он тонким голосом. Темнота отозвалась рычанием. – Пожалуйста, не делайте мне больно, – попросил дракончик.
Он вспомнил. Вскоре после того, как мама бросилась в вулкан и пропала, Сян сказала ему:
– Я буду заботиться о тебе, Фириан. Всегда-всегда. Мы теперь семья. Чтобы с тобой ничего не случилось, я наложу на тебя заклятие. Никогда не уходи от меня далеко, но, если вдруг уйдешь и испугаешься, быстро-быстро скажи три раза подряд «тетушка Сян», и не успеешь моргнуть, как окажешься со мной рядом.
– Как это у тебя получится? – спросил Фириан.
– Я привяжу тебя волшебной веревкой.
– Но я ее не вижу.
– Если ты чего-то не видишь, это еще не значит, что его нет. Самые лучшие вещи на свете всегда невидимы. Просто надо в них верить, и тогда они обретают могущество и величие. Вот увидишь.
Фириан так ни разу и не испробовал это заклинание.
Рычание становилось все ближе.
– Т-тетушка-Сян-тетушка-Сян-тетушка-Сян! – закричал Фириан. Закрыл глаза. Открыл. Ничего не произошло. От ужаса у него перехватило горло. – Тетушка-Сян-тетушка-Сян-тетушка-Сян!
Ничего. Рычание стало громче. В темноте зажглись два желтых глаза. Огромная тень присела на задние лапы, готовясь к прыжку.
Фириан громко сглотнул. Попытался взлететь. Но тело его было слишком велико, а крылья – слишком малы. Все было не так. Почему все не так? Где его великаны, его Сян, его Глерк, его Луна?
– Луна! – закричал он, когда чудовище взвилось в воздух. – Луна-Луна-Луна!
И ощутил рывок.
– Луна-моя-Луна! – заверещал Фириан.
– Ну что ты кричишь? – спросила Луна, открыла карман и извлекла оттуда Фириана, свернувшегося тугим мячиком.
Фириана била дрожь. Он спасен. Он чуть не плакал от облегчения.
– Я испугался, – сказал он, не имея желания объяснять, отчего это его зубы впились в ткань ночной рубашки.
– Ну-ну, – протянула девочка. – Между прочим, ты храпел, а потом обжег меня.
– Правда? – спросил неподдельно потрясенный Фириан. – Где?
– Вот здесь, – сказала она. – Стой, погоди.
Луна села и присмотрелась. Ожог исчез, не было ни дыры в рубашке, ни волдыря на ноге.
– Но он был здесь, – медленно сказала девочка.
– А я был в каком-то странном месте. Там было чудовище. Со мной что-то случилось, и я не мог взлететь. А еще я нашел башмаки. А потом раз, и я уже здесь. Это ты меня спасла. – Он нахмурился. – Только я не понимаю как.
Луна покачала головой:
– Как это я могла тебя спасти? Наверное, нам обоим просто снились кошмары. Ожога нет, с тобой никогда ничего не случается, так что давай спать дальше.
Девочка и ее дракон свернулись клубочком под одеялом и почти сразу же заснули. Фириан не видел снов и не храпел, а Луна даже ни разу не пошевелилась.
Когда Луна проснулась снова, Фириан все еще спал, положив голову на сгиб ее руки. Из ноздрей поднимались струйки дыма, на ящеричьих губах играла сонная улыбка.
«Никогда, – подумала Луна, – никогда в мире не было еще такого довольного дракона».
Она вытянула руку из-под его головы и села. Фириан не шелохнулся.
– Пс-с-ст, – шепнула она. – Соня! Просыпайся!
Фириан не шевелился. Луна зевнула, потянулась и легонько чмокнула Фириана в теплый маленький нос. От дыма девочка чихнула. Фириан и ухом не повел. Луна закатила глаза.
– Лентяй, – укоризненно сказала она, соскользнула с кровати на прохладный пол и огляделась в поисках тапочек и шали. Утро выдалось зябкое, но вскоре должно было потеплеть. Да и прогуляться никогда не повредит. Девочка потянулась к веревке, чтобы поднять кровать под потолок. Фириану все равно, где просыпаться, сверху или снизу, а утром приятнее, когда кровать убрана. Так всегда говорила бабушка.
Но когда кровать взмыла под потолок и была закреплена, Луна увидела на полу нечто неожиданное.
Это была пара больших башмаков.
Они были черные, кожаные, даже с виду тяжелые, а на деле так и еще тяжелее. Луна едва сумела их поднять. От них исходил странный запах – странный, но чем-то знакомый, хотя Луна никак не могла его вспомнить. Толстые подошвы были сделаны из неизвестного ей материала. Что еще удивительнее, на обоих каблуках имелось по надписи.
«Не надевай нас», – говорилось на левом каблуке.
«Или пеняй на себя», – говорилось на правом.
– Ну и что это такое? – спросила Луна вслух. С трудом подняв один башмак, она хотела рассмотреть его поближе, но тут лоб рассекла резкая боль. Луна упала на колени, прижала ладони к голове и сдавила, словно боясь, что ее череп разлетится на куски.
Фириан безмятежно спал.
Девочка скорчилась на полу. Наконец боль ослабла.
Луна лежала, глядя на днище кровати.
– Ну вы даете, – фыркнула она. Заставив себя подняться, девочка шагнула к стоящему под окном деревянному сундучку и открыла его ногой. В сундучке она держала то, что было дорого ей как память, – старые игрушки, некогда любимые одеяла, интересные камушки, засушенные цветы, альбомы в кожаных переплетах, плотно исписанные ее мыслями и вопросами вперемежку с рисунками и набросками.
Теперь в сундучок легли башмаки. Большие черные башмаки. Со странными надписями и странным запахом, от которого болела голова. Луна захлопнула крышку и вздохнула от облегчения. Когда крышка закрылась, головная боль прошла. Собственно говоря, Луна едва помнила, что у нее что-то болело. Надо поговорить с Глерком.
Фириан преспокойно посапывал.
Луне хотелось пить. И есть. И она волновалась за бабушку. И хотела повидаться с Глерком. Кроме того, у нее была куча обязанностей. Надо было подоить коз. Собрать яйца. И еще кое-что.
На пути к ягодной поляне она остановилась.
Она хотела о чем-то спросить. Но о чем?
Она не помнила и не могла вспомнить. Даже если бы от этого зависела ее жизнь.
Глава 22, в которой звучит еще одна сказка
Я тебе сто раз рассказывала про эти башмаки.
Ну ладно, ладно. У ведьмы много всяких волшебных вещей, но самая страшная и самая отвратительная из них – это семимильные башмаки. Сами по себе они как всякая магия – не хорошие и не плохие. Тот, кто их наденет, сможет одолевать огромные расстояния во мгновение ока, и с каждым шагом будет оказываться вдвое дальше, чем с предыдущим.
А ведьма надевает башмаки, когда идет воровать детей.
Вот почему она может появиться где угодно, сея горе и беду. Вот почему ее нельзя поймать. И мы ничего не можем с этим поделать. Печаль нашу ничем не исцелить.
Понимаешь, давным-давно, когда лес еще не был таким опасным, ведьма была совсем крошечной. Меньше муравья. Сил у нее почти не было. Знаний – тоже. И сеять боль она не умела. Как ребенок, заблудившийся в лесу, – вот какой она была.
Но однажды она нашла пару башмаков.
Не успела она надеть башмаки, как они в тот же миг перенесли ее на другой конец мира. Она стала искать магию. Она крала ее у других волшебников. Выбирала ее из земли. Вытягивала из воздуха, деревьев, цветущих полей. Говорят, она даже из луны выпила магию. И тогда она наложила на нас заклятие, и мир окутало облако печали.
Ну да, оно и сейчас никуда не делось. Вот почему мир вокруг такой серый и унылый. Вот почему надежда – удел несмышленышей. И чем раньше ты это поймешь, тем лучше.
Глава 23, в которой Луна рисует карту
Луна оставила бабушке записку, в которой написала, что ушла собрать ягод и порисовать восход. Впрочем, Луна понимала, что, когда она вернется, бабушка, скорее всего, еще будет спать – в последнее время она спала очень много. И хотя старая ведьма уверяла, будто всегда столько спала и ничего не изменилось и не изменится, Луна знала, что это неправда.
«Мы все время врем друг другу, – подумала она и ощутила укол в сердце. – И никак не можем остановиться». Девочка положила записку на дощатый стол и тихо закрыла дверь.
Перебросив через плечо торбу, Луна натянула свои походные сапоги, обошла болото по большой дуге и зашагала вверх по тропинке, которая вела меж двух дымящихся груд золы к южной стороне кратера. День был жаркий и влажный, и Луна с отвращением поняла, что от нее начинает пахнуть потом. В последнее время с ней то и дело что-то такое происходило – то запах неприятный, то какая-то сыпь на лице. Луне казалось, что ее собственное тело устроило против хозяйки настоящий заговор; голос и тот иногда подводил.
Но это было еще не самое худшее.
Потому что случались и другие… ну, тоже вроде высыпаний. Вещи, которых она не могла объяснить. Впервые она это заметила, когда подпрыгнула, чтобы разглядеть птичье гнездо, но оказалась вдруг на самой верхней ветке дерева, за которую тут же уцепилась, чтобы не упасть.
«Это, наверное, ветер виноват», – сказала она себе, хотя, конечно, это отдавало безумием. Где это слыхано, чтобы порывом ветра человека забрасывало на верхушку дерева? Но другого объяснения Луна придумать не могла. «Это, наверное, ветер виноват» – не лучше и не хуже прочих. Она не рассказывала о случившемся ни бабушке, ни Глерку. Она не хотела их тревожить. Да и потом, она сама изрядно перепугалась: неужели с ней что-то не так?
А впрочем… Ветер, и все тут.
А потом, месяц спустя, когда Луна с бабушкой пошли за грибами, девочка опять заметила, какой у той усталый вид, как она исхудала до прозрачности, с каким трудом дается ей каждый хриплый вдох и выдох.
– Я так за нее волнуюсь, – сказала она, когда бабушка не могла ее слышать. Слова застряли у девочки в горле.
– Я тоже, – ответила бурая белка, цветом в точности как орех. Она сидела на нижней ветке дерева, свесив острую мордочку, и понимающе глядела на Луну.
Луна только через миг вспомнила, что белки не умеют говорить.
А еще через миг она поняла, что звери заговаривают с ней не впервые. Так уже бывало. Она точно это знала. Только не могла вспомнить, когда именно это было.
Позже она попыталась рассказать о случившемся Глерку, но оказалось, что на этом месте в памяти у нее осталась пустота. Даже ради спасения собственной жизни она не смогла бы вспомнить, что с ней произошло. Она знала: что-то было. Но что – не помнила.