К моему удивлению, весь отряд, все двадцать девять человек, согласились объявить голодовку. Многие ребята, как и я, были возмущены поведением Тамарочки, но некоторые просто по инерции последовали за большинством.
— Сейчас мы пойдем по палатам, ляжем на кровати и, если кто-то из взрослых станет нас уговаривать, будем молчать, — продолжала я твердым голосом.
— Даже если Света зайдет? — спросила Ира Корабельникова.
— Да, даже если Света, даже если начальник лагеря, будем молчать как рыбы.
— Хорошо, договорились, — наперебой ответили ребята.
— И на полдник тоже не пойдем, и на ужин, — не прекращала я свою агитацию.
Ребята, захваченные переполнявшими всех эмоциями, согласились с моим решением.
Горячо обсуждая сложившуюся ситуацию, мы гурьбой дошли до нашего корпуса, разошлись по палатам и улеглись прямо на свои аккуратно заправленные кровати. Вскоре мы услышали приближающиеся нервно-торопливые шаги. В комнату ворвалась Тамарочка.
— Это еще что такое? Что вы все улеглись? Тихий час еще не наступил. И почему в одежде и прямо на прибранные постели? — гневно выкрикивала она.
Мы лежали с каменными лицами, в воздухе повисло напряженное молчание.
— Быстренько все встали и в столовую, еда остывает. Повара для вас старались, а вы тут решили забастовку устроить! Надо уважать труд старших!
Мы продолжали лежать не шелохнувшись, не издавая ни звука.
— Молчать решили? Сейчас я директора лагеря позову, он с вами разберется! — строго сказала воспитательница и вышла из палаты, громко хлопнув дверью.
По звуку шагов мы поняли, что она направилась в палату к мальчишкам, где тоже что-то громко говорила, а потом услышали такой же громкий хлопок двери.
После визита нашей надзирательницы мы окончательно укрепились в правильности своего решения.
Вскоре дверь в нашу палату тихонечко приоткрылась и вошла Светлана.
— Девчонки, вы такой переполох устроили. Все бегают и не понимают, что делать. Может, вы вернетесь в столовую? Есть-то, наверное, хотите?
— Нет, Светлана, мы не пойдем, и не пытайтесь нас уговаривать, мы приняли решение ни с кем не обсуждать эту тему, даже с вами, — спокойным голосом сказала я.
— Ну, может, все-таки вы подумаете? Обед вас ждет, никто пока не убирал его со столов.
Мы ничего не ответили, и Света поняла, что дальнейшие переговоры бессмысленны.
Потом приходил начальник лагеря Олег Иванович. Хороший, душевный человек, он много лет руководил нашим лагерем, и те, кто ездил сюда не первый год, прекрасно его знали. Он не ругал нас, а искренне пытался уговорить пойти на обед. Мы слушали его молча. Когда его красноречие иссякло, он махнул рукой и вышел.
Наступило время тихого часа, и взрослые, окончательно поняв, что на обед мы не придем, оставили нас в покое.
Спать никому не хотелось. А потом кто-то из девочек начал тихо скулить, что очень есть хочется.
Я вдруг почувствовала ответственность за всех — ведь я это все затеяла, и значит, мне надо было как-то поддержать девчонок.
— Ничего страшного не случится, если мы немного поголодаем. Может быть, Тамарочка поймет, что была не права, что нельзя с нами так обращаться? Помните, как во время революции политические заключенные объявляли голодовку и добивались удовлетворения своих требований? Мы тоже должны постоять за себя. Давайте лучше песни петь потихоньку, так мы отвлечемся от мыслей про еду, — сказала я и приглушенным голосом начала петь нашу любимую «Бригантину»:
— Надоело говорить и спорить
И любить усталые глаза.
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса…
Девчонки подхватили, также вполголоса. Звучало это торжественно и строго, как на собрании революционеров в подполье.
Потом мы пели песни Высоцкого — «О друге» и «Вершину», Окуджавы — «Возьмемся за руки друзья», Визбора — «Люди идут по свету» — и что-то еще в таком духе.
Но песни закончились, а тихий час — еще нет. Тогда я вспомнила про Надю Егорову.
Наденька Егорова, всеобщая любимица нашего отряда, училась в элитной английской школе и учила нас английским словам и фразам, а еще у нее был особенный талант: она практически наизусть знала все рассказы Конан Дойла про Шерлока Холмса. Иногда перед сном она пересказывала их нам так хорошо и подробно, без труда произнося все сложные имена героев, что казалось, будто она читает по книге.
— Наденька, может, ты расскажешь нам «Собаку Баскервилей»?
— Хорошо. А вы готовы слушать? Это длинный рассказ.
— Конечно, готовы!
— Расскажи, пожалуйста!
— Давай, это так интересно! — донеслись голоса девочек из разных концов палаты.
Надя негромко, но выразительно продекламировала весь рассказ. Время тихого часа пролетело незаметно и уже почти заканчивалось, как вдруг в нашу палату заглянул Серега Смирнов. Сережа был высоким упитанным парнем, и его фамилия совсем не соответствовала его характеру. Он был веселым, немного нагловатым и среди других мальчишек пользовался авторитетом.
— Ну что, девчонки, на полдник идем? Ужас как есть хочется!
— А ты что, Серега, похудеть боишься? — усмехнулась Оля Исакова.
— Он боится, что если не поест, то никогда не отыграется в баскетбол у девочек, — съязвила Ира Богатырева.
— Вы, мальчишки, как хотите, но мы за булку с повидлом продаваться не намерены, — сказала я решительно. — Тамарочка так и не поняла, что была не права, — не время еще сдаваться.
— Ну если вы такие слабаки, идите жуйте свои плюшки. И перед Тамарочкой не забудьте извиниться за плохое поведение, — продолжила Оля.
— Пойду поговорю с пацанами, — уныло ответил Серега и скрылся за дверью.
Минут через пять он вернулся и сообщил, что все парни согласились на полдник не ходить.
Мальчишек мы уговорили, но у нескольких девочек стал понемногу пропадать боевой настрой.
— На полдник, наверное, ватрушки будут. Вкусные, как обычно. Я бы сейчас съела ватрушечку, — грустно сказала полненькая Наташа.
— А я бы и от корочки хлеба не отказалась, — поддержала ее соседка по кровати Людочка.
— Девчонки, а где ваша гордость и самолюбие? Мы не можем вот так просто отступить от своего решения, потерпите еще немного, — сказала я решительно.
За десять минут до начала полдника к нам опять пришла Тамара, бледная, не такая уверенная в себе, как обычно.
— Девочки, вставайте, надо идти на полдник, — сказала она натянутым голосом, изо всех сил пытаясь говорить мягко.
Мы ответили ей молчанием.
— Да что же вы за дети такие? Как еще с вами разговаривать? Вы должны слушать, что вам старшие говорят! — Голос ее опять противно заскрипел.
Мы не отреагировали.
— Кто из вас зачинщик? Завтра позвоню родителям, пусть они с вами разбираются! — уже почти кричала Тамарочка. — Нет больше моих сил вас уговаривать! — закончила она свой монолог и вышла.
Такой же результат получился при попытке переговоров с мальчиками.
После ухода Тамарочки новая волна обиды и возмущения придала нам сил на продолжение бойкота.
Потом заходила Света, тоже пыталась нас уговорить пойти в столовку, напомнила, что после полдника у нас должна быть репетиция к конкурсу отрядной песни, но мы не стали ей отвечать.
Лежать нам надоело, мы уселись кучкой на несколько кроватей, обсуждая события дня. Вспомнили нашу потрясающую победу в баскетбольном турнире, посмеялись над тем, с каким унылым видом уходили со стадиона проигравшие команды, поговорили про Тамарочку… Но как-то невольно все темы постепенно свелись к разговорам о еде. Девчонки начали вспоминать любимые бабушкины блинчики и пирожки. Чувство голода постепенно обострялось. Идея не ходить на ужин многим уже перестала нравиться.
— А у меня в тумбочке со вчерашнего ужина хлеб остался, я взяла его на всякий случай! — вдруг радостно воскликнула какая-то из девочек.
— А у меня немного печенья есть.
— А у меня ириски.
Все, у кого были заначки, вытащили их из своих тумбочек и небольшой кучкой сложили на одну из кроватей.
— Давайте разделим на тех, кто совсем не может терпеть. Я пока могу, — сказала я уверенно, хотя у самой тоже начинало сосать под ложечкой.
Добычу разделили и раздали особо страждущим. Все понемногу успокоились, стали рассказывать веселые истории, петь песни. Но время текло удивительно медленно.
В дверь опять заглянул Сережка.
— Ну что, как вы тут? Пацаны уже не хотят бастовать, на ужин собираются. А вы?
— Слабаки! Девочки терпят, а вы не можете! — ответила я иронично.
— Бабы вообще народ терпеливый, а мы жрать хотим! — парировал Серега.
— Ну и катись отсюда колбаской! — ответили хором Иры.
Сережа ушел, и я почувствовала, что скорее всего не смогу уговорить народ на дальнейшую забастовку, но виду не показала. Сдаваться просто так не хотелось: гордость не позволяла, но как мне было их всех удержать? Они такие разные, не все так остро восприняли ситуацию.
Если все пойдут на ужин, что мне тогда делать? Одной продолжать голодовку? Тогда это будет воспринято как неадекватное поведение. Наша сила в том, что мы вместе, но смогу ли я всех удержать, думала я, чувствуя, что неправильно вот так просто сдаться, пока Тамарочка не поняла, что обидела нас.
За полчаса перед ужином снова пришла Тамарочка и усталым голосом попросила нас всем отрядом собраться на террасе.
Мы вышли: очень хотелось подышать свежим воздухом и немного размять затекшие от долгого лежания и сидения конечности.
— Ребята, я должна вам сказать, что была не совсем права, погорячилась, — слегка дрожащим голосом проговорила она. Было видно, как трудно давались ей эти слова. — С завтрашнего дня первому и второму отряду разрешается ходить в столовую без построения и речовок. Шуметь и врываться в зал как сумасшедшие, конечно, не надо, а следует спокойно зайти и занять свои места. А сейчас я прошу вас всех пойти на ужин и забыть случившийся инцидент. Надеюсь, что вы люди достаточно взрослые и не будете упрямиться, — закончила она свою речь.