Через два часа после выхода из Нордлора они миновали другую деревню, под названием Витлок, где дома были сделаны не из разбитых кораблей, а вырезаны из белого китового уса. Прижавшись носом к стеклу, Уна наблюдала, как и это поселение постепенно исчезает из виду.
Девочка продолжала наблюдать за миром, который проплывал за бортом, сквозь маленькое окошко иллюминатора. Чем дальше на север они уходили, тем меньше становились деревни и тем дальше друг от друга они были расположены. Корабль плыл весь день и всю ночь. Затем прошли еще одни сутки.
Единственными звуками, которые Уна слышала, пока они направлялись на север, были плеск волн, бившихся о корпус, топот ног по палубе, царапанье кота по двери кладовой и скрипка, которая играла за обедом. Единственным человеком, которого она видела, оказался потный мужчина, заходивший в кладовую за продуктами. К счастью, девочка успевала вовремя спрятаться, и он ее не замечал.
На третий день они прошли Скорбную гавань – последнее поселение перед выходом в Северное море. Уна выждала еще два дня, чтобы они зашли подальше и корабль уже точно не мог повернуть назад. Тогда, отодвинув мешки с мукой и оттащив в сторону ящики с фруктами, она поднялась на палубу.
Уна вышла на свет. В небе кричали чайки, но ослепительное солнце мешало разглядеть их. Воздух был чист, как и небо над головой. Он пах солью и рыбой. Девочка подумала, что именно такой запах доносился от ее отца после его возвращения из рейсов, только сейчас все ощущалось сильнее, резче и свежее. Вокруг нее простиралось море. Никаких айсбергов на горизонте.
На палубе кипела жизнь. Кто-то взбирался на мачты, кто-то закидывал в море огромные рыболовные сети, и посреди всего этого возвышался капитан. Он стоял на мостике, сжимая в руках позолоченный штурвал.
Как раз в тот момент, когда Уна увидела отца, ее тоже заметили.
– Эй! – закричал один из моряков. – Женщина на корабле!
Побросав все свои дела, мужчины стали озираться вокруг. Постепенно все взоры обратились на Уну.
Последним ее заметил отец. Он спустился с мостика и направился к дочери. Давно привыкший к морской качке, капитан шел по палубе, словно по земле. Несмотря на размеренный шаг, он быстро приближался к девочке.
– Папа, – сказала Уна, подняв глаза, когда ее накрыла огромная тень, – я… м-м-м… – она не знала, что сказать, все слова словно испарились.
Мистер Бритт смотрел на дочь, и его лицо медленно багровело. Он был похож на вулкан, готовый взорваться.
– Какого дьявола ты здесь делаешь? – заорал он. – Ты же должна быть вместе с матерью и сестрами на Юге?!
– Я… я… – Уна подыскивала нужные слова. Так и не найдя их, она честно призналась: – Я не хочу ехать с ними. Я хочу плыть с тобой.
Уна надеялась, что ее слова возымеют действие: отец поймет, почему она так поступила, и позволит ей остаться. Однако эффект оказался прямо противоположным.
– Задраивать люки! – кричал капитан. – Вытаскивать сети! – орал он. – Мы поворачиваем назад. Нужно вернуться в порт.
Неужели отец поступит так неразумно? Она просто не могла в это поверить. Как он смеет возвращать ее в Нордлор? Это несправедливо! Уна не сомневалась, что все было бы иначе, окажись она мальчиком, тайком пробравшимся на борт. Впрочем, в таком случае ей и не пришлось бы этого делать. Отец сам с удовольствием взял бы ее с собой да еще и выделил бы отдельную каюту.
Может, зря Уна поспешила выйти? Наверное, надо было подождать еще несколько дней. После ее неожиданного появления на палубе капитан снова сослал дочь в кладовую. Когда она отказалась туда возвращаться, отец поднял Уну – хоть она брыкалась и кричала, что хочет остаться, – и оттащил в подсобку собственноручно.
Уна подошла к иллюминатору и выглянула наружу. Интересно, это будет самая северная точка ее пути? Ну что ж, уже неплохо. По крайней мере, ей все-таки удалось увидеть Северное море.
Она уже почти смирилась с возвращением в Нордлор, как вдруг заметила нечто странное. Корабль не двигался.
Девочка высунулась из кладовой. Под палубой было пусто и темно. Она поспешила к лестнице и поднялась по первым десяти ступеням. Еще чуть-чуть, и ее голова показалась бы над палубой, но тут Уна остановилась. Послышался голос ее отца.
– Ей нельзя оставаться на борту, – говорил он. – Корабль не место для женщины.
– Мы знаем, вы рассержены, – сказал другой человек. – Но что плохого в том, если она останется?
– Она меня ослушалась, – произнес отец.
– Но дети так и делают. Они вечно не слушаются своих родителей.
– Не важно, что делают дети, – ответил капитан. Его голос стал громче, и в нем послышался гнев. – Важно то, чего им делать нельзя. Они не должны тайком пробираться на корабль, где им не место, и не должны…
Уна слишком поздно поняла, что голос отца становится все громче и громче. Не успела она юркнуть под палубу, как огромная рука просунулась вниз и вытащила ее на свет.
– …подслушивать разговоры, в которых не участвуют!
– Не участвуют? – переспросила Уна. – Вы же говорите обо мне. И я туда больше не вернусь. – Она скрестила руки на груди. – Никогда!
Девочка надеялась, что, оказав сопротивление, заставит отца прислушаться. Но он решил попросту игнорировать ее и, отвернувшись от дочери, посмотрел на столпившихся на палубе моряков.
– За работу, парни, – сказал капитан. – Если не будем мешкать, то потеряем всего пять дней.
Все поспешили исполнить приказ, за исключением одного человека, который стоял не шелохнувшись.
– В чем дело, Харойльд? – гаркнул отец Уны. – Ты меня слышал? Приступай к работе. Это приказ.
– Мне кажется, это плохая идея, – заметил моряк с доброжелательным морщинистым лицом и белой бородой. И он был явно старше всех на этом корабле. Уна часто видела на улицах Нордлора этого мужчину вместе с пожилой доброй женщиной, глаза которой сияли голубым, словно волны Северного моря. Но Уна так и не познакомилась с ним. – Вы слышали, что сказала Фрейдис.
– Да, но эта женщина говорила много всего, что оказалось неправдой. – Капитан бросил взгляд в сторону Уны.
– Но если она все же права? – настаивал Харойльд. – Даже опоздав лишь на один-два дня, мы все можем лишиться жизней.
Несколько членов команды, стоявших ближе всех к нему, прекратили свои занятия, прислушиваясь к разговору. Нордлор был небольшим поселением – там проживали всего две тысячи человек, – поэтому Уна знала большинство членов команды. Она увидела Педера, отца того мальчика, который всегда знал правильный ответ в школе. Недалеко от мостика стоял Олаф, рулевой, задача которого была управлять кораблем. А наверху, в вороньем гнезде, сидел Карл. Они жили по соседству, и каждое утро на рассвете он играл на цимбалах[5]. Это было не самое приятное пробуждение, и Уна надеялась, что Карл не взял инструмент с собой.
– Хватит пугать людей, – произнес капитан. – Если море начнет замерзать, ты проведешь нас среди льдов.
– Я не смогу провести «Леопарда» среди льдов, если замерзнет все море. Да, вы – капитан, и мы должны исполнять ваши приказы. Я знаю, что вы любите рисковать. Но прошу вас, пожалуйста, не рискуйте нашими жизнями. Что скажете, капитан? Может, она останется?
– У нас нет свободных коек, – заметил отец Уны.
– Она может остаться в кладовой. Ты ведь не против? – Харойльд обернулся к девочке, и она согласно кивнула.
– Я буду спать на мешке с мукой.
– Вот это настрой! – с улыбкой и блеском в глазах заметил моряк. Он снова повернулся к командиру, которого все еще одолевали сомнения. – Она тоже может работать, как и все остальные члены команды. Будет вставать с рассветом и трудиться до сумерек, расплачиваясь за то, что тайком проникла сюда. Что скажете, капитан? Может ли корабль следовать взятому курсу? Можем ли мы и дальше продвигаться на север и привезти кита домой до наступления зимы?
– Просто не верится, – шептала Уна сама себе тем вечером, когда «Отважный леопард», покачиваясь, шел по Северному морю.
Отец все-таки позволил ей остаться. Ее приключение началось. И она хотела не только найти нарду, но еще и доказать отцу, что он ошибается. Уна покажет ему, что она не хуже любого сына. Нет. Она покажет ему, что лучше любого сына. Будет трудиться наравне со всеми, как сказал тот пожилой мужчина. Начнет подниматься по мачтам и ловить рыбу. Она даже встанет за позолоченный штурвал, если отец ее попросит. Уна окажется величайшим мореплавателем, которого когда-либо знал капитан Бритт. И все это начнется завтра!
Горшки, кастрюли и поломанные метлы
– Камбуз? – воскликнула Уна. – Я должна работать на камбузе?
– Камбуз – это сердце любого корабля, – пояснил Ольф, судовой повар. Именно его видела Уна в первые пять дней своего пребывания под палубой, когда он заходил в кладовую за продуктами. Ольф был так поглощен ящиками с едой, что ни разу не взглянул в тот угол, где она пряталась.
– Должно быть, тут какая-то ошибка. – Она никак не могла понять, в чем дело. – Я не могу здесь оставаться. Мне нужно помогать: выполнять свою работу, как и все остальные.
– Именно это ты и будешь делать, – заметил Ольф. На нем был белый фартук, посиневший от рыбьих кишок. Его пальцы тоже покрылись синими пятнами. – Ты начнешь работать здесь, на камбузе, со мной.
Щеки Уны вспыхнули от злости. Это было несправедливо. Остальные члены команды работали наверху. Как она увидит нарду, если все время будет торчать здесь? На камбузе даже не было иллюминатора. Единственным источником света тут оказались шипящие свечи из китового жира.
– Ну, живее, – Ольф поманил Уну в глубь камбуза. – У нас полно работы, а из-за тебя мы уже опаздываем.
– Опаздываем? – спросила она. – Как это опаздываем? Едва рассвело.
– Когда ты работаешь на камбузе, надо вставать на два часа раньше всех остальных. Иначе не успеешь приготовить завтрак!
Уна работала на камбузе не покладая рук, так что у нее не было ни единой свободной минутки. Пока кок Ольф готовил ее отцу чашку чая, она отделяла от костей пятьдесят рыбин к завтраку. Потом, пока кок отдыхал, девочка убирала столовую, отмывала все котелки, чашки и миски на камбузе. И едва она домыла и отложила последнюю миску, как Ольф сказал ей, что пора начинать готовить обед.