Суббота поступил в цирк.
Сентябрь не могла оторвать глаз от их кружения. Как же она его раньше не заметила? Суббота вылетел с трапеции из-под купола Постоянного Цирка, поймал руки стройной девушки из газетной бумаги, вытянувшись в роскошном свете Альманаха во всю длину своего тела, сверкая татуировками, с волосами, рвущимися из узла в полете. Юноша, сложенный из иллюстраций, схватил его под коленки и швырнул в воздух по высокой дуге. Суббота сложился пополам, коснувшись руками пальцев ног в полете, зависнув в воздухе идеально неподвижно, дольше, чем это вообще возможно. В той точке, где пальцы его рук коснулись пальцев ног, образовался и пролился дождем на арену водоворот морской воды. Марид резко выпрямился, схватился за другую перекладину, которая качнулась в его сторону, и оказался на высокой платформе, приземлившись на одну ногу и держа на носу, точно морской котик, невесть откуда взявшийся черный бриллиант. Он мотнул головой назад, поймал драгоценный камень ртом и выдул из него шар сверкающей морской пены, поднявшийся вверх, как облако дыма. Рабочие сцены внизу, на пустых трибунах, аплодировали большими крепкими руками, сложенными из словарных страниц. Это была всего лишь репетиция, но какая! Марид улыбнулся, и Сентябрь поняла, что никогда не видела на лице своего застенчивого друга такой улыбки. От возбуждения, напряжения и ликования лицо его сияло всеми оттенками бирюзового цвета. Он владел своей силой, и она выплескивалась из него, как морской прилив. Он помахал инспектору манежа, чья внушительная фигура была искусно сложена из ярких почтовых марок. Тот бросил ему цветок пиона, и он поймал этот ярко-оранжевый цветок ловкой синей рукой. На нем были длинные шелковые шаровары цвета червленого серебра с петлями и завитками рукописной вязи, бегущей вокруг ног, а рубашки не было вовсе. Длинные гибкие мышцы без капли жира играли под кожей знакомого синего цвета.
Как же он прекрасен! Суббота всегда был красив, но теперь его красота обрушилась на Сентябрь неожиданно и вся сразу. Лицо ее внезапно вспыхнуло. Если бы она не сидела верхом на виверне, то могла бы и споткнуться. Он здесь, и он прекрасен.
– Ты только посмотри на нашего мальчика, – ликовал Аэл. – Это какой-то новый мир – тут все летают!
Тут и Суббота увидел Сентябрь и потрясенно прикрыл рот рукой. Его бумажные товарищи посмотрели в ту же сторону, что и он. Складки и перегибы на их лицах разгладились, как бы говоря: «Сколько же историй мы слышали об этой девочке, сидя вокруг костра!» И вот уже Суббота изо всех сил машет Сентябрь рукой, Сентябрь кричит его имя, а не в меру компанейский лев, свернутый из памятной записки, разевает розовую пасть и издает рык, просто так, чтобы не пропустить веселье. Однако рев длился недолго. Лев прикусил язык и взвизгнул; струя фиолетового пламени задорно вырвалась из пасти Аэла, опалив кровли крыш, что свисали над ними вниз головой, будто зеленые летучие мыши. Все обитатели Постоянного Цирка внезапно сложились и сиганули вниз, подальше от потока пламени из пасти Аэла и от его извинений, которые изливались таким же бурным потоком. Перламутровая облицовка Альманаха продемонстрировала прекрасную огнеупорность. Несколько меховых и чешуйчатых морд высунулись из окон поглазеть и поулюлюкать, но все в итоге оказались целыми и неопаленными, так же как и девушка из газетной бумаги и юноша из иллюстраций, которые стояли на второй, нижней платформе и хмуро взирали на тех, кто на верху.
Виверн съежился так быстро, что Сентябрь еле удержалась на его спине. Он уменьшился до размеров крупного слона-иноходца. Это произошло уже второй раз за короткий промежуток времени, и в сердце Сентябрь шевельнулась тревога. «Но как же нам его удержать от восторгов и страхов, – лихорадочно думала она. – Особенно теперь, когда мы снова вместе и вот-вот начнутся волнующие события. Никто его не удержит!» У нее совершенно вылетело из головы, как она сама пыталась воздерживаться от переживаний в последние месяцы, практикуясь во взрослых привычках. Однако страх за Аэла держался недолго: обретение Субботы сдуло с нее тревогу, словно песок. Они все вместе столпились на платформе – от того, что они втроем сумели на нее втиснуться, следовало бы забить тревогу, но кому есть дело до уточнения пространственных отношений, когда дорогие и близкие встречаются после разлуки.
– Сентябрь! – вскричал Суббота и вскинул руки, чтобы ее обнять, но остановился в смущении, неуверенно глядя на нее. Сентябрь сама обвила его руками – своего собственного марида, а не его тень, которая много чего делала, не спрашивая разрешения ни до, ни после. Суббота оказался выше, чем ей помнилось, стройный и крепкий, но запах все тот же – бесконечно глубокого моря и темных камней.
– Я так рад, что первым нашел тебя, – шепнул он.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Сентябрь, уткнувшись в его плечо. Она отстранилась и посмотрела на него так, будто собиралась насмотреться на всю оставшуюся жизнь одним долгим взглядом.
Но Суббота смешался, потемнев лицом, и потряс головой.
– Теперь уже не важно, – сказал он с осторожным смешком, который должен был прозвучать беспечно. Затем он повернулся к Аэлу, который виновато повесил все еще огромную голову.
– Никто же не пострадал, правда? – робко спросил Аэл. – Скажите мне, что это так! Я ничего не могу с этим поделать, я был так счастлив, увидев вас вместе! Мне казалось, я просто лопну! Я не понимаю, как это драконам удается все время удерживать пламя в пасти.
– Лучше бы тебе выбираться на открытое пространство, где нет крыши, которую можно сдуть, – сказал Суббота, улыбаясь в сторону. – Все целы, хотя мне кажется, что лев, удирая, потерял зуб.
Аэл не мог смотреть льву в глаза. Он ткнулся головой в них обоих, точно кошка, которая нуждается в ласке. Сентябрь и Суббота не отказали ему в этом, и все трое говорили и говорили и не могли наговориться, будто всего времени в мире им не хватило бы, чтобы сказать все, что они хотели сказать. Его и правда не хватало и хватить не могло. Они ни минутки не были втроем с того дня, когда Суббота пожелал им всего самого лучшего и светлого на поле с прекрасными цветами, на котором Сентябрь исчезла из Волшебной Страны в первый раз. В Нижней Волшебной Стране она водилась с их тенями, но не с самими друзьями во плоти и наяву. Столько времени минуло с той поры, столько всего приключилось! Сердце Сентябрь набухло, как зернышко пшеницы, до краев наполнившись радостью, воспоминаниями и тем особым, звенящим и дрожащим удовольствием, которое приходит, когда внезапно получаешь то, чего хотел так долго, что успел забыть, каково это – думать о чем-нибудь другом. И в этой суете и кутерьме все выплеснулось наружу: йети, внутренняя кромка Луны, Синий Ветер и Арустук, Стетоскоп и лунотрясения, и куда они собрались (неведомо куда), и пойдет ли он с ними? Ну конечно же пойдет.
– Но сначала спустимся, – сказал Суббота, держа руки Сентябрь крепко-крепко, хотя и очень бережно, чтобы не раздавить ей пальцы. – Посидим минутку спокойно. Я столько всего хочу вам показать! Вы, должно быть, голодны, если только что прибыли. Я-то знаю… – Он вспыхнул голубым на синем. – Я знаю, как хочется есть, когда пускаешься в приключения.
Длинными ровными кругами От-А-до-Л опустил их на главную арену. Та оказалась вымощена толстыми глянцевыми почтовыми открытками и блестела, выставляя напоказ охапки пляжных зонтиков, снежные пики, улицы Пандемониума, кипящие ромовые реки Парфалии, волшебные кафе Буяна и тысячи вариантов лунного месяца над Волшебной Страной, во все времена года и в любую погоду. Со сгиба открыток кричали манящие слова: ПОСЕТИТЕ! ПРИЕЗЖАЙТЕ! ПОЖЕЛАЙТЕ! ПРЯМО ЗДЕСЬ!
Инспектор манежа двинулся им навстречу, но прежде, чем он успел миновать лошадей из поздравительных открыток, трясущих гривами из конфетти, какие-то юноша с девушкой метнулись к ним на полной скорости, чтобы с налета заключить в бумажные объятья Сентябрь и Субботу, не дожидаясь, пока те спешатся с виверна.
– О, простите нас, мы еще не знакомы, – сказал юноша. Его длинное стройное тело было покрыто текстами – родимыми пятнами по четырнадцать строк каждое. Он состоял из сонетов – с головы до пят. Вместо волос на голове трепетали пестрые ленточки-закладки. Прямо в глаза Сентябрь смотрело сложное оригами, сложенное в виде дружелюбного узкого лица, где-то вогнутого, где-то вытянутого.
– Но кажется, будто мы знакомы целую вечность! – воскликнула ему вослед девушка, чье тело светилось теплым золотом роскошных старинных букв. Элегантная каллиграфия покрывала каждый сантиметр ее круглых радостных щек, гимнастический костюм, длинные красные волосы из сургуча, с почтовыми марками, усеявшими плечи, как веснушки. Сентябрь смогла различить несколько обращений и подписей. «Дорогой, Драгоценный, Твоя навеки, Сердце мое» – да это любовные письма, сложенные в форме девочки. – Я Валентинка, – сказала она, протягивая угловатую руку.
– А я – Пентаметр, – сказал юноша из сонетов. – Мы с ними.
Валентинка и Пентаметр одновременно показали большими пальцами себе за спину, на броский плакат, прибитый к шесту, поддерживающему платформы с трапециями. Ярко алые буквы на плакате гласили: АЭРОПОЧТА: КРЫЛАТЫЕ СЛОВА И ПОЛЕТ ФАНТАЗИИ. На перекладинах А и Т трепетали маленькие золотые крылышки.
Валентинка прижала руку Сентябрь к сердцу, на котором значилось: «Мой драгоценный Роберт, отныне я твоя навеки».
– Нам кажется, что мы знакомы, потому что Суббота говорил о вас постоянно, прерываясь только на сон, еду и дыхание, а иногда даже и об этом забывал.
Пентаметр ухмыльнулся. Его верхняя губа состояла из шелковистых чернильных слов: «С твоей любовью, с памятью о ней». Строчка курсивом, образующая его нижнюю губу, изгибалась в улыбке, заканчивая двустишие: «Я счастлив и богаче королей».
– Акробаты дразнят его «Суббота-Когда-Сентябрь-Вернется», – сказал он со смешком, приятным и колючим одновременно.
Марид уставился себе под ноги, словно собирался прожечь дыру в земле и тут же провалиться в нее. Бедный Суббота! Разве не для того существуют друзья, чтобы выбалтывать чужие секреты?