далеко – шесть часов на поезде. И совсем одна: дед Пётр умер три года назад. Папа, мама и Маша не раз звали её переехать в город.
Но баба Зина отказывалась:
– Чего я в городе не видела? Жить я у вас не смогу точно.
– Почему? – не понимала Маша.
– А что там делать? – Бабушка пожимала плечами. – Без грядок, печки, моих кошек и кур, без простора?
Эти разговоры повторялись вновь и вновь, а бабушка хитро улыбалась:
– Лучше вы ко мне!
Маша вздохнула от этих воспоминаний. Море, горы, деревня остались позади.
Но любимый дом, в котором девочка жила с самого рождения, ласково звал. И грусть смешалась с радостью. Всё-таки Маша ох как соскучилась по своей комнате!
– Маша, – сказала мама. – Я там у тебя немножко прибралась.
И Маша сразу вскипела:
– Я же просила!
– Ты хочешь сказать, что больше двух месяцев нам с папой нужно было дышать пылью? – сердито спросила мама.
Маша понурилась. Радость от встречи с комнатой померкла, ведь там теперь мамин порядок, а значит, и комната уже не Машина.
– Мама! Так нельзя! Если бы я жила одна в своей квартире и уехала бы на полгода? Разве бы там кто-то убирался?
Дочка была права, и мама понимала это. Но Машин беспорядок действовал ей на нервы, и она выдержала только две недели. А потом прибрала. Это принесло облегчение, но потом маме стало тревожно: наверняка Маша будет вне себя.
– Милая, прости! Ты же знаешь, как я люблю чистоту. И убирательное настроение, – попыталась мама пошутить, – как спустилось на меня, схватило в цепкие объятия и…
– Закрыла бы дверь!
– Но порядка за ней не стало бы!
– В этом доме ничего нет моего! – кипела Маша.