нажаемся, я забываю, как меня зовут. И не только секс превращает мои мысли в кашу. На самом деле все. Его смех. То, какими живыми становятся его голубые глаза, когда он говорит о чем-то, что его увлекает. То, что он гораздо чувствительнее, чем показывает. Тейт пытается скрыть это под маской эдакого беззаботного паренька-серфингиста, но ему меня не одурачить. Больше нет.
Я все еще потрясена тем, что произошло на прошлой неделе. Тейт действительно заплакал, когда я заговорила о своих хрупких отношениях с отцом. У меня в планах выполнить свою часть сделки: я собираюсь поговорить с обоими родителями о наших отношениях. Но мне кажется, стоит добавить и Тейта в этот список, поскольку мне становится все труднее и труднее отрицать свои чувства к нему.
Я старалась не привязываться, но у меня ничего не вышло. Мое сердце официально вовлечено.
Предполагалось, что это будет летняя интрижка, но я не хочу, чтобы она заканчивалась. И не думаю, что Тейт этого хочет. Было бы классно, если бы именно он заговорил об этом, предложил нам продолжить встречаться, но пока он этого не сделал. Часть меня задается вопросом, не ждет ли он, что я возьму инициативу в свои руки. Я была инициатором интрижки. Утверждала, будто не хочу, чтобы из этого вышли настоящие отношения. А Тейт из тех парней, которые не станут настаивать на подобном вопросе. Если я хочу большего, мне нужно попросить об этом. Озвучить свои потребности и все такое.
Я делаю еще глоток, затем дотрагиваюсь до маминой руки.
– Тейт здесь. Давай поздороваемся.
– Конечно.
Она потягивает свое шампанское, следуя за мной к одетому в смокинг золотому божеству, укравшему мою девственность и сердце.
– А кто пригласил тебя? – Я притворно сверкаю глазами, когда мы подходим к нему.
– И правда, да? – Оценивающий взгляд Тейта пожирает меня. – Ты выглядишь потрясающе.
– Ты тоже хорош. – Я улыбаюсь и приподнимаюсь на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.
Его родители стоят неподалеку, разговаривая с дядей Купера Леви, но Джемма отходит от них, когда замечает меня.
– Кэсси. Ты прекрасно выглядишь.
Джемма тепло обнимает меня.
– Спасибо. Вы тоже.
На ней желтое платье, светлые волосы уложены в прическу с волнистыми прядями, обрамляющими лицо. В ложбинке ее декольте уютно устроился маленький бриллиантовый кулон.
Я здороваюсь с отцом Тейта, который ведет себя тише, чем обычно. Он наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку. Мне думается, что он сдерживается из-за происходящего мероприятия, однако, когда он заговаривает, его поведение кажется скорее вежливым, чем живым.
– Кэсси. Рад тебя видеть.
– Я тоже рада. Это моя мама, Виктория. Мам, это Джемма, а это…
– Гэвин, – заканчивает мама, приветствуя его натянутой улыбкой. Она едва замечает мать Тейта, коротко кивая вместо приветствия. – Сколько лет, сколько зим.
– Да уж. – Гэвин выглядит смущенным, теребит свой галстук-бабочку. – Приятно снова видеть тебя, Тори.
Я удивленно моргаю.
– О, вы двое знаете друг друга?
– О да, мы хорошо знакомы. – Мама делает еще один глоток шампанского.
Я жду, когда она продолжит, может, даже, знаете ли, объяснит. Но она этого не делает, и Гэвин тоже.
Тейт выглядит таким же сбитым с толку, как и я. Мы обмениваемся озадаченными взглядами, как бы говорящими: «Что мы упускаем?»
Бабушка выбирает именно этот момент, чтобы подойти к нам, и я пытаюсь передать ей взглядом, что, возможно, сейчас не время. Здесь что-то назревает. Так я, например, узнаю́, что надвигается шторм. Я чувствую это по запаху, ощущаю в воздухе.
– Сколько времени прошло, Гэвин? – спрашивает мама, изучая его поверх своего стакана. Она снова делает глоток. – Одиннадцать лет?
– Что-то вроде того, – отвечает он, избегая встречаться с ней взглядом.
Я замечаю, как мама Тейта бросает на него вопросительный взгляд. Окей. По крайней мере, мы с Тейтом не единственные, кто не в курсе событий. И чем бы ни были эти события, они начинают вызывать у меня в животе тревожные возмущения. Бабушка тянется к нам, на лице у нее озабоченное выражение.
– Все в порядке? – шепчет она мне.
– Понятия не имею, – бормочу я в ответ. Затем нацепляю лучезарную улыбку и предпринимаю последнюю отчаянную попытку отогнать надвигающуюся бурю. – Эй, мам, кажется, тетя Жаклин машет нам рукой…
– Когда я видела тебя в последний раз… – задумчиво говорит она Гэвину, фактически игнорируя меня, – был август, я хорошо это помню. И кажется, мы встретились… прямо здесь. В этом баре. – Она рассеянно машет рукой в сторону дверей бального зала. – До того, как на том месте сделали кафе, там был лобби-бар, помнишь?
Отец Тейта не отвечает. Либо мне это чудится, либо его лоб покрылся капельками пота.
– Освежи-ка мою память. Не могу точно припомнить, когда мы виделись в последний раз… – С улыбкой, которая больше напоминает оскал, нежели что-либо похожее на дружелюбие, мама встречается взглядом с Гэвином Бартлеттом. – О, какая я глупая! Теперь вспомнила. Это было в ту ночь, когда ты приказал мне избавиться от нашего ребенка.
Глава 31
Кэсси
Что, во имя всего святого, тут творится…
Я пристально смотрю на мать. И я не единственная. Все ошеломлены и молчат.
Ну, не все. Другие люди, окружающие нас, все еще наслаждаются жизнью. Смеются, болтают. Объедаются закусками и пьют шампанское. Даже джаз-бэнд все еще играет. Я страстно желаю быть одной из этих блаженно несведущих людей. Я скучаю по своей прежней жизни, той, что существовала еще пять секунд назад, до того, как я услышала необъяснимые слова своей матери, произнесенные таким ледяным, но странно самодовольным тоном.
Ее шокирующее признание висит в воздухе, точно облако, задерживаясь, отказываясь рассеиваться.
Я первая, кто вновь обретает голос, хотя звучит он хрипло и неуверенно.
– Мам. – Я несколько раз качаю головой, не в силах произнести больше ни слова.
– Что? – Она совершенно невозмутима, даже весела. Допивает остатки напитка, а после подает знак проходящему официанту принести еще один.
Она что, блин, пьяна?
Я смотрю на Гэвина и Джемму. Отец Тейта бледнее хрустящих льняных салфеток, которые раздают вместе с закусками. Джемма, с другой стороны, раскраснелась, ее щеки окрасились в глубокий темно-красный цвет. То ли от гнева, то ли от унижения, я не знаю.
Мамин удивленный взгляд скользит в мою сторону.
– Разве не ты на днях так сильно интересовалась моим прошлым? – напоминает она мне. В ее тоне слышится насмешливая нотка. – И теперь ни единого вопроса? – Она цокает языком. – Серьезно, Кэсс?
– Виктория. – Резкий голос бабушки прорезает воздух вокруг нас.
– Ой, мам, не смотри на меня так. Ты знала об этом.
Мой взгляд устремляется к бабушке, мысленно я задаю ей сотню разных вопросов. Она ничего не говорит, чтобы развеять мое замешательство. Ничего не делает, дабы облегчить мое горе. Ее замкнутое выражение лица раздражает, и я едва сдерживаюсь, чтобы не зарычать на нее.
– Ладно, что происходит? – наконец выкрикиваю я, и на этот раз мы привлекаем к себе немного внимания. Несколько удивленных взглядов. Любопытство в глазах.
Мама делает еще один глоток.
Гэвин, который еще не произнес ни единого слова, избегает встречаться со мной взглядом. Его челюсть напряжена, мускул подергивается.
– Гэвин? – Недоверчивый голос принадлежит матери Тейта. И ей удается добиться от него реакции. Его голубые глаза останавливаются на жене. Я не вижу ничего примечательного в выражении его лица, но Джемма, должно быть, догадывается, потому что ее щеки краснеют еще больше. Губы сжимаются.
– Она? – недоверчиво спрашивает Джемма. – Так вот кто это был?
Тейт смотрит на своих родителей, его лицо мрачнеет.
– Серьезно, что за чертовщина тут происходит? О каком ребенке она говорит?
Мой желудок начинает скручиваться. Внутри бушует вихрь отвращения и стыда. Я смотрю на свою мать и понимаю, что ей это нравится. Она стоит, невозмутимо ухмыляясь и потягивая свой напиток. И совсем не собирается раскрывать подробности этой истории. Намеренно затягивает, чтобы заставить всех понервничать. Рассказывать что-то и не входило в ее планы. Я понимаю, что все, чего она хотела добиться, это реакции Гэвина Бартлетта. Хотела заставить отца Тейта попереживать. Хотела поставить его в такое положение, при котором ему придется объясняться перед своей семьей.
Не отвечая на вопрос сына, Гэвин трогает Джемму за руку.
– Почему бы нам не поговорить наедине, дорогая?
Моей матери это ни капельки не нравится. Каким бы ни был ее первоначальный план, я вижу тот самый момент, когда она мысленно корректирует его.
Она резко смеется и произносит:
– В чем дело, Гэвин? Неужто не хочешь прогуляться по аллее воспоминаний в кругу друзей? Почему бы нет? – Мама делает вид, будто задумалась. Она звезда этого отвратительного фильма и наслаждается каждой секундой. – Это потому, что ты не хочешь, чтобы твой сын, твоя жена и добрые люди Авалон-Бэй знали, какой ты на самом деле человек?
Гнев скручивает и режет мои внутренности.
– Прекрати, – рявкаю я. – Хватит, мам. Пора уходить.
Я планирую услышать всю эту историю целиком, черт возьми, обязательно, но не сейчас. Не здесь, в бальном зале, полном людей. Я замечаю, что Маккензи начинает пробираться к нам, Купер следует за ней по пятам. Но они останавливаются, когда я слегка качаю головой.
– Нет, мы не можем этого допустить, правда? – Мама не обращает внимания на мое предупреждение. Она снова смеется. Холодно и жестко. – Ты Мистер Конгениальность этого городка, Мистер Совершенство, который не может сделать ничего плохого. Идеальный Гэвин, который может завести интрижку, трахнуть другую женщину за спиной своей жены, обрюхатить эту женщину и при этом улыбаться всем тем людям, что заходят к нему в офис, и тараторить о том, как же сильно он любит свои яхты. «Позвольте рассказать вам о том, как я плавал на Гавайи! И бла-бла-бла». Верно, Гэвин? – Презрение капает, как смола, с каждого ее слова. – Что ж, мне жаль, но ты больше не можешь позволить себе такой роскоши. Больше никакого притворства.