Потом я рассказала маме о своих переживаниях, она все поняла, но это было уже потом.
Позже я пробовала еще лепить, вот только девочку на шаре уже не пыталась. Но она, хотя и не реализованная до конца, была у меня, я держала ее в руках, прочувствовала ее, слилась с ней.
Прошло много лет, однако я по-прежнему помню эту историю. Потому что вместе со своей девочкой на шаре я прожила целую жизнь, в которой были боль и радость, взлет и падение, вдохновение и потеря. И я счастлива, что она была в моей жизни, ведь без нее — кто знает? — смогла ли бы я испытать все это?
Забастовка
То лето, как обычно, я проводила в пионерском лагере. Мне нравилось ездить в этот лагерь, потому что он располагался в очень живописном месте — в сосновом лесу на берегу реки, вдали от городской суеты — и там собиралось много ребят из нашей школы. Мы с одноклассниками заранее договаривались, кто с кем поедет, и просили родителей записать нас в определенную смену.
По возрасту мы попали во второй отряд, предпоследний по старшинству. Мне было тринадцать лет, большинству ребят уже исполнилось четырнадцать — почти взрослые.
На большой, уютно обустроенной территории лагеря располагались одноэтажные корпуса для каждого отряда. В них были так называемые палаты — комнаты, в которых мы жили. В корпусе нашего отряда в палате девочек размещалось шестнадцать кроватей, а в палате мальчиков — четырнадцать. Еще были комнаты для вожатой и воспитателя, игровая и кладовка, в которой хранились чемоданы с нашими вещами.
В отдельных корпусах были столовая, баня и клуб, в котором мы занимались в кружках по интересам и где проходили концерты, просмотры кинофильмов и, конечно, танцы — любимое развлечение старших отрядов. Гордостью нашего лагеря был большой стадион, куда каждое утро мы бегали на зарядку, а днем там проводились спортивные мероприятия. Не менее популярным местом была и большая игровая площадка с всевозможными качелями-каруселями.
Жизнь в лагере была вся расписана по часам: подъем, зарядка, линейка, завтрак и так до отбоя. Ориентировались мы по соответствующим сигналам пионерского горна, которые для каждого случая были разные. Горнистов мы уважали: не каждый мог чисто и звонко исполнять эти нехитрые мелодии.
Еще одним атрибутом лагерной жизни были речовки — рифмованные тексты, которые мы хором выкрикивали, когда ходили строем на линейку или в столовую. Они были примерно такого содержания:
Раз-два! Три-четыре!
Три-четыре! Раз-два!
Кто шагает дружно в ряд?
Пионерский наш отряд!
Кто шагает дружно в ногу?
Уступите нам дорогу!
Солнце, воздух и вода —
Наши лучшие друзья!
Мы, старшеклассники, речовки не любили и, чтобы как-то скрасить их формальность, придумывали свои тексты. Например, для похода в столовую мы сочинили такой:
Раз-два! Три-четыре!
Три-четыре! Раз-два!
Кто шагает дружно в ряд?
Пионерский наш отряд!
Почему шагаем дружно?
Потому что кушать нужно!
Еще была у нас обязательная, но всеми нелюбимая обязанность тщательно заправлять свои постели. Требования к качеству были чрезвычайно высокие, и не у всех получалось. Одеяла и простыни надо было укладывать особым образом, натягивая их так, чтобы не было ни морщинки, ни складочки, а сверху следовало ровным треугольником укладывать подушку.
Воспитателем у нас была Тамара Николаевна, школьная учительница, к счастью, не из нашей школы, женщина лет сорока пяти. Строгая, подтянутая, гладко причесанная. Голос у нее был неприятно скрипучий, глаза жесткие, неулыбчивые. Мы ее сразу невзлюбили. Похоже, ее это не слишком огорчало — она просто выполняла свою работу, следуя официальным инструкциям. За глаза мы иронично называли ее Тамарочкой-надзирательницей или просто Тамарочкой.
Тамарочку мы не только не любили, но и побаивались. Каждое утро она приходила проверять, как мы убрали постели, и, если у кого-то получилось не идеально ровно, заставляла переделывать по нескольку раз. И не дай бог было встретить ее после отбоя в коридоре или за пределами нашего корпуса! Помимо того что надо было выслушать от нее устный скрипучий выговор, она могла придумать наказание в виде принудительных работ по уборке территории или на кухне, а еще хуже — не разрешить со всеми пойти купаться на речку или в поход.
Каждый вечер после отбоя наша надзирательница заглядывала к нам в палату и требовала прекращения всех разговоров и тем более смеха. Поэтому мы, заслышав ее шаги, ненадолго затихали, а когда она уходила, продолжали болтать и веселиться.
Вожатой у нас была очень милая девушка Светлана, девятнадцатилетняя студентка, внешне мало отличающаяся от девочек нашего отряда. Она была добрая, веселая, зажигательная и романтичная. Мы затаив дыхание слушали, как она пела под гитару песни Визбора. Особенно мне нравилась в ее исполнении песня «Ты у меня одна». Со Светланой можно было поговорить о чем угодно, она всегда все понимала, ненавязчиво давала нам мудрые советы.
Света с неподдельным энтузиазмом организовывала нашу жизнь в лагере, помогала нам в подготовке всех мероприятий и конкурсов. С ней было по-настоящему интересно, и мы, заряжаясь ее энергией, активно включались во все затеи.
Она придумала название для нашего отряда — «Альтаир» — это самая яркая звезда в созвездии Орла. Нам понравилось, это было гораздо лучше, чем стандартные «Орленок» или «Буревестник», как обычно называли пионерские отряды.
Благодаря Свете даже порой завышенные и необоснованные требования Тамарочки по поводу порядка и режима не сильно выбивали нас из комфортного состояния.
Как и в любом коллективе, у нас были лидеры. Среди девочек — моя одноклассница Оля Исакова, в школе отличница, но при этом не зубрилка. Очень острая на язык, независимая, она могла дать отпор любому, кто пытался ее оскорбить или обидеть. Еще были две подружки Иры — Ира Корабельникова и Ира Богатырева. Спортсменки-баскетболистки, смелые, веселые и решительные, они так классно играли в баскетбол, что вдвоем могли выигрывать у команды мальчишек из первого отряда, притом что ростом были ниже среднего. Их очень уважали в нашем отряде.
Были и другие очень интересные девчонки, к мнению которых все прислушивались.
А я всегда была в тени. Неуверенность в себе и боязнь насмешек мешали мне высказывать и отстаивать свое мнение даже в тех случаях, когда я была не согласна с большинством. Я была уверена, что ко мне никто не будет прислушиваться. Меня это порой огорчало, но я принимала это обстоятельство как должное: мне казалось, я не обладала качествами, которые должны быть у лидеров. Впрочем, в изгоях я тоже не числилась — просто была нейтральной частью коллектива, при этом достаточно жизнерадостной.
Так мы и жили, весело и увлекательно, на нашей маленькой звезде «Альтаир», пока не произошла эта история.
В тот день — сразу после завтрака и до самого обеда — у нас проходили соревнования по баскетболу. К нам приехали спортивные команды из двух соседних лагерей. Наша знаменитая команда девочек благодаря великолепным Ирам выиграла у всех девичьих команд первых и вторых отрядов. В конце соревнований наши девчонки покорили всех болельщиков, выиграв вдвоем у сборной из трех мальчиков первого отряда и двух вожатых. Зрелище было незабываемое. Наши миниатюрные Иринки не давали шансов противникам: умело лавируя между ребятами, они быстро перемещались по полю, артистично и четко отбивая мяч от земли, перекидывали его друг дружке, умудряясь с середины поля попасть в корзину противника. Здоровенные парни растерянно метались по полю, пытаясь перехватить мяч, но увы! Матч завершился потрясающей победой девчонок со счетом 12:2. Это был триумф! Мы ликовали и по праву гордились нашими Иринками и нашим отрядом.
Радостные, возбужденные и изрядно проголодавшиеся, мы, услышав веселые призывы горна, помчались гурьбой в столовую на обед, не дождавшись Тамарочку и Свету.
Когда мы шумной толпой ввалились в столовую, столы были уже накрыты. Как обычно, на каждом столе стояла кастрюля с дымящимся супом, были расставлены тарелки со вторым блюдом и с хлебом и граненые стаканы с компотом. В этот день на первое приготовили борщ, а на второе картофельное пюре с котлетой. Пахло все это головокружительно прекрасно.
Мы принялись половником разливать ароматный борщ по тарелкам, мальчишки первым делом схватили компот, и вдруг в дверях появилась разъяренная Тамарочка с истерическими криками:
— Это что за безобразие?! Как вы посмели без старших прийти на обед, не построившись, без речовки?! И руки, наверное, не помыли! Быстро все вышли из столовой! Возвращайтесь в корпус, постройтесь парами и с речовкой идите в столовую!
Мы какое-то время по инерции продолжали разливать борщ. Радостное возбуждение постепенно начало пропадать с наших лиц, но мы еще надеялись, что она прокричится и оставит нас в покое. Но Тамарочка продолжала, с каждым словом раздражаясь все сильнее:
— Вы что, оглохли все? Не слышите, что я вам говорю? Быстро все вон из столовой! Во-о-он!!!
Ребята из других отрядов, сидевшие за соседними столами, затихли, перестали жевать и напряженно следили за развивающейся ситуацией.
Меня охватило острое чувство возмущения и обиды, как будто меня по лицу ударили. Как она может так с нами разговаривать? Вместо того чтобы порадоваться нашим успехам, она испортила нам праздник!
— Уходим! — громко сказала я. — Но возвращаться не будем!
Я решительно направилась к выходу. Эмоции захлестнули меня настолько, что, если бы передо мной стояла стена, я снесла бы ее, не заметив. Весь отряд, оставив свои тарелки и стаканы, растерянно один за другим пошел за мной к выходу. Кто-то еще пытался отпить компота или откусить кусочек хлеба, но, видя, что все уходят, тоже бросил еду и пошел.
— Мы не должны этого терпеть. С нами так нельзя. Мы не стадо баранов, а взрослые люди, заслуживающие уважения! — жестко и уверенно проговорила я, повернувшись к ребятам. — Лично я объявляю голодовку, пусть Тамарочка подавится нашим обедом! Кто со мной? — спросила я, окинув пристальным взглядом всех присутствующих.