Я встряхиваюсь, чтобы прийти в себя. Пошло все на хрен. К черту мелкие детали.
– Ты всю мою жизнь твердил о семье, – бормочу я. – Семья – это самое важное, Тейт. Вперед, семья! А потом ты чуть не разрушил нашу. И Виктория была права насчет того, как сильно ты стараешься выставить себя хорошим парнем. Кем-то бескорыстным, гребаным святошей. Но ты был эгоистом, когда изменил маме и когда рассказывал о дилерском центре и о том, как ты построил его для меня…
– Тейт… – пытается вмешаться он, выглядя встревоженным.
– Потому что дело не во мне. Все дело в твоих эгоистичных потребностях. Я должен быть в салоне, чтобы у тебя был кто-то, с кем можно попялиться на фотки лодок. Тебе надо, чтобы кто-то подменял тебя, торчал здесь, пока ты повезешь маму в отпуск. Я тут вообще ни при чем. – Я со стуком ставлю свою чашку на стол. Жидкость выплескивается через край и забрызгивает кедровый островок.
Мама встает.
– Тейт, – резко произносит она. – Я понимаю, это большой шок для тебя, но мы все еще твои родители. Ты не можешь так разговаривать со своим отцом.
Я просто смотрю на нее. Затем фыркаю и выхожу через заднюю дверь.
Не знаю, куда, черт возьми, иду. Я босиком, одет в клетчатые пижамные штаны и старую футболку с эмблемой яхт-клуба. Просто огибаю дом и иду по улице, на которой я живу с тех пор, как мне исполнилось двенадцать. По городу, в который я влюбился с того самого момента, как мы приехали сюда. В свой первый день в школе я познакомился с близнецами Хартли, с Уайетом и Чейзом. Познакомился со Стеф, Хайди и Женевьевой, и у меня сразу же появилась большая группа друзей. Я был увлечен, настолько поглощен своей новой потрясающей жизнью, что не обращал внимания на жизнь своих родителей. Я смутно осознавал «трудный период», а потом все прошло, и я даже не задумывался о том, что это значило.
И вот теперь я иду по улице босиком, пытаясь понять, почему я так зол, и тут до меня доходит.
Я злюсь, поскольку отец больше не на пьедестале. Не то чтобы я намеренно ставил его туда, но я всегда равнялся на своего отца. Я восхищался им. Никогда не хотел его подводить. Он был самым сильным и добрым человеком, которого я знал. Он не мог сделать ничего плохого, а теперь я обнаруживаю, что он вполне способен быть эгоистичным придурком.
То есть я ведь должен был знать. Любой способен увидеть такое. Но, наверное, на самом деле никогда не ожидаешь подобного от своих родителей.
В конце концов я оказываюсь в маленьком парке в конце нашей улицы. Сейчас только семь часов утра, суббота, так что парк пуст. Я замечаю мать, толкающую коляску по дорожке примерно в сотне ярдов от меня, вот, собственно, и все.
Нахожу скамейку и сажусь, закрывая лицо руками. Я сожалею, что сорвался на маму. Но не на отца. Нет уж, он заслужил.
Они справились с этой проблемой. Я понимаю. У них было одиннадцать лет, чтобы сделать это. У меня же – одиннадцать гребаных минут.
Я подавляю вздох, когда слышу его шаги. Это точно отец, а не мама, ведь я прекрасно знаю ее, и она бы хотела, чтобы мы в первую очередь наладили наши отношения. Что еще больше меня злит.
– Она всегда ставит тебя на первое место, – обвиняю я.
– Знаю. – Его голос дрожит.
Я оглядываюсь. Папины глаза влажные, с красными ободками.
– Всегда, – повторяет он, садясь рядом со мной. – Потому что такова твоя мама. Она лучший человек, которого я знаю, и я ее не заслуживаю. Не знаю уж, где она нашла в себе силы простить меня. Поверь, я каждый день благодарю Господа за то, что она сделала это. И никогда не приму этот дар как должное.
– Поверить не могу, что ты изменил ей.
– Я тоже, – признается он. – Никогда не думал, что способен причинить кому-то такую боль. Я этим не горжусь. Ношу с собой этот позор каждый день.
Мгновение мы просто смотрим на качели, которые начинают раскачиваться от внезапного дуновения ветерка. Словно невидимые дети заставляют их двигаться. Это вызывает в памяти образ: я в этом парке, гуляющий со своими друзьями. Я был так счастлив переехать в Авалон-Бэй. И совершенно не понимал, что этот переезд стал решающим фактором, из-за которого я чуть не потерял свою семью.
– Ты и правда потребовал, чтобы она сделала аборт? – Желчь подступает к горлу.
– Не потребовал. Просто сказал, что нам следует это сделать. – Папа выглядит так же паршиво, как я себя чувствую. – Я планировал порвать с Викторией в ту ночь в «Маяке». Чувство вины съедало меня заживо, и накануне я во всем признался твоей матери. Умолял ее дать мне еще один шанс. Поэтому я пошел на встречу с Тори, хотел сказать ей, что все кончено, и тогда она рассказала мне о ребенке. Я сказал, что поддержу ее в любом случае, но я любил твою мать и никогда бы ее не бросил. И да, я сказал ей, что, по-моему, для нас обоих было бы лучше, если бы она не оставляла ребенка. Я был эгоистом. И не хотел от нее ребенка. – Он выдыхает. – Но ты ошибаешься, малыш. После того как этот роман едва не стоил мне всего, что мне дорого, я поклялся никогда больше не быть эгоистом. Эти последние одиннадцать лет не были притворством. Я посвятил свою жизнь твоей маме и тебе.
– Я тебя об этом не просил.
– Конечно нет, но ты мой ребенок, моя кровь. Я пытался оставить тебе некое наследие. Я знаю, ты мне не веришь, так что если это означает отмену отпуска или вычеркивание тебя из моего завещания, то так тому и быть. – Он пожимает плечами. – Никто не совершенен. И меньше всего я. Мы все просто люди. Хорошие, плохие, любые. К счастью, я нашел женщину, которая разделяет мое убеждение в том, что одна ошибка необязательно определяет личность. Я не идеален, – повторяет он, затем на мгновение замолкает. – С учетом сказанного, я думаю, тебе следует принять предложение Гила.
От внезапной смены темы у меня кружится голова.
– Что?
– Отправляйся в это путешествие, Тейт. Мне не следовало тебя отговаривать.
Я смотрю на ноги.
– Ты и не отговорил. Я собираюсь плыть. Вообще-то, я планировал рассказать тебе сегодня.
Он смеется себе под нос.
– Конечно, плывешь. – Еще один смешок, а затем отец снова становится серьезным. – Тейт. Причина, по которой я не хотел, чтобы ты ехал, не в том, что ты нужен мне на работе. Честно говоря, это прозвучало лучше, нежели «я ужасно напуган».
Я поднимаю голову.
– Что ты имеешь в виду?
– Это опасная переправа. Кто знает, выжили бы мы с твоей мамой, если бы с тобой что-то случилось. Но мы никогда не ограничивали тебя. Мы позволили тебе совершать собственные ошибки, и ты довольно хорошо умеешь их распознавать. И нам нужно позволить тебе рисковать, так что, если твое сердце велит тебе плыть, а я знаю, что так и есть, ведь… – он снова смеется, – …мое сердце делало то же самое, когда я был в твоем возрасте. Тебе нужно плыть.
Я медленно киваю.
– Так и сделаю.
– И я знаю, что сказал, будто не нуждаюсь в твоем прощении, но все равно собираюсь попросить его.
Проведя рукой по волосам, я оглядываюсь с печальной улыбкой.
– Если мама смогла пережить это, то и я смогу. Просто дай мне немного времени.
– У тебя оно будет, малыш. – Он хлопает меня по плечу. – Почему бы нам не вернуться домой, пока твоя мама не отправила Фаджа и Полли на спасательную миссию? Мне не нравится заставлять ее волноваться.
И она, кажется, действительно волновалась, поскольку все ее тело обмякает от облегчения, когда пять минут спустя мы вваливаемся в дом. Она стоит на страже у входной двери, собаки сидят у ее ног, как на какой-то странной картине маслом. Я одариваю ее уверенной улыбкой, а потом Фадж пердит, и мы издаем синхронный смешок.
– У вас все хорошо, мальчики? – подначивает мама, изучая наши лица.
Я пожимаю плечами.
– Скоро будет.
Слабая улыбка трогает ее губы.
– Надеюсь, ты не возражаешь, если я пропущу завтрак, – говорю я ей. – Пойду наверх и переоденусь, а потом вернусь в дом Джексонов. Нужно начинать уборку.
– Без проблем, милый.
Поднявшись в свою комнату, я снимаю пижамные штаны и достаю из комода пару выцветших джинсов. Натягиваю их, затем хватаю ключи и телефон с прикроватной тумбочки.
Раздается стук, и я поднимаю голову. Мама легонько постукивает костяшками пальцев по полуоткрытой двери.
– Эй. Есть минутка, пока ты не ушел?
– Всегда. Что ты хотела?
Она входит и садится на край моей кровати. Немного погодя я сажусь рядом с ней. И тогда она заговаривает.
Глава 34
Кэсси
– Привет.
Я поднимаю голову, когда Тейт подходит ближе.
– Привет.
Сейчас девять утра, и он только вернулся из дома родителей. Я была у себя в спальне, когда услышала, как подъехал его джип, а мгновение спустя появилось сообщение с просьбой встретиться с ним на причале Джексонов.
Он выглядит усталым, когда опускается рядом со мной, свешивая свои длинные ноги с края причала.
– Тебе удалось хоть немного поспать прошлой ночью? – спрашиваю я.
– А ты как думаешь? – криво усмехается он. – А тебе?
– А ты как думаешь? – передразниваю его я. Затем вздыхаю. – С моей матерью покончено.
Он в шоке.
– В каком смысле?
– О, я имею в виду, что она уехала. Вчера вечером вылетела рейсом в Бостон. Бабушка велела ей не возвращаться в дом, остановиться в отеле. Думаю, гордость не позволила бы ей этого сделать. Сегодня утром она отправила бабушке сообщение с просьбой отправить ее сумки в Бостон.
– Вы двое вообще разговаривали?
– О, да. – Воспоминание о стычке у «Маяка» останется со мной еще на очень долгое время. Черт, да чтобы разобраться в событиях только этой ночи, потребуется десять лет терапии. – Она оправдывалась по-своему. Утверждала, мол, не планировала устраивать им засаду на вечеринке.
Тейт фыркает.
– Чушь собачья.
– Я так и сказала. Впрочем, это не имеет значения. Что сделано, то сделано.
Он изучает мое лицо.
– Так что теперь между вами?
– Все кончено, – решительно заявляю я. Сердце сжимается, волна боли проходит сквозь меня. – Наши отношения безвозвратно утеряны.