тки он использует, но его видео превосходны. Вставки с фото и датами, показывающими, когда был отснят материал. Некоторые кадры статичны: в эти моменты Тейт устанавливает камеру где-нибудь на яхте и просто позволяет ей снимать. Мое сердце всегда замирает, когда я смотрю, как эти умелые руки поднимают парус, привязывают трос. Но больше всего в его видео мне нравятся кадры, на которых он один сидит на палубе или за столом на камбузе и разговаривает со мной. Ну, со всеми. Но мне нравится думать, что он разговаривает именно со мной.
Пейтон говорит, я мучаю себя. Джой пригрозила прилететь из Манхэттена и устроить интервенцию. Они думают, что мне нужно двигаться дальше. Я уверена, они правы. В этом нет ничего полезного, я ничего не получаю, глядя на красивое лицо Тейта неделю за неделей в течение трех месяцев подряд. Это только заставляет меня скучать по нему еще больше.
Этот семестр затянулся. Я не могу сосредоточиться на учебе. Не вижусь с друзьями, не посещаю вечеринки. Я пока не стала полной затворницей, ведь все еще принимаю душ. Все еще мою голову и хорошо ем. Убираюсь в своей комнате в общежитии и переписываюсь с людьми. Я даже отвечаю на электронные письма от моего нового литературного агента Данны Харгроув, которая продала серию «Кит и Маккенна» в рамках сделки на издание пяти книг. Это был скромный шаг вперед, но Данна в восторге от такого потенциала. Она думает, что серия будет иметь успех. Уже говорит о телевизионных адаптациях и мерче.
Я, как всегда, умеряю свои ожидания. Но я полна надежд. Робб снова работает иллюстратором, а первая книга, которую я подарила своим сестрам, выйдет следующей осенью. Крайний срок выхода второй книги – в новом году, так что, к счастью, мне не нужно заставлять себя заниматься творчеством прямо сейчас.
Однако я не чувствую вдохновения. На самом деле ничего не чувствую, и еще в меньшей степени счастье. Но сейчас День благодарения, и настроение немного приподнимается. Я с нетерпением жду встречи с семьей. С той ночи, как я появилась в папином доме и расплакалась в объятиях Нии, все стало и правда хорошо. Папа прилагал усилия, чтобы узнать, как я себя чувствую, а мы с Нией даже начали переписываться.
С матерью все наоборот. Я не разговаривала с ней с той ночи. И никакого интереса делать это у меня нет. Она писала мне несколько раз, часто звонит, и, хотя я не могу заставить себя заблокировать ее, на звонки все же не отвечаю. По словам бабушки, это сводит ее с ума. Я обнаружила, что нарциссам не нравится бесконтактное общение. Время от времени я беспокоюсь, что она появится в кампусе и попытается вырвать примирение из моих упрямых рук, но пока она держится на расстоянии. Кто знает, как долго это продлится.
Я закрываю ноутбук, оставляя его на кровати, и спускаюсь вниз, чтобы присоединиться к семье. Ния готовит ужин, в то время как папа притворяется, будто смотрит футбол в кабинете, когда все знают, что он не может назвать ни одного игрока ни в одной из команд, играющих сегодня. В гостиной мои сестры сидят перед аквариумом Пьера, показывая ему рисунки с его изображением, которые они сделали сами.
Я подхожу к ним и вглядываюсь в стекло. Пьер наслаждается жизнью, сидя на своем кипарисе. Я машу ему рукой.
– Привет, чувачок. – Смотрю на Мо. – Были какие-нибудь приступы пердежа в последнее время?
– Нет, – жалуется она, и Рокси разочарованно вздыхает.
Хихикая, я иду на кухню, где нахожу Нию за стойкой, уставившуюся на разделочную доску.
– Эм. Все в порядке? – Я смотрю на горку нарезанного кубиками лука, которая у нее получилась, и пытаюсь понять, в чем проблема.
– У меня закончился лук, – ворчит она.
– У тебя, Нии Соул, закончился какой-то ингредиент? Разве не ты недавно произнесла передо мной гигантскую хвастливую тираду, когда я была здесь на промежуточных экзаменах? Что-то о том, мол, ты обладаешь неким причудливым шестым чувством, позволяющим тебе всегда покупать именно то количество картофеля, которое требуется?
– Да. Картофеля. – Она стискивает зубы. – Но это лук. – Ния ругается себе под нос на смеси английского и французского, что заставляет меня усмехнуться. – Черт. У меня нет времени искать магазин, который сейчас открыт. Слишком много дел…
– Я схожу, – предлагаю я. – Почти уверена, что «Фрэнниз Маркет» открыт сегодня до четырех. Они всегда работают по праздникам.
От облегчения ее плечи расслабляются.
– Точно не возражаешь?
– Вообще не проблема. – Я хватаю папины ключи со стойки.
– Ну, я пошла. Сколько тебе нужно?
– Две штуки. Так что бери четыре.
Я усмехаюсь.
– Четыре, поняла.
– Спасибо, Кассандра.
Я выхожу из дома и сажусь в папин грузовик. Так странно не сидеть за рулем бабушкиного «Ровера». Или останавливаться в ее доме. Но бабуля больше не живет в Авалоне. Сейчас она в Бостоне, поселилась в том же здании, что и тетя Жаклин и дядя Чарли, и ей нравится проводить время с внуками. Наш дом в Авалон-Бэй теперь принадлежит другой семье. Какому-то венчурному капиталисту, его гораздо более молодой жене и троим их детям. Бабушка говорит, они вроде хорошие. Надеюсь, им понравится в этом доме. У меня с ним связано много хороших воспоминаний.
На рынке я обхожу тележки и направляюсь к продуктовым рядам. Выбираю четыре большие луковицы, умудряясь взять по две в каждую руку, затем разворачиваюсь… и врезаюсь прямо в мать Тейта.
– Джемма, – пищу я, – здравствуйте.
– Кэсси. – Она тоже поражена. – Привет.
Затем наступает тишина.
Ох, господи. Как же неловко.
Я стою на месте, пытаясь придумать, что сказать. Я не видела ее с той ужасной ночи в «Маяке». Стоит ли поднимать эту тему? Спросить, как у нее дела? Извиниться от имени моей матери?
Мы обе застыли, теребим то, что в руках. В моем случае это, к сожалению, лук. И я забываю, что это лук, тупо поднимая руку, чтобы потереть переносицу. Мои пальцы, теперь покрытые луковым проклятием, вызывают рефлекторный прилив слез. Дерьмо. Джемма бросает один взгляд на мое лицо и тоже заливается слезами.
– О, нет-нет, – уверяю я ее, пытаясь вытереть глаза локтем. – Я не плачу. Это из-за лука.
– Ну, а я плачу, – всхлипывает она. – И это не из-за лука.
– Оу.
Наши взгляды встречаются.
Шмыгая носом, она вытирает глаза рукавом, затем грустно улыбается мне.
– У тебя есть минутка поговорить? Я знаю, сегодня День благодарения, но…
– Конечно. Только заплачу́ за товар. Встретимся снаружи.
Несколько минут спустя мы на небольшой парковке. «Фрэнниз Маркет» – единственный магазин, открытый на площади, но в кафе в конце ряда есть внутренний дворик. Я указываю на него жестом.
– Давайте присядем, – предлагаю я.
Она кивает. Мы идем во внутренний дворик, где я переворачиваю два стула и ставлю их на землю.
Мы садимся друг напротив друга. Я наблюдаю за Джеммой, и живот скручивает от тоски.
– Как у вас дела? – наконец спрашиваю я. – Мы не разговаривали с той ночи… ну, вы знаете, с той ночи.
– Ох уж эта ночь, – иронично повторяет она.
– Просто чтобы вы знали – я понятия не имела, что собиралась делать моя мать. Она застала меня врасплох, как и всех остальных.
Глаза Джеммы расширяются.
– О… Нет. Я ни на секунду не подумала, что ты в этом замешана.
– А, ладно. Хорошо.
Снова воцаряется тишина.
– Я просмотрела все видео Тейта, – говорю я. – Ну и путешествие, а?
– Ох, я будто лет на десять постарела. – Она вздрагивает. – Он мог погибнуть во время этого шторма. Господи! А потом, когда у него сломался GPS! – Теперь она постоянно сглатывает, кажется, ее тошнит. – Никогда не заводи детей, Кэсси. Вечно живешь в страхе, что они могут погибнуть.
– Когда сломался GPS, я меньше всего беспокоилась о нем.
– Правда? Потому что я представляла, как мой мальчик заблудился посреди Индийского океана.
Я качаю головой.
– Тейт никогда не заблудится, по крайней мере до тех пор, пока на небе горят звезды.
Сердце внезапно переполняется эмоциями. Я так сильно по нему скучаю. Все время думаю о нем. Иногда мне снится, будто мы с ним на «Безупречности» вместе. Лежим на одеяле на сверкающей тиковой палубе и смотрим на звезды. Он указывает на разные созвездия и говорит мне, где мы, черт возьми, находимся.
Джемма, должно быть, видит неприкрытую боль в моих глазах, поскольку ее снова наполняются слезами.
– Ты сможешь когда-нибудь простить меня? – выпаливает она.
Я удивленно моргаю.
– Что?
Вместо того чтобы прояснить ситуацию, она меняет тему. На ее лице появляется отрешенное выражение.
– Его видео, Кэсси… Он счастлив, да. Он всегда счастлив, когда плавает под парусом. Но я знаю своего сына. Он не обрел покоя. В его глазах тревога.
Я не видела намеков на это, но она его мать. Она лучше его знает. Наверное, ей запомнилось каждое выражение лица Тейта. Каждая вспышка эмоций.
– Мы разговаривали трижды, – говорит она мне. – Раз в месяц он звонит со спутникового телефона. Это дорого, поэтому он делает короткие звонки. Но я слышу в его голосе печаль.
К горлу подкатывает рыдание. Я поспешно проглатываю его. Хочу сказать, что мне тоже грустно. Но не делаю этого. Ведь понимаю причину, по которой мы расстались, – она сидит прямо передо мной. И я ни капельки не виню ее за это.
– Я попросила его порвать с тобой, – признается Джемма. – Сказала ему, что не могу выносить, когда ты рядом.
– Знаю. Я понимаю. Честно.
– Я была неправа.
Я хмуро смотрю на нее.
– Что?
– Я была неправа, – повторяет она, решительно качая головой. – Гэвин изменил мне, но я приняла его обратно. Это все, что имеет значение.
– Но моя мать… – Я морщу лоб.
– Твоя мать здесь ни при чем. Эта интрижка не имеет к ней отношения. Дело было в моем муже. В его собственной неуверенности, предполагаемой несостоятельности. И он так усердно работал над собой все эти годы. Я горжусь им. И мне стыдно за себя, ведь я поставила собственные потребности выше потребностей моего ребенка.