– Должно быть, сейчас мои бывшие сестры медитируют, да, Вин? – с улыбкой спросила Этина. Когда она произнесла его имя, Вин задрожал. В Башне его звали просто «мальчик». И в этот миг он решил сделать для Этины все, чего она пожелает. – Отведешь меня к ним? И кстати, я хотела попросить тебя еще кое о чем.
В ЭТО ВРЕМЯ дня сестры обычно медитировали – час сидели молча, потом пели, а заканчивалось все коротким учебным боем. Этина и Маэ вошли в зал в тот самый миг, когда под каменными сводами поплыли первые ноты песнопений. При виде вошедшей в комнату Этины сестры умолкли. Малыш булькал и агукал. Сестры разинули рты. Наконец одна из них заговорила.
– Ты? – сказала она.
– Ты больше не наша, – сказала другая.
– Ты ушла, а отсюда не уходят, – сказала третья.
– Да, – сказала Этина. – «Знание есть великая сила».
Таков был негласный девиз Звездных сестер. Никто на свете не знал столько, сколько знали они. Никто больше не имел доступа к знанию. Но сестры были покорны. Они ни о чем не подозревали. Этина сжала губы. «Что ж, – подумала она. – Сегодня все изменится».
– Да, я ушла. Это было непросто. Мне жаль. Но прежде, чем я уйду снова, дорогие сестры, я хочу вам кое-что рассказать.
Она наклонилась и поцеловала сына в лоб.
– Я расскажу вам одну историю.
ВИН ВЖАЛСЯ СПИНОЙ в стену у двери, которая вела в зал для медитаций.
В руке у него была цепь. И висячий замок. Ключ от него он должен будет отдать Этине. При одной мысли об этом сердце его забилось как сумасшедшее. Он никогда не нарушал правил. Но Этина была добра к нему. А в Башне… в Башне было так мало доброты.
Он приложил ухо к двери. Голос Этины звенел как колокол.
– Ведьма живет не в лесу, – говорила она. – Ведьма живет среди нас. Много веков назад она основала орден Звездных сестер. Она выдумала истории о ведьме, которая пожирает младенцев. Но ведьма, которая обитает в сердце ордена, питается печалью и горем жителей Протектората. Горем наших семей. Наших друзей. Мы были вечно печальны, и оттого она набрала силу. Я чувствую, что знала это давно, однако мой разум и сердце были окутаны облаком – тем самым облаком, что висит над каждым домом и двором, над каждой живой душой в Протекторате. Долгие годы облако печали затуманивало мои мысли. Но облака разошлись, и засияло солнце. Теперь я вижу все ясно. И вы тоже увидите, если захотите.
На поясе у Вина висела связка ключей. Все было готово.
– Я не стану больше занимать ваше время. Я ухожу, и те, кто желает, могут пойти со мной. А остальных я хочу просто поблагодарить. Времена, когда я была вам сестрой, навсегда останутся в моей памяти.
Широко шагая, Этина вышла из зала. Следом за ней шли девять сестер. На ходу Этина кивнула Вину. Тот быстро захлопнул дверь, туго обмотал цепью ручки и навесил замок. Ключ он сунул в руку Этине. Она обхватила ладонью его кулак и слегка сжала.
– Где послушницы?
– В скриптории. Они будут переписывать книги до самого ужина. Я их запер, но тихо, они ничего не заметили.
Этина кивнула.
– Хорошо, – сказала она. – Не хотелось бы их напугать. Я поговорю с ними, но позже. Сейчас давайте выпустим пленных. Башня должна быть средоточием знания, а не орудием тирании. Сегодня мы откроем все двери.
– Даже в библиотеку? – с надеждой спросил Вин.
– Особенно в библиотеку. Знание – великая сила, но, если силу копить втайне, она становится ядом. Сегодня знание станет открыто для всех.
С этими словами Этина взяла Вина за руку, и они поспешно побежали по коридорам, отпирая двери одну за другой.
ЖЕНЩИН, которые лишились своих детей, одолевали видения. Много ночей подряд, с того самого дня, когда Старшая сестра тайно ушла в лес (хотя никто об этом не знал). Женщины чувствовали, что туман расступается. В сознании у них рождались странные картины. Невозможные картины.
Вот дитя на руках у старухи.
Вот дитя, и животик его полон звезд.
Вот дитя на руках у женщины, но не у меня. Эта женщина зовет себя мамой.
– Это всего лишь сон, – снова и снова, снова и снова говорили себе матери. Жители Протектората привыкли к снам. Туман делал их сонливыми. Печали одолевали их во сне и оставались с ними наяву. Они привыкли.
Но туман таял, и сны переставали быть обычными снами. В снах приходили видения.
Вот дитя в окружении новых братишек и сестренок. Они любят его. Очень-очень сильно. И дитя светится от их любви.
Вот дитя – это девочка – делает свои первые шаги. Поглядите, как она радуется! Поглядите, как светится ее лицо!
Вот дитя карабкается на дерево.
Вот дитя прыгает со скалы в глубокое озеро, а следом с веселыми криками сыплются его друзья.
Вот дитя учится читать.
Вот дитя строит дом.
Вот дитя берет за руку возлюбленного и говорит – я тоже тебя люблю.
Видения были яркими, как наяву. Чистыми и ясными. Женщинам казалось, что теплый запах детской макушки вот-вот достигнет их обоняния, вот-вот пальцы их коснутся сбитых коленок, а слух поймает далекие голоса. Они плакали, называя имена своих детей, ощущая утрату с такой остротой, словно она случилась только вчера, и не было этих лет и десятилетий.
Но облака таяли, небо очищалось, и в душах матерей рождались новые чувства. Чувства, которых они никогда прежде не знали.
Вот дитя, моя дочь, нянчит собственного любимого ребенка. Моего внука. И знает, что никто и никогда не вырвет этого ребенка у нее из рук.
Надежда. Это была надежда.
Вот дитя в кругу друзей. Мой мальчик смеется. Он так любит жизнь.
Радость. Это была радость.
Вот дитя берет за руку мужа, а другую протягивает своему ребенку, и все вместе они смотрят на звезды. Она не знает, что я ее мать. Она никогда меня не знала.
Матери оставляли свои дела. Они выбегали на улицу. Падали на колени и обращали лицо к небу. Это всего лишь видения, говорили они себе. Пустые сны. Выдумки.
Но…
Они видели все словно наяву.
Когда-то давным-давно жители Протектората покорились старейшинам, покорились Совету и стали отдавать своих детей ведьме. Так было нужно, чтобы спасти Протекторат. Люди знали, что их дети умрут. И дети умирали.
Но что, если дети оставались жить?
И чем чаще звучал этот вопрос, тем чаще люди начинали задумываться. И чем чаще они задумывались, тем сильнее крепла в них надежда. И чем сильнее была надежда, тем быстрее расходились облака печали, поднимались и таяли в жарком пламени солнца на синем небе.
– НЕ ХОЧУ показаться грубым, уважаемый Герланд, – проскрипел старейшина Распин, дряхлый, древний старик. Герланд удивился уже тому, что этот живой скелет еще держится на ногах. – Но давай посмотрим правде в глаза. Это ты во всем виноват.
Сначала у Башни собрались несколько человек с эмблемами на груди, однако эта кучка людей очень быстро переросла в толпу. Люди размахивали плакатами, пели, говорили речи и вообще вели себя чрезвычайно активно. Увидев это, старейшины ретировались в дом своего гла-вы и заперлись там.
Глава Совета старейшин восседал в своем любимом кресле. Взгляд его был суров.
– Я? – Голос его был негромок. Служанки, повара, поварята и даже особый повар, готовивший сладкое, разбежались, обеда не предвиделось, а желудок Герланда требовал пищи. – Я виноват? – Он позволил этим словам повиснуть в воздухе. – Да неужели? Почему же ты так считаешь?
Распин закашлялся, и кашлял так долго, словно вот-вот должен был расстаться с земной жизнью. Вместо него осмелился заговорить старейшина Гвинно.
– Возмутительница спокойствия – твоя родственница. И она там, вместе со всеми. Возмущает спокойствие.
– Спокойствием там и до ее появления не пахло, – отрезал Герланд. – Я лично ее навестил – ее и этого ее младенца. Когда ребенка оставят в лесу, она погорюет, а потом придет в себя, и все станет как прежде.
– Ты на улицу выглядывал? – спросил старейшина Лейбшиг. – Там это отвратительное… солнце. От него глаза болят. Вот народец и бунтует.
– А эмблемы эти? Кто их понаделал? – проворчал старейшина Урик. – Уж точно не мои работники, уж я-то знаю. Они бы не посмели. И вообще, я заранее спрятал чернила. Должен же хоть кто-то о чем-то подумать заранее.
– Где сестра Игнация? – с надрывом спросила старейшина Доррит. – Исчезнуть в такой час! Почему сестры не подавили бунт в зародыше?
– Все дело в мальчишке. От него одни неприятности. С того самого дня, с первого Дня Жертвы. Надо было его прямо тогда устранить, – встрял старейшина Распин.
– Ну уж извините! – возразил глава Совета.
– Мы все понимали, что рано или поздно этот мальчишка устроит нам крупные неприятности. И вот, пожалуйста. Вот вам неприятности.
– Да вы только послушайте себя! – взорвался глава Совета старейшин. – Вы не старейшины, вы бабы! А ноете почище младенцев! Успокойтесь! Ничего страшного не случилось. Пошумят и разойдутся. Старшая сестра отлучилась, но скоро вернется. Мой племянник, конечно, оказался занозой в боку у нас у всех, но и это ненадолго. Безопасный путь через лес только один, и это Дорога. Мой племянник пошел другим, опасным маршрутом. И он умрет.
Старейшина умолк, закрыл глаза и постарался загнать печаль поглубже. Спрятать так, чтобы никто не мог ее увидеть. Открыл глаза и уставился на старейшин стальным взглядом, исполненным решимости.
– А когда это случится, тогда, дорогие мои братья, порядок вернется и жизнь станет прежней. Потому что порядок незыблем, как земля у нас под ногами.
И тут земля у них под ногами затряслась. Распахнув южное окно, старейшины высунулись наружу. Над самой высокой горой курился дым. Это проснулся вулкан.
Глава 39, в которой Глерк рассказывает Фириану правду
– Идем, – сказала Луна. Ночное светило еще не взошло, но Луна чувствовала, что уже очень скоро оно встанет над деревьями. Ничего особенного – она всегда странным образом ощущала себя сродни луне, но никогда еще это чувство не было таким сильным, как сейчас. Нынешней ночью наступит полнолуние. Будет светло.