(– Почему их называют Звездными детьми? – тысячу раз спрашивала Луна.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – уклончиво отвечала Сян.
И тут же меняла тему. А Луна забывала об этом. До следующего раза.
Она только недавно вспомнила о том, что позабыла.)
Звездные дети говорили о самых ранних своих воспоминаниях. Они часто об этом говорили, потому что хотели как можно ближе подобраться к тому моменту, когда старая Сян принесла их родителям и пометила как избранных. Этот момент никто, конечно, помнить не мог – дети были тогда слишком малы, – но они погружались в глубины воспоминаний и старались выудить из них самое раннее.
– Я помню зуб. Он шатался-шатался, а потом выпал. Все, что было прежде, словно в тумане, – сказал старик, самый старый из Звездных детей.
– А я помню песенку, которую пела мне мама. Но она ее и сейчас поет, так что, может, это и не воспоминание вовсе, – подхватила девочка.
– Я помню козу. Козу с курчавой шерстью, – сказал мальчик.
– А вдруг это была просто старая Сян? – хихикнув, спросила его девочка, из младших Звездных детей.
– Ой, – сказал мальчик, – а вдруг и правда?
Луна нахмурилась. В глубине памяти мелькали какие-то образы. Были то воспоминания или сны? Или воспоминания о снах, в которых приходят воспоминания? Или она просто все выдумала? Как тут узнаешь?
Она откашлялась.
– Там был старик, – сказала она, – в темном плаще, и плащ шелестел, как ветер. У старика была дряблая шея и нос как клюв у грифа, и я ему очень не понравилась.
Звездные дети наклонили головы.
– Правда? – сказал один мальчик. – Ты точно помнишь?
Дети смотрели на нее пристально, закусив губу.
Сян замахала руками. Щеки ее из розовых стали красными.
– Не слушайте ее. – Сян покачала головой. – Она сама не знает, о чем говорит. Какой еще старик? Мало ли какие глупости приснятся?
Луна закрыла глаза.
– А еще там была женщина, которая жила на потолке, и волосы у нее метались, как ветви платана в бурю.
– Ерунда! – фыркнула бабушка. – Всех, кого ты знаешь, я знала еще до тебя. Ты всю жизнь прожила со мною рядом. – И она посмотрела на Луну, сузив глаза.
– Еще мальчик, от которого пахло опилками. А почему опилками?
– Мало ли от кого пахнет опилками, – сказала бабушка. – От резчиков, от плотников, от мастерицы, которая режет ложки. Да от кого угодно!
Это была правда, но Луна покачала головой. Всплывшее воспоминание было старым, далеким и в то же самое время виделось необычайно ясно. Мало было воспоминаний, которые ее память хранила бы так же цепко, – память у Луны вообще была своенравная, ее трудно было зацепить, – и потому девочка дорожила сохранившейся картинкой. В этом воспоминании был какой-то смысл. Она это точно знала.
И только теперь она поняла, что бабушка никогда не делилась с ней своими воспоминаниями. Никогда в жизни.
ОНИ СПАЛИ в комнате, которую отвела им вдова. Наутро Сян пошла в город – проверить, как поживают беременные женщины, посоветовать им, чего делать, а чего не делать, что есть, а чего не есть, послушать их животы.
Луна тащилась следом.
– Ничего, зато научишься полезному, – сказала бабушка. Но голос ее звучал неискренне.
– Я и так полезная, – буркнула Луна, спотыкаясь о камни на пути к дому первой пациентки, которая жила на другом краю города.
Живот у женщины был такой большой, что казалось, в любой момент мог лопнуть. Она спокойно и устало приветствовала бабушку и внучку:
– Я бы встала, да боюсь упасть.
По обычаю, Луна поцеловала женщину в щеку и быстро коснулась ее живота, ощутив движение ребенка. Внезапно в горле у нее встал комок.
– А давайте я сделаю чай, – быстро сказала она и отвернулась.
«Когда-то у меня тоже была мама, – подумала Луна. – Иначе ведь не бывает». Она нахмурилась. Неужели она не спрашивала бабушку о матери? А если спрашивала, то почему не помнит об этом?
Луна перечислила про себя все, что знала:
«Печаль опасна.
Воспоминания обманчивы.
Бабушка не всегда говорит мне правду.
И я ей – тоже».
Мысли об этом кружились у нее в голове, как заварка в чайнике, который девочка держала в руках.
– Можно девочка немного подержит руку у меня на животе? – попросила беременная женщина. – Или споет ребеночку. Я была бы рада, если бы она его благословила, ведь она всю жизнь живет рядом с магией.
Луна не поняла, почему женщина хочет, чтобы она благословила ребенка, – не поняла даже, что значит «благословить». А последнее слово… показалось ей знакомым. Но Луна никак не могла его вспомнить. А потом она почти забыла и само слово, и осталось только чувство мерной пульсации в голове, будто там, внутри, тикали часы. Впрочем, бабушка тут же выставила Луну за дверь, в голове у девочки помутилось, а когда она снова пришла в себя, то опять была в доме и разливала по чашкам чай. Но чай уже остыл. Сколько же времени она пробыла на улице? Чтобы мозги встали на место, она несколько раз стукнула себя по голове основанием ладони. Но это не помогло.
В следующем доме Луна разложила по порядку травы, которые помогают родившим женщинам, выложив сначала самые полезные. Она переставила мебель, чтобы женщине с растущим животом было удобнее, и переложила кухонные принадлежности так, чтобы той не приходилось тянуться слишком высоко.
– Ах, какая молодчина, – сказала будущая мать. – Такая помощница!
– Спасибо, – смутилась Луна.
– Да еще и умница-разумница, – добавила женщина.
– Само собой, – согласилась Сян. – Это же моя внучка.
Луну окатило холодом. Вновь вернулось воспоминание – летящие черные волосы, сильные руки, запах молока, тмина и черного перца, женский голос, кричащий: «Она моя, она моя, она моя!»
Сцена эта предстала ей четко, как наяву, и у Луны перехватило дыхание. Сердце стучало как барабан. Беременная женщина ничего не заметила. Сян тоже. В ушах у Луны стоял крик той женщины. Кончиками пальцев девочка ощущала шелковистость черных волос. Она подняла взгляд к стропилам, но там никого не было.
До самого их ухода из городка не произошло больше никаких неожиданностей. По пути домой Луна и Сян ни слова не сказали о человеке в мантии из воспоминаний девочки. Они вообще не говорили о воспоминаниях. Ни о печали, ни о тревогах, ни о женщине с черными волосами, которая подпирала плечами крышу.
И мало-помалу вещей, о которых они молчали, становилось больше, чем вещей, о которых они говорили. Каждый секрет, каждое непроизнесенное слово становилось круглым и твердым, тяжелым и холодным и камнем повисало на шее бабушки и ее внучки.
И спины их под тяжестью секретов сгибались все ниже.
Глава 20, в которой Луна рассказывает сказку
Ну вот что, глупый ты дракон! Сию секунду прекрати ерзать, не то я тебе больше никогда не расскажу ни единой сказки.
Нет, ты ерзаешь.
А, обнимаешься? Тогда ладно, это можно. Жила-была девочка без памяти.
Жил-был дракон, который никак не мог вырасти.
Жила-была бабушка, которая не хотела говорить правду.
Жил-был болотный кошмар, который был старше мира и любил мир и людей, но вечно говорил невпопад.
Жила-была девочка без памяти. Стоп. Кажется, это уже было.
Жила-была девочка, которая не помнила, как потеряла память.
Жила-была девочка, за которой воспоминания ходили как тени. Они шептались, как привидения. И не давали взглянуть себе в глаза.
Жил-был человек в плаще, с лицом как у грифа-падальщика.
Жила-была женщина на потолке.
Жили-были черные волосы, черные глаза и яростный крик. Жила-была женщина с волосами как змеи, и она сказала: «Она моя!» – и повторяла это снова и снова. А потом ее забрали.
Давным-давно стояла где-то темная башня, которая пронзала небо и красила все в серый цвет.
Да. Это вся сказка. Это моя сказка. Я же не знаю, чем она закончится.
Жило-было что-то страшное в лесу. Или это лес был такой страшный. А может, весь мир был отравлен злобой и ложью, и чем раньше об этом узнаешь, тем будет лучше.
Нет, Фириан, конечно нет. Про злобу и ложь я тоже не верю.
Глава 21, в которой Фириан делает открытие
Луна, Луна, Луна, Луна, – пел Фириан, кружась и выделывая пируэты на лету.
Луна не выходила из дому две недели. Фириан был очень рад.
– Луна, Луна, Луна, Луна!
Танец завершился лихим пике, и дракончик опустился на ладонь Луны, балансируя на кончике когтя. Он низко поклонился. Луна улыбнулась, хотя на душе у нее было тяжело. Бабушка была больна и не вставала с постели. С того самого дня, как вернулась домой.
Когда пришла пора ложиться спать, Луна поцеловала Глерка, пожелала ему спокойной ночи и пошла в дом, прихватив с собой Фириана, которому, правда, запрещалось спать в постели у Луны, но он все равно спал.
– Спокойной ночи, бабуля, – сказала Луна, нагнувшись над спящей бабушкой и поцеловав сухую, словно бумажную щеку. – Приятных сновидений, – пожелала она, сама заметив, как напряжен ее голос.
Сян не шелохнулась. Она спала, приоткрыв рот. Даже веки не шелохнулись.
Ну а поскольку Сян была не в том состоянии, чтобы возражать, Луна разрешила Фириану лечь у себя в ногах, как в старое доброе время.
– Ой, как здорово-прездорово, – вздохнул Фириан, прижав передние лапки к груди и едва не лишившись чувств от счастья.
– Смотри, если будешь храпеть – спихну. Ты мне в прошлый раз чуть подушку не поджег.
– Ни за что не буду храпеть, – пообещал Фириан. – Драконы не храпят. Это я точно знаю. Или, может, маленькие дракончики не храпят. В общем, даю тебе слово Большущего-Пребольшущего Дракона. Мы – древний и славный народ, и наше слово нерушимо.
– Все ты опять выдумываешь, – сказала Луна, заплетая волосы в длинную черную косу и ныряя за занавеску, чтобы переодеться в ночную рубашку.