лать вид, что умер: закрыл глаза и уткнулся носом в холодный пол.
Ящики отшвырнули, и свет стал совсем яркий. Уже другой голос, более грубый, злорадно произнес:
– Вот они, красавцы!
Я поднял голову и увидел над нами двух мужчин в полицейской форме.
– Вставайте, ребята, – сказал нам другой, более мягкий голос – это был мужчина со светлыми усами на добродушном лице.
Второй полицейский был старше и смотрел на нас очень строго. Он наклонился ко мне и больно схватил за плечи, поднимая с пола.
– Давай, пацан!
– Это девочка, – мягко поправил его усатый.
– Ой… – И я сразу почувствовал, как ослабла его хватка, как аккуратней он начал со мной обращаться. – Бери второго.
Усатый полицейский потянулся к Гордею, но тот резко поднялся сам и, вывернувшись у него из рук, вдруг размахнулся и ударил его по лицу. Полицейский отпустил его, схватившись за нос (между пальцами тут же проступили красные капли), а Гордей рванул на крышу и там, как я понял по топоту, сиганул в люк.
Старший полицейский чертыхнулся, отпустил меня и помчался за Гордеем.
Я стоял, в растерянности глядя на усатого, а тот с такой же растерянностью – на меня. Мне хотелось извиниться перед ним за Гордея, я совсем не ожидал, что брат так поступит, и не понимал, почему он решил врезать этому милому дяденьке.
Мы постояли немного в тишине, а потом усатый, вытирая цветастым платком кровь с лица, неожиданно сказал:
– Что ж… если хочешь – беги и ты.
Но я мотнул головой:
– Не… я не буду.
Мне не хотелось, чтобы у него были из-за меня проблемы. Да и куда бежать?
Мы вылезли на крышу и спустились вниз по люку. Когда проходили мимо квартиры Ромы, там я увидел развернувшуюся драму: старший полицейский держал Гордея, скрутив ему руки за спиной, как преступнику. Дверь Роминой квартиры была открыта, и сам он несколько испуганно наблюдал за происходящим. Полицейский подтолкнул Гордея к лестнице, чтобы он начал спускаться, и брат, прежде чем послушаться, тихо сказал Роме:
– Сука. Предатель.
Тогда у меня мелькнула догадка: это Рома рассказал полицейским, где мы. Но зачем?
Нас повели к машине: Гордея – заковав в наручники, а меня – так, просто. Я шел рядом. Нас посадили в отсек для задержанных (мне помогли подняться, а Гордея грубо запихнули внутрь) – там было два откидных сиденья, одно напротив другого. Прежде чем закрыть за нами двери, старший полицейский мрачно сообщил Гордею:
– Нападение на сотрудника полиции при исполнении – это уголовная статья. – И хлопнул дверцами.
Мы с братом ничего друг другу не сказали. Когда машина тронулась, я услышал, как усатый полицейский передал по рации:
– Миловидовы найдены, живы, везем в участок.
Яблоко от яблони
Полицейские провели нас в холодный кабинет с аскетичным набором мебели: стол, стул, скамейка для задержанных, окно без штор или жалюзи. Отдельным помещением выглядел зарешеченный угол комнаты. За стол села женщина в форме, с дотошным пристрастием начала заполнять на Гордея протокол. С него так и не сняли наручники, и он осторожно вертел запястьями, пытаясь размять кисти.
– Руки болят, – пожаловался он старшему полицейскому, который и привел нас, как под конвоем.
Тот, хмыкнув, открыл дверь, подвел к ней Гордея, снял с него наручники, подтолкнул обратно за решетку и закрыл дверь на замок. Меня он хотел вывести подождать родителей в другой комнате, но я упорно замотал головой: без брата не уйду.
Тогда женщина оторвалась от протокола, строго посмотрела на меня и спросила:
– Почему вы убежали из дома?
Именно у меня спрашивала – в глаза смотрела. Будто бы это была моя идея.
Гордей пришел мне на помощь:
– Не отвечай. Мы не обязаны.
Тогда полицейская переключилась на него. Точно так же вперившись в него взглядом, спросила:
– Почему ты ударил сотрудника при исполнении?
Гордей сказал ей абсолютно киношную фразу:
– Я буду говорить только в присутствии своего адвоката.
– Это статья 318 Уголовного кодекса Российской Федерации, – как по учебнику отчеканила женщина, словно хотела похвастаться своими знаниями.
Но брат лишь повторил:
– Я буду говорить только в присутствии адвоката.
Тогда старший полицейский, который семенил туда-сюда из кабинета в коридор, неприятно хохотнул:
– Ну так звони своему адвокату!
Я заволновался, потому что у Гордея адвоката не было. Честно говоря, я не знал ни одного взрослого, у которого был бы адвокат до того, как возникнут подобные неприятности.
В подтверждение моих мыслей Гордей ответил:
– У меня его нет. Я же еще ребенок.
– Как из дома сбегать – так они взрослые, а как за свои поступки отвечать – так «ребенок»! – возмутилась женщина, снова утыкаясь в протокол.
Оставшееся время, пока мы ждали родителей, с нами больше не разговаривали. Гордей, просунув руки через решетку, показывал мне целый «хендмейд»-спектакль: когда старший полицейский и женщина начинали переговариваться о чем-то между собой, он пародировал их руками, и в конце каждой своей реплики женщина-рука почему-то била мужчину-руку.
Потом пришли мама и папа. Мама с красными опухшими веками и впалыми щеками напоминала человека в глубоком горе. Она села рядом со мной на скамейку и, взяв меня за плечи, заглянула в глаза. Я постарался выдержать этот долгий, мучительный взгляд заплаканных глаз. Ее ладонь с резким звоном ударила меня по щеке, и я, ойкнув, схватился за лицо. Боль – будто кипятком ошпарили! Затем, так же неожиданно, она обхватила меня за плечи, крепко-крепко прижала к себе и начала качать, словно маленького. По вздрагивающим плечам я понял, что мама плачет.
Отец, куда более резкий и не склонный к сантиментам, тут же перешел к делу. Указав на Гордея, он строго спросил у сотрудников полиции:
– Почему он закрыт?
– На вашего сына заведено уголовное дело, – сдержанно ответила женщина.
– На каком основании? – растерянно спросил папа и, беспомощно качнувшись в сторону клетки, прошипел: – Ты что наделал?
А женщина, будто бы радуясь, что ее безупречные знания Уголовного кодекса наконец пригодились, выпалила:
– Статья 318 Уголовного кодекса Российской Федерации – нападение на сотрудника полиции при исполнении.
– Идиот, – совсем жалобно просипел отец.
В конце концов Гордей прекратил требовать адвоката и согласился на допрос в присутствии отца. Его выпустили из клетки (и не стали заковывать в наручники), посадили на скамейку перед протокольной женщиной; отец сел рядом, всем своим видом показывая, как его бесит эта ситуация.
Нас с мамой вывели в коридор, и мы ждали там, на клеенчатых стульях, но я все слышал и немножко видел в приоткрытую дверь происходящее.
– В связи с какими обстоятельствами ты оказался на чердаке дома по адресу Мира, 36? – спрашивала женщина-полицейская.
– В связи с наличием у меня ног, – в тон ей отвечал Гордей. – Я туда пришел.
– Не паясничай! – шикнул отец.
Мне было их плохо видно, но по глухому звуку можно было догадаться, что папа отвесил ему подзатыльник.
– Почему вы с сестрой были на чердаке? – сдержанно повторила женщина.
Гордей молчал. Будто подсказывая, полицейская сказала:
– Вы там прятались.
– Да, – наконец ответил брат.
– И почему вы прятались?
– Мы ушли из дома и не хотели, чтобы нас нашли.
– То есть, когда вас нашли полицейские, ты понимал, почему они пришли?
– Да.
– Ты понимал, что несовершеннолетние не могут жить без надзора и вас обязаны вернуть домой?
– Да.
– Тогда почему ты стал сопротивляться и ударил полицейского?
Гордей молчал.
– Ты знал, что это уголовное правонарушение? – спросила женщина.
– Да.
Мама рядом со мной тяжело вздохнула, словно сдерживая слезы.
– Как зовут парня, у которого ты пытался скрыться от представителей закона? – Последние два слова полицейская произнесла с особым пиететом.
– Сами выясняйте, как его зовут, – буркнул Гордей.
– Отвечай! – рявкнул на него папа.
– Я не обязан! – возмутился Гордей. – Пусть сами выясняют. В этой стране уже никто не хочет нормально работать!
И этот демонстративный процесс с липовым официозом затянулся еще на два часа. Чем больше Гордей иронизировал над ними, тем сильнее они затягивали свой вкрадчивый, но ядовитый допрос: «Гордей, скажи, пожалуйста, а ты бежал с чердака по лестнице или просто прыгнул вниз? А ты сначала вырвался и потом ударил или сначала ударил и потом вырвался? А какой рукой бил – правой или левой?» Потом ему дважды измерили рост, спросили цвет глаз, уточнили место работы родителей (услышав ответ, и женщина, и старший полицейский показательно зацокали), а когда узнали номер школы, сообщили, что обязательно доведут «этот инцидент» до сведения администрации. Наконец Гордея отпустили – до суда.
Мне было гадко от происходящего. Таких, как Гордей, мурыжат по нескольку часов, но где такие, как Жора, Макс и Артем? В то время, как трое парней насилуют девушку, полиция бросает за решетку моего брата – страшного преступника, который, о ужас, ударил по носу полицейского! Конечно, нехорошо бить людей, но к чему весь этот долгий, нарочито издевательский допрос? Будто бы у них дел других нет, будто бы вся страна уже очищена от преступности.
Едва мы вчетвером вышли из участка, как отец, догнав Гордея, развернул его к себе и ударил кулаком по лицу. Картина, которую я наблюдал при нападении на усатого полицейского, повторилась, только теперь Гордей держался за нос и между пальцев у него стекала кровь. Он, то ли ошарашенный, то ли обрадованный этим жестом, вдохновенно произнес:
– Я все понял, пап! Даже не знаю, что на меня нашло, когда я ударил того мужчину? И откуда таких замашек понабрался?
Отец, плюнув в сердцах, пошел вперед, мама засеменила за ним, а я задержался возле Гордея, пытаясь отыскать в карманах платок. Похоже, где-то потерял…
– Забей, – отмахнулся брат, закидывая голову. Кажется, он совершенно искренне удивился: – Надо же, взрослого мужика так ударить – уголовка, а ребенка – воспитание! Чуднó, да?