Драконы. В камне были вырезаны драконы. И большие, и маленькие, и серединка на половинку. Люди – с перьями в руках, со звездами в ладонях, с родинками в форме полумесяца на лбу. Луна коснулась пальцами собственного лица. У нее была в точности такая же родинка.
Дальше была вырезана гора, и еще одна – без верха, с бьющим наружу дымом, похожим на облако, и снова гора, с кратером, а в кратер ныряет дракон.
Что все это значило?
– Кар-р, – сказал ворон. Это значило: «Они сейчас будут здесь».
– Погоди минутку, – сказала Луна.
И услышала звук, похожий на шорох бумаги.
И тонкий высокий крик, почти плач.
Девочка подняла голову. Ворон ринулся к ней черной стрелой, встопорщив смоляные перья и разинув черный клюв в паническом крике. Он влетел к ней в руки, забился поглубже и спрятал голову Луне под сгиб локтя.
А небо над ними тем временем потемнело от обилия птиц всех размеров и видов. Они сбивались в огромные стаи, и стаи эти то сжимались, то расширялись, будто единый организм, каждую секунду приобретая новые очертания. Птицы клекотали и вскрикивали, тучей кружились над заброшенной деревней, опускались все ниже, верещали и бранились, выписывая круги в воздухе.
Только это были не настоящие птицы. Это были бумажные фигурки. И их лишенные глаз головы одна за другой поворачивались в сторону стоящей на земле девочки.
– Магия, – прошептала Луна. – Это все магия.
И тогда на нее снизошло понимание.
Глава 33, в которой ведьма встречает старого знакомца
Девчонкой Сян жила в лесной деревушке. Ее отец, насколько она помнила, был резчиком по дереву. Чаще всего он резал ложки. А иногда вырезал из дерева зверей. Мама собирала цветы особых ползучих лоз, давила из них сок и смешивала с медом диких пчел, обитавших на вершинах деревьев. Цепкая, как паучок, мама забиралась на самую верхушку и оттуда спускала на веревке корзины с сотами, а Сян принимала их внизу. Пробовать мед не разрешалось. Мама говорила – нельзя. Но Сян все равно пробовала. А потом мама слезала с дерева и целовала измазанную медом детскую щеку.
При воспоминании об этом у Сян щемило сердце. Родители были люди трудолюбивые. Они ничего не боялись. Сян забыла их лица, но отчетливо помнила то чувство, которое охватывало ее, когда они были рядом. Она помнила запах смолы, опилок, пыльцы. Помнила ласковую большую руку у себя на плече и дыхание матери, когда она утыкалась Сян в макушку. А потом они умерли. Или пропали. Или разлюбили ее и бросили. Сян не знала, что произошло на самом деле.
Ученые говорили, что нашли ее в лесу совсем одну.
Точнее, так говорил только один человек. Женщина с голосом, похожим на битое стекло. И с сердцем тигра. Это она давным-давно, сотни лет назад привела Сян в замок.
Завидев высокое дерево с дуплом, Сян устроилась передохнуть. Такими темпами ей никогда не добраться до Протектората. О чем она только думала! Надо было обернуться альбатросом. Раскинешь крылья, и пари себе, а остальное сделает ветер.
– Ах, какая теперь разница, – чирикнула она птичьим голосом. – Доберусь так быстро, как смогу. А потом вернусь к моей Луне. Буду рядом с ней, когда магия сломает преграды. Научу пользоваться силой. Да и потом, кто знает – вдруг я ошиблась? Вдруг ее магия так и не проявится? Может быть, я даже не умру. Все может быть.
Она подкрепилась муравьями, собиравшими сладкую смолу. Не насытилась, но голод немного отступил. Вздыбила перышки, нахохлилась, чтобы не замерзнуть, закрыла глаза и уснула.
Над верхушками деревьев поднялась луна, круглая и тяжелая, словно спелая дыня. Луч лунного света упал на Сян, разбудив ее.
– Спасибо, – шепнула она, чувствуя, как лунный свет проникает в ее кости, омывает суставы и умеряет боль.
– Кто там? – раздался чей-то голос. – Предупреждаю, я вооружен!
И Сян не выдержала. В голосе звучал такой страх, такое одиночество. А ведь она могла помочь. Она была полна лунным светом. Если бы у нее был еще хотя бы миг, она собрала бы лунный свет в крыльях и пила бы до тех пор, пока не насытится. Конечно, удержать в себе свет ей бы не удалось. Слишком уж сильно ее потрепала жизнь. Но сейчас – сейчас ей было так хорошо. А там, внизу она разглядела человеческую фигуру. Человек дергался то в одну сторону, то в другую; он горбился и лихорадочно вертел головой. Человеку было страшно. А Сян была переполнена лунным светом. Ей стало жаль человека. Она выпорхнула из дупла и заложила круг над его головой. Это был молодой мужчина. Он испуганно вскрикнул, зажатый в его руке камень полетел вперед и попал Сян в левое крыло. Она упала, не успев даже пискнуть.
УВИДЕВ, ЧТО с дерева сорвалась не страшная и ужасная ведьма (на драконе и с огненным шаром в руках), а всего лишь крохотная птичка, которая, видимо, просто добывала себе пропитание, Антейн ощутил прилив стыда. Он пожалел о брошенном камне в тот же миг, когда выпустил его из рук. Ведь как ни хорохорился Антейн перед Советом старейшин, в жизни он не способен был даже свернуть шею курице, предназначенной ему на ужин. Честно говоря, он не слишком верил в то, что сумеет убить ведьму.
(«Ведьма хочет забрать у меня сына», – напомнил он себе. И все же… При мысли о том, что ему придется отобрать чью-то жизнь, его решимость таяла на глазах.)
Птица упала прямо ему под ноги. Она не издала ни единого звука. Она едва дышала. Антейн решил, что она погибла, и подавил рыдание.
И вдруг – чудо! – грудка птички поднялась и опала, снова поднялась и опала. Одно крыло торчало вбок под неестественным углом. Сломано? Да, наверняка.
Антейн опустился на колени.
– Прости меня, – выдохнул он. – Мне так жаль!
Он взял птицу в ладони. Вид у той был больной. И неудивительно, в этих-то проклятых лесах. Даже вода здесь в доброй половине источников ядовита. А все ведьма. Во всем всегда была виновата ведьма, будь она проклята вовек. Антейн поднес птицу к груди, чтобы согреть ее теплом своего тела.
– Прости, – еще раз повторил он.
Птичка открыла глаза. Это была ласточка. Этина любила ласточек. От одной мысли о жене сердце Антейна рвалось на части. Как он по ней скучал! По ней и по сыну! Чего бы не отдал, чтобы увидеть их еще раз!
Птица мрачно поглядела на Антейна и чихнула. Антейн подумал, что трудно винить ее за такую явную неприязнь к нему.
– Прости меня, я не хотел. Послушай, я не знаю, как вылечить тебе крыло, но моя жена… Ее зовут Этина, – когда он произнес имя, голос его надломился. – Она умная и добрая. Ей все время приносят больных кошек и собак. Она и тебя вылечит. Я уверен.
Антейн перетянул плащ поясом; получился карман, в который он аккуратно посадил птичку. Ласточка что-то сердито чирикнула. «Ей не нравится», – подумал Антейн. Ласточка подтвердила его подозрения, клюнув его в указательный палец, когда Антейн поднес его чересчур близко. На кончике пальца выступила капля крови.
В лицо Антейну метнулся ночной мотылек, привлеченный, должно быть, светом луны на белой коже. Не задумываясь, Антейн схватил мотылька и протянул ласточке.
– Вот, бери, – сказал он. – Видишь, я тебя не обижу.
Ласточка одарила его еще одним тяжелым взглядом, неохотно приняла мотылька из его рук и в три приема проглотила добычу.
– Ну вот, видишь. – Антейн поглядел на луну, потом перевел взгляд на карту. – Идем. Будем идти, пока луна не взойдет, а потом передохнем.
И Антейн с ведьмой за пазухой углубился в лес.
СЕСТРА ИГНАЦИЯ слабела с каждой минутой. Она постаралась как следует наесться, она съела столько печали, сколько могла вместить, – просто удивительно, как много печалей было в этом городишке! Жирные, вкусные облака печали клубились повсюду, словно туман. Никогда еще сестра Игнация не ела так сытно, и никогда вплоть до того дня не заботилась о себе должным образом. Город превратился для нее в бездонный источник печали. Волшебный кубок, наполняющийся сам собой. И все – ей одной. За все Семь Веков не было пожирателя, который питался бы так хорошо и обильно. Да о ней песни сочинять надо! Или как минимум книги.
Но прошло всего два дня без печалей, и сестра Игнация уже чувствовала, как оставляют ее силы. Ее запас магии стремительно таял. Надо найти мальчишку. И поскорее.
Остановившись, сестра опустилась на колени у ручья, высматривая, не покажется ли в лесу что-нибудь живое. В ручье плавали рыбы, но они привыкли к своей доле и не особенно печалились по этому поводу. В ветвях нависавшего над ручьем дерева притаилось гнездо с птенцами, которым было всего два дня от роду. Она могла растоптать их одного за другим и съесть печаль матери – о да, могла. Но птичья печаль не насыщала. То ли дело печаль млекопитающих! Увы, на много миль вокруг не было ни зверя, ни человека. Сестра Игнация вздохнула. Она достала из кармана все необходимое для того, чтобы собрать походную следилку: осколок вулканического стекла, косточки зайца, который еще недавно бегал по лесу, и запасной шнурок от ботинок, потому что лучше всего было собирать устройство из того, что оказывалось под рукой. Да и сколько всего полезного можно сделать со шнурком! Конечно, следилка вышла далеко не такой сложной, как механические следящие устройства в Башне, но сестре Игнации и того хватало.
Вот только она никак не могла увидеть Антейна. Она примерно представляла себе, где он находится. Она была почти уверена в том, что видела нечто смутное там, где он должен был быть, но что-то застилало ей глаза и мешало видеть.
– Неужели маги? – пробормотала она. – Да нет, какое там.
Все волшебники – по крайней мере, те, кто умел обращаться со своим даром, – исчезли с лица земли пятьсот лет назад, когда проснулся вулкан. Правда, проснулся он не до конца. Эти глупцы дали ей семимильные башмаки и отправили собирать и уводить народ из лесных деревень. О, сестра Игнация справилась с этим делом. Она собрала людей и целыми и невредимыми доставила в Протекторат. Людей – а вместе с ними и клубившуюся вокруг них печаль. Все вышло в точности как она запланировала.