Снова поезд. Людей гораздо меньше, чем до этого. В голове тоненько звенит, предвещая болезненный обруч. Не знаю, куда девать руки. Не могу больше ни о чем думать. Пакет с вещами стоит у меня между ног и кажется таким ненужным, лишним в той ситуации, в которой я пребываю. Прострация, вот как это называется.
Я начала звонить ей по прошествии пяти часов. Длинные гудки – работает, снимается. Смотрю на карту метро и думаю, куда я могу поехать, чтобы в любую минуту сорваться, чтобы встретить ее. Она же помнит о том, что мы уезжаем со «Щелковской»? У нее есть карта.
О, черт… Ее паспорт у меня в сумке! Какая же я дурында… Ладно, ладно, все хорошо. Ее данные есть в редакции, потому что съемки – дело серьезное.
Я вышла на «Арбатской» около шести вечера. Дивно, спокойно, звеняще. Играют музыканты, призывно горят витрины, неспешно прогуливаются нарядно одетые люди. Я иду вдоль уличного вернисажа. В моей руке телефон. Я постоянно набираю ее номер. Это какая-то болезненная тяга. Наверное, я поступаю неправильно, но я не отдаю себе отчета в своих действиях. Перед моими глазами то время, когда она, пятилетняя, в желтых брючках и джинсовой, вышитой мулине и бисером шляпке держит меня за руку и время от времени дергает за нее, когда видит какую-то особенную картину. Мы приседаем перед полотном, разглядываем красочные мазки и решаем, что нам обязательно нужно в Третьяковку и ЦДХ. Не понимаю тех, кто, живя в Москве, не находит для этого времени. Сколько раз мы были там, не припомню, но, конечно, гораздо меньше, чем количество звонков, которые я сейчас делаю.
Где ты, девочка моя?
Ну да, вы скажете, а почему бы тебе было не позвонить той девушке-куратору? Говорю же, я дурында. В тот момент, когда эта мысль пришла мне в голову, телефон сказал мне: «аста ла виста, беби!» и отключился.
Я на «Щелковской» уже час. Закрываю лицо ладонями и смотрю сквозь пальцы на серый гранитный пол.
– У вас все хорошо? – слышу сквозь шум в ушах.
Это дежурная. На ней фирменный китель. На лице усталость.
– Да… нет… я жду дочь, мы должны уехать сегодня. А телефон отключился, и я никак… – в моем горле горький ком. Я кусаю губы и пытаюсь сдержать слезы.
– Вы можете купить телефонную карточку, – дотрагивается она до моего локтя.
– Карточку… – шепчу я, шмыгая носом. – Конечно…
– У вас есть деньги?
– Да, да. Где я могу?.. – судорожно оглядываюсь. Мне не хочется уходить с этого места, потому что я уже слышу приближение следующего состава. И я не знаю, как вообще пользоваться этими карточками.
– Пойдемте, – дежурная указывает мне на лестницу.
– Сейчас. Может быть, когда… – я вглядываюсь в темноту туннеля и скоро вижу огни.
Дежурная стоит рядом и никуда не уходит.
Раскрываются двери. «Станция Щелковская. Конечная…»
Ее нет.
Поднимаюсь по лестнице. Сквозь слезы протягиваю деньги за телефонную карту. Я не хочу думать ни о чем плохом. Я не могу позволить себе ни одной плохой мысли.
Дежурная объясняет, как вставить эту картонку.
Набираю номер куратора. Привычка делать записи не в телефоне, а карандашом или ручкой в блокноте спасает меня и в этот раз. Рукописи не горят, елки-палки.
– Здравствуйте. Я мама Саши. Я не могу дозвониться до нее. Скажите, где она сейчас?
– Привет, мы закончили довольно поздно. Потом дорога и всякая ерунда. Она поехала на метро к вам. Полчаса назад.
– Ко мне? А… она знает, куда? – в моей голове каша из мыслей и слов.
– Ну, наверное.
Мне кажется, я вижу, как на другом конце провода пожимают плечами – это же Москва, женщина, тут люди с детства привыкают к скоростным передвижениям.
У меня есть еще минута. Набираю отпечатанный на подкорке мозга номер. Телефон недоступен.
Спускаюсь вниз мимо дежурной, не сказав ей ни слова.
Полчаса. Хорошо.
Полчаса.
Полчаса.
Боль в висках немного успокаивается. Голова кружится, и я в сотый раз перечитываю названия станций Щелковской ветки. Я была на каждой из них, как и почти на каждой станции Московского метрополитена. Разные дела, друзья, выставки, экскурсии, выходные, рабочие моменты – метро за несколько лет так прочно вошло в мою жизнь, что сейчас, в другом городе, я безумно скучаю по нему и по его энергетике. Люди никогда не пугали меня, у меня нет клаустрофобии и страха, хотя мы были практически свидетелями страшных событий и терактов. Все мы, жившие в Москве или никогда не бывавшие в ней, дети своей страны, были свидетелями этого и переживали страшную боль.
Я стою в центре напротив платформы. Полчаса назад она села в метро. Умная девочка, которая знает много того, чего не знаю я.
Поднимается ветер. Не знаю, наверное, надо говорить поток воздуха, но я помню ее восторг, когда мы впервые оказались в метро: «Мама, это же ветер! Меня сейчас унесет как Элли в Изумрудный город!». Грассирующая, громкая, любимая.
Пусть этот ветер принесет мою девочку обратно…
Сердце колотится где-то в горле. Сглатываю с трудом, не в силах унять нервную дрожь. Кажется, начинаю даже тихо гудеть вровень с паровозом.
Я вижу ее! Она стоит у самых дверей и машет мне.
– Ты просто не представляешь, как было круто!!!
На ее лице яркий макияж, волосы убраны в непривычную прическу. Белки глаз подернуты розовым. Она устала. Но какое же счастье излучает ее улыбка!
– И кстати, мне заплатят за съемку! Я решила – эти деньги тебе. За билеты, ну и вообще…
– С ума сошла? – я прижимаю ее к себе, но Сашка вырывается и смотрит на меня с удивлением.
– Мам, я так решила.
Маленькая взрослая девочка…
– Как ты добралась? – Мой голос предательски дрожит.
– Нормально. Я же знала, что ты будешь ждать меня здесь.
– Вот как? – теперь удивляюсь я.
– Вообще-то мне завтра в школу… Так что надо быстрее мчать на вокзал. На чем поедем, на автобусе или маршрутке? Вот бы было метро до нашего дома… – вздыхает она.
– Как получится, – говорю я. – А завтра… завтра, давай, проведем время вместе? Я позвоню в школу и отпрошу тебя, а ты возьмешь домашнее задание. Я безумно соскучилась.
– Круто, – смеется Саша. – У тебя тоже будет выходной?
– Да. Расскажешь мне все?
– Конечно! – Сашка внимательно смотрит на меня, и я замечаю беспокойство в ее глазах. – У тебя все хорошо?
– Да, девочка моя, теперь все хорошо.
Мы торопливо идем к выходу, крепко держась за руки. Я замечаю ту самую дежурную, которая сейчас крутит в руках красный флажок и смотрит на нас.
«Спасибо!» – неслышно жестикулирую ей губами. Она кивает, и вокруг ее глаз стрелками расходятся тонкие морщинки. Она тоже мать и, возможно, у нее тоже есть своя любимая девочка…
Конец