А дома досталось и Гордею. Мамин гнев, как пламя, перекинулся на брата: она отругала его за то, что он отдал мне часть своих вещей и что из-за него я теперь разгуливаю по городу, как сирота-оборванец, попадаю под машины, а она потом краснеет перед врачами, доказывая, что «никакой она не мальчик, а моя дочь!». Папа, услышав эту возмутительную историю, присоединился к маминым поучениям в своей священнической манере. Вкрадчиво и спокойно он объяснил мне, что «наш пол – это дар Божий, и ты особенно должна гордиться им, ведь тебе дано исполнить главное Божье чудо – рождение детей, в котором и таится смысл твоего истинного предназначения, это не изменишь одеждой, и нечего вводить в заблуждение себя и других людей».
– Да! – поддакнула мама, как бы ставя точку в разговоре. – А ты… – Тут она повернулась к Гордею. – Прекращай потакать этому трансвестизму!
«Трансвестизм» – как жутко и страшно это звучало! Вот кто я такой, это и есть мой диагноз? Сказав это слово, мама будто плеснула мне в лицо ледяной воды.
Прежде чем выйти из нашей с Гордеем комнаты, она оглядела меня напоследок и веско сказала:
– Больше никаких коротких стрижек, можешь хоть целиком покрыться вшами, но больше никогда!.. – И хлопнула дверью, не договорив, что же «больше никогда».
Пристыженный, я лег на кровать и отвернулся к стене. У меня пылали уши и щеки, я не хотел смотреть на Гордея, не хотел видеть такое же осуждение еще и в его глазах. Наверняка он тоже злится на меня, что попал под раздачу и что из-за меня он «потакал трансвестизму». Он, наверное, ничего такого не хотел…
Неожиданно я почувствовал тяжелое тепло на своем плече. Это Гордей прислонился к нему щекой, опустившись рядом со мной на кровать. Он негромко спросил:
– Что у тебя? Сотрясение?
Я шмыгнул носом и глухо ответил:
– Вроде да…
– До шмоток больше дела, чем до твоего здоровья… – хмыкнул Гордей. – Хорош отец.
– Да и мама…
– Мама – замотанная женщина без права выбора.
– У нее нет выбора?
– Она не знает, что он у нее есть. С утра до ночи всех обстирывает и думает, что должна. А у отца, кроме общения с воображаемым другом, других дел нет, мог бы и больше внимания проявить.
Я помолчал, раздумывая над его словами. Потом негромко спросил:
– Как думаешь, маме нравится ее жизнь?
– Я думаю, им обоим не нравится их жизнь.
– И отцу?
– Да. Какой из него священник? Посланник Бога без веры в Бога. За каждое пустяковое таинство деньги требует, как крохобор. А знаешь почему? Потому что он уверен, что ему никогда ни перед каким Богом не придется за это отвечать. И хочет, чтобы я был таким же, потому что ему плевать, полезен я буду прихожанам или нет, он просто знает, что на этом месте можно хорошо устроиться, вот и пытается меня, ну чисто из заботы, «устроить», так сказать. Они ведь и тебя за какого-нибудь ушлого попа замуж отдадут и тоже будут искренне рады, что «устроили». Все от родительской любви, веришь?
– Не очень, – честно сказал я.
– Почему?
– Мы ведь этого не хотим…
– Любовь слепа.
С минуту помолчав, Гордей поднялся, и мне сразу стало холодно. Я повернулся на другой бок и увидел, что брат засуетился, заходил по комнате с рюкзаком и принялся складывать в него вещи.
– Что ты делаешь? – удивился я.
– Я считаю, что нам лучше уйти из дома, когда тебе станет лучше.
– Ты что?! – Я даже сел от неожиданности (а в голове тут же загудело). – А школа?
– Сейчас лето.
– А потом?
– Потом – это потом. Ты можешь не идти со мной, если не хочешь.
– Нет, я не останусь тут один! – испугался я. – Но…
Я хотел сказать, что все это очень непродуманно и глупо. И Гордей не может не понимать, как это глупо, он же умный! Нас будут искать с полицией и наверняка найдут. Нельзя не ходить в школу – это незаконно. А если мы будем ходить в школу, то тут же и попадемся.
Я и постарался все это ему изложить, на что Гордей ответил:
– Ну если нас все равно вернут, то какая разница? Хоть повеселимся немного.
– Родители нас потом убьют.
– Это грех, – усмехнулся Гордей. – Ладно тебе, не боись, если все время слушаться, можно, не дай Бог, попасть в рай. Хочешь провести целую вечность в компании наших родителей-святош? Предлагаю тебе место рядом со мной в аду. Я хотя бы забавный.
Развеселившись от такой перспективы, я улыбнулся:
– Звучит заманчиво!
Гордей кивнул:
– Тогда, как придешь в себя, собирай вещи. – А затем подмигнул мне. – И я имею в виду любые вещи, а не платья на мамин вкус.
Может быть, это не так уж плохо – побыть немного бродягами? Тем более вдвоем с братом. Тем более если тебе достался лучший в мире брат!
Вот что такое быть девочкой
В день нашего побега мы как будто бы ушли гулять. С собой взяли только одежду, распиханную по двум небольшим рюкзакам – специально, чтобы не вызывать подозрений. Я чувствовал себя так, словно действительно отправлялся на прогулку, и мысль о том, что сегодня вечером мы не вернемся домой, наводила на меня ужас. Безумие какое-то!
Телефоны пришлось оставить дома, чтобы наше местоположение нельзя было вычислить. Без них я чувствовал себя совсем неуютно: а вдруг понадобится вызывать скорую, или полицию, или пожарных, или позвонить в службу спасения? Вдруг случится что-то плохое, а мы даже не сможем никого предупредить, ни у кого попросить помощи… Мне хотелось задать все эти вопросы Гордею, но в то же время не хотелось выглядеть перед ним трусом.
Пройдя два квартала, мы вышли к небольшому скверу и сели там на скамейку. Я потрогал поцарапанную, еще не успевшую зажить после аварии переносицу и вопросительно глянул на Гордея, как бы спрашивая: «И что дальше?»
Он шарил в большом кармане рюкзака – там что-то звенело. Сначала я подумал: ключи от дома. Но Гордей вытащил ключи от люка, от крыши. Неужели он хочет, чтобы мы, как Карлсоны, жили на крыше и прятались на чердаке?
– Дурацкая идея, – честно сказал я.
– Можешь вернуться домой, – спокойно ответил брат.
Я промолчал: это было исключено.
Итак, мы поселились на крыше.
Быт был образцово налажен: мы расчистили от хлама небольшое пространство, выбранное нами под жилое, протерли там пыль и вымыли пол, купили надувные матрасы, два теплых пледа и дорожный чайник на батарейках, запаслись консервами, печеньями, лапшой и кашами быстрого приготовления. Близнецы принесли нам из дома старую посуду, но мы быстро отказались от этой идеи: ее негде было мыть, так что начали закупаться одноразовой. Хорошо, что рукав мусоропровода был здесь же – на крыше. В этом же доме, прямо под нами, в однокомнатной квартире жил Рома вместе с мамой, и он разрешил нам спускаться к нему, чтобы принять душ, но только когда мамы не будет дома. В первые дни самостоятельной жизни мы такой возможностью решили не пользоваться, и хорошо – я стеснялся Ромы после того разговора.
В остальном наше времяпровождение было таким же, как и всегда. Мы продолжали зарабатывать деньги на автоподставах, каждый день к нам заглядывали парни, Гордей развлекался с ними, пил пиво, иногда курил сигареты, болтал о девчонках. Я тихонько сидел в стороне, стараясь не встречаться взглядом с Ромой.
Нас искали, в этом я был уверен. Не могли не искать. На третий день по двору, оглушая сиренами, проехала полицейская машина и остановилась возле первого подъезда. Мы, испуганные, замерли на чердаке, опасаясь, что пришли за нами. Просидели в тишине около часа, все ожидая, когда начнут ломать люк, но ничего не происходило. В какой-то момент раздались шаги прямо под люком, а потом затихли.
На четвертый день близнецы привели на крышу девчонку – и какой она была! Я таких никогда раньше не видел: ее короткая стрижка была уложена как у Элвиса Пресли, на носу сидели темные очки-авиаторы, в зубах зажата сигарета. Вся одежда похожа на мужскую: явно большая ей рубашка в зеленую клетку, рваные джинсы и берцы. Пожалуй, она даже была похожа на меня, но только никто не считал ее парнем. Она и не пыталась им прикинуться, назвалась Аленой, но в остальном… Девочка в такой же нулевой степени, как и я. Вот это да.
Она курила и болтала с пацанами на равных, обсуждала с ними супергеройские фильмы, материлась не хуже них и ловко плевалась. Сидя в стороне, я с завистью поглядывал на нее, понимая, что мог бы быть таким же. Мог бы прийти сюда, как она, представиться Василисой и болтать с ними, не задумываясь, как хожу, сижу или говорю. И они бы приняли меня так же, как принимают ее, а вместо этого я теперь зажат тисками собственного обмана.
Под вечер они сильно напились: особенно Жора и близнецы. Рома спустился домой, Гордей сказал, что зайдет к нему, а я забрался на чердак, накрылся пледом и начал надеяться, что парни побыстрее разойдутся.
Алена, конечно, тоже была пьяной. Даже заглянула ко мне, предложила сигарету, но я сказал, что не курю. Она ответила: «Зря» – и ушла.
Пригревшись, я начал засыпать под неровный гул голосов, доносившихся с крыши, и вздрогнул от неожиданности, когда вся троица в компании Алены ввалилась ко мне. Она хохотала, хваталась то за одного, то за второго, а потом, заметив меня, пьяно произнесла:
– Ой, здесь же мальчик…
Один из близнецов, вроде бы Макс, мне подмигнул:
– Мы тут побудем, ты не против?
Я не знал, что ответить. Конечно, мне ничуть не нравилось их общество, но это была их крыша, они первыми придумали здесь тусоваться, так что я не осмелился их выгнать.
Вчетвером они повалились на матрас Гордея, и парни начали стягивать одежду с Алены, а та хихикала, пьяно размахивала руками и весело повторяла:
– Ой, не надо, да что вы делаете!.. – И снова смеялась.
Несмотря на то что смеялись все, я смутно почувствовал, что ситуация становится несмешной, и начал незаметно отползать от них как можно дальше.
Веселый тон Алены в какой-то момент перешел в истеричный, а шутливые действия парней – в агрессивные и напористые, и я догадался, что происходит самое настоящее изнасилование. Раньше я о таком только слышал, но думал, что бесконечно далек от подобных вещей, они ведь случаются только с легкомысленными кокетками… Но вот – это происходило прямо у меня на глазах, с девочкой, которая была так сильно похожа на меня самого.