– Давай-ка я принесу тебе пластырь.
– Я не хочу пластырь, – плачет она, затем снова икает.
– О, ну что ж. Я опущу тебя, хорошо? – Усаживаю ее на стул за кухонным столом. – Не шевелись, слышишь меня? Ни в коем случае, Мо.
Я ныряю в ванную в коридоре, где, как я знаю, у папы под раковиной хранится мини-аптечка первой помощи. Я хватаю ее и тащу обратно на кухню. Мо в этот раз послушалась и не сдвинулась с места.
Опускаюсь перед ней на колени и разрываю антисептическую салфетку.
– Будет немного больно, – предупреждаю я ее. – Готова?
Она слабо кивает.
Когда я провожу салфеткой по крошечному порезу, ее лицо морщится.
– Мне не нравится!
– Я знаю, но уже все. Видишь? Все кончено. Готово. – Я проверяю салфетку и с удовлетворением обнаруживаю, что на ней нет крови. Может, и есть небольшой синяк, но это все.
Как только пластырь наложен, я снова беру ее на руки и осматриваю лицо.
– Ты в порядке? Все еще больно?
Она качает головой.
– Нет.
– Хорошо. Давай-ка отнесем тебя обратно в постельку.
Мы как раз поднимаемся по лестнице, когда вдруг открывается входная дверь. Дерьмо.
Я слышу голоса Нии и папы. Мо тоже, ведь она восклицает:
– Мама! Папа! Я разбила себе лицо! Идите посмотрите!
Подавляю стон.
– Моник, – упрекаю я.
Уже слишком поздно. Родители вбегают в комнату. Ния вырывает Моник из моих рук, в то время как папа рявкает:
– Что случилось? Все в порядке?
– Да, – успокаиваю я их. – Клянусь. На кухне сломана полка, но с Мо все в порядке.
Больше не плача, Мо демонстрирует свой пластырь.
– Смотрите! Может, у меня даже останется шрам.
– Шрам? – Ния поворачивается ко мне с упреком. – Что случилось? – У нее резкий голос.
– Я провожала Аарона до двери. Мо не могла уснуть и оказалась одна на кухне, хотя должна была ждать меня в холле. – Я хмуро смотрю на сестру.
– Прости, – кротко бросает она.
– Она пыталась залезть на шкафчик, взять снек…
Глаза Нии вспыхивают.
– Я же говорила тебе, Кассандра, не позволяй ей ни на что взбираться.
– Знаю. – Комок вины застревает где-то в горле. – Клянусь, я оставила ее одну всего на тридцать секунд. Аарон как раз уходил.
– Все хорошо, милая, – мягко говорит папа.
– Нет, не хорошо. – Ния повышает голос, обрушиваясь на Моник с выговором. – Ты не должна была лазать по мебели! – Папа трогает Нию за руку, но она отталкивает его. – Нет. Я забираю Моник в постель. Пожелай спокойной ночи своему отцу и сестре.
– Спокойной ночи, папочка. Спокойной ночи, Кэсси. – Моник смотрит на меня через плечо своей матери, у нее несчастное лицо. Она знает, что из-за нее у меня неприятности. – Прости, – одними губами произносит она.
Я выдаю уверенную улыбку. «Люблю тебя», отвечаю я тем же способом. Они исчезают на верхней площадке лестницы.
Папа замечает выражение моего лица и вздыхает.
– Не волнуйся. С ней все будет в порядке. Дети очень гибкие существа.
– Знаю, – стону я. – Просто… я уже не нравлюсь Ние, а тут еще это.
Черты его лица смягчаются.
– О чем ты говоришь? Это неправда.
– Ты и сам знаешь, что правда.
– Нет, – настаивает он. – Она считает тебя замечательной. Мы оба так считаем.
Ага, конечно.
Его лживые заверения все еще звучат эхом в моей голове, когда десять минут спустя я еду домой. Уже одиннадцать часов, и я совершенно вымотана. Сегодня вечером я должна была пойти на веселое свидание, которое каким-то образом превратилось в попытку доказать мачехе, что я могу быть хорошей старшей сестрой. Вместо этого я только подтвердила ее и без того невысокое мнение обо мне. К тому же я даже не смогла показать характер с Аароном. Слишком боялась задеть его чувства, попросив притормозить.
Господи. Я чувствую себя дерьмом. Моя самооценка спущена в унитаз, и, хоть убей, я не могу представить себе, что на сегодняшний вечер остался хоть какой-то лучик надежды. Мне просто хочется пойти домой, забраться в постель и проспать остаток этих ужасных выходных.
Когда я подъезжаю к бабушкиному дому, то с удивлением обнаруживаю там еще одну припаркованную машину.
Серебристый «Мерседес». О нет.
Нет.
Пожалуйста, пусть это будет не она. Молю.
Когда я заглушаю двигатель, желудок скручивает. Моя мать предпочитает брать напрокат «Мерседес». Она терпеть не может водить бабушкин «Рейндж Ровер», будучи в городе. Утверждает, что он слишком неуклюжий.
Только вот мама должна приехать через две недели. На выходные, в день моего рождения. И она ни за что не появилась бы в Авалон-Бэй раньше времени. Не по своей воле. С тех пор как родители развелись, этот город стал для нее источником глубокой враждебности.
В прихожей мои худшие опасения подтверждаются, когда я замечаю несколько чемоданов Louis Vuitton, выставленных у стены. Она всегда оставляет свой багаж здесь, внизу. Ждет, пока бедная Аделаида поднимет сумки по лестнице, будто это работа нашей домработницы – изображать из себя ее коридорного.
Я сбрасываю теннисные туфли и подавляю вздох – на кухне горит свет. Я неохотно направляюсь туда. Собираюсь с духом. Потому что, очевидно, сегодня не предвидится никаких лучиков надежды.
Я вхожу и вижу маму за кухонным столом, потягивающую бокал белого вина.
Ага. Никаких лучиков.
– Привет! – восклицаю я, нацепляя на лицо жизнерадостную улыбку. Пусть это и сложно. Настроение и так ниже плинтуса. Но я знаю: у моей матери есть сверхспособность опустить меня еще ниже. – Что ты здесь делаешь? Ты должна была приехать только через две недели.
– Я решила приехать пораньше, – отвечает она. – На днях мама упомянула по телефону, что вы даже не начали осматривать дом, чтобы решить, какие вещи она отправит в город в следующем месяце. Очевидно, мое присутствие здесь необходимо больше, чем в Бостоне. Честно говоря, пребывание там этим летом было совершенно изнурительным. Будет приятно провести месяц на берегу океана. – Она делает еще глоток, затем ставит бокал с вином и встает со стула. – Это проблема?
– Нет, конечно, нет! – Мой голос звучит высоко, пискляво.
– Что ж, прекрасно. Тогда иди сюда и обними свою маму.
Я подхожу и послушно сдаюсь в ее объятия.
– Ах, я так рада тебя видеть, – говорит мама, целуя меня в макушку. Прием более искренний, чем я ожидала, объятия наполнены большей теплотой, нежели я привыкла. – Я скучала по тебе, милая.
– Оу. Я тоже скучала по тебе.
Моя защита чуть слабеет. Кажется, сегодня я застала ее в хорошем настроении.
Она сжимает меня крепче.
– Я надеюсь, мы проведем много времени вместе в этом месяце.
Когда она отпускает меня, ее карие глаза сияют чем-то похожим на искренность. Затем взгляд останавливается на моих штанах для йоги и обтягивающей белой майке, ненадолго замирает на черных бретельках бюстгальтера, выглядывающих из-под майки.
Затем ее губы искривляет хмурая гримаса.
– В этом ты была сегодня?
И… началось.
Глава 17
Тейт
Не знаю… Внутри меня никогда раньше не было члена…
Я думал, что излечился от синдрома спонтанного стояка, как только мне исполнилось четырнадцать. Оказывается, у моего члена все еще есть собственное мнение. Только на этот раз я не выступаю перед классом с презентацией об отцах-основателях. Я у бара, поднимаюсь, чтобы поприветствовать Эвана, от чьего взгляда не ускользает то, что происходит внизу.
– У тебя что, стояк? – спрашивает он.
– Скажи погромче, а то не все тебя услышали, – бубню я.
К счастью, когда меня отвлекают, возбуждение проходит. До прихода Эвана я сидел один, и у меня было слишком много свободного времени, чтобы размышлять о произошедшем с Кэсси. С самого благотворительного вечера я вел себя так, словно в этом нет ничего особенного. Друзья постоянно мастурбируют перед окнами друг друга. Типа все нормально, дружище. Это ведь круто. Люди, находящиеся в платонических отношениях, всегда так поступают. Но так это не работает. Она не глупая, и я тоже. Мы определенно переступили черту. И каждый раз, когда я слышу ее хриплый голос в своей голове, шепчущий эти слова – внутри меня никогда раньше не было члена, – я становлюсь тверже гранита.
– Серьезно. Это для меня? – Эван, похоже, удивлен.
– Ага, щас. – Я толкаю бутылку пива, которую заказал для него, через всю кабинку. – Держи.
– Спасибо.
Сегодня воскресный вечер, и я потащил Эвана выпить, поскольку и Дэнни, и Люк бросили меня после работы. Сославшись на усталость после долгого дня на воде, проведенного с группой неудачливых, хотя и полных энтузиазма потенциальных моряков. Что касается меня, то мне отчаянно нужно отвлечься, поэтому я вытащил Эвана из постели Джен. По крайней мере, я предполагаю, что именно этим он и занимался, когда я позвонил.
Эван подносит пинту к губам.
– Ты все еще не ответил на вопрос. Рассказывай уже. Я хочу раскрыть это дело. Дело о таинственном стояке.
– У меня проблемы с сексом, – признаюсь я.
Его веселье растет.
– О, не могу дождаться подробностей. Придержи эту мысль.
Он машет одной из официанток, чьи бедра нарочито покачиваются, когда она неторопливо направляется к нам.
Ее зовут Николь, и я почти уверен, что Эван переспал с ней во время того, как Женевьева жила в Чарльстоне. Чувак пытался вылечить свое разбитое сердце, перетрахав весь Авалон-Бэй. Приударял за любой симпатичной цыпочкой, что попадалась ему на пути. К счастью, как и я, он в хороших отношениях с большинством своих «дамочек на одну ночь».
– Привет, мальчики, – щебечет Николь. И смотрит на меня.
– Ты выглядишь… раскрасневшейся, – усмехается Эван. – Можешь принести мне куриные крылышки? И самый острый соус, который у вас есть. – Он подмигивает ей. – Пожалуйста и спасибо.
– Сейчас все будет.
Как только она уходит, Эван делает еще один глоток своего пива.
– Ладно, в чем проблема?
– Мне кажется, у меня фетиш на девственниц,