Трюс опустилась в старое кресло. Пистолет она спрятала в нижний ящик серванта, я кладу свой туда же. Без него, без его веса я чувствую непривычную легкость. Пистолет не как одежда, он часть моего тела.
Трюс похудела, осунулась. Бледное лицо. Темные круги под глазами. Мой взгляд цепляется за вещи на подоконнике позади нее. Все на месте. Я беру мою жестяную черепашку и щелкаю ее по головке. Неужели три года назад я была ребенком, играла с этой игрушкой? Черепашья головка качается вверх-вниз. А сейчас? Кто я сейчас?
Вот-вот придет мама. Увидит свою Фредди, из прошлого. Фредди с черепашкой. Или все-таки увидит меня? Ту, которой я стала? Меня охватывает уныние. Я и сама точно не знаю, кто я. На улице по-прежнему поют и веселятся.
Я не слышала, как в двери повернулся ключ, но вдруг она здесь. Дверь комнаты распахнута, она стоит, прислонившись к косяку. Мама. Худая, усталая, но это наша мама.
Мы не бросаемся друг к другу в объятия. Трюс не встает с кресла. Я не отхожу от подоконника. Мы глядим друг на друга. Молча. Мы так давно не виделись. Столько всего произошло.
Мама смотрит то на меня, то на Трюс. Мама, думаю я, ну спроси же что-нибудь. Ты должна понять, кем мы стали. Мы не отводим от нее взгляда. Раньше я думала, что она видит нас насквозь, но теперь? Девочки, уехавшие из дома на Оликанстрат, исчезли, потерялись на войне.
Я делаю шаг к ней. «Спроси же что-нибудь!» – глазами прошу я. Она молчит. Не может.
И я не могу. И Трюс.
У мамы на глазах выступают слезы. Она слегка отворачивается от нас. Будто бы для того, чтобы посмотреть в окно. Ей по-прежнему хочется быть сильной в наших глазах, но мы уже не дети, и, возможно, ее слезы помогут нам больше, чем ее сила.
Наконец она утирает глаза, снова поворачивается к нам, подходит и обнимает меня за плечи. Без слов прижимает к себе. Я на несколько сантиметров выше нее. Как деревянная кукла – руки неловко висят вдоль тела, – я позволяю ей себя обнять. Скажи же что-нибудь, думаю я. Эти объятия… их недостаточно.
– Трюс? – тихонько зовет мама.
Трюс не шевелится.
Мама гладит меня по голове, по волосам. Долго-долго. И что-то постепенно меняется. Тает, как лед. И тут я понимаю: она знает, очень хорошо знает. Она знает нас.
На меня давит мой панцирь, тяжелый, будто свинцовый. Я стараюсь не плакать от усталости, не плакать по Стейну, бабушке Брахе, Лутье, маме, Трюс, Абе, Ханни – по всему. А может, со слезами как раз не стоит бороться? Я позволяю мышцам расслабиться. Слезы катятся по щекам, словно я копила их до тех пор, пока мама не обнимет меня. Я касаюсь лбом ее лба. В маминых объятиях я могу плакать. И плачу, как не плакала все эти годы.
– Трюс, – снова зовет мама.
Трюс медленно поднимается. Миг – и она бросается в наши объятия, и теперь мы ревем втроем.
Мама – наш спасательный круг.
– Стейн погиб, – всхлипывает Трюс.
Я рывком поворачиваюсь к ней, заглядываю в глаза. Она знает! И слезы еще сильнее брызжут из глаз. Как будто до меня только сейчас дошло, что мы потеряли и наших возлюбленных. И единственное, что я могу, – это плакать. Я бы хотела остаться сильной. Смотри, мама, смотри, я все могу, я такая же, как ты. Но я могу не все.
Мамино лицо побелело, губы дрожат.
– Мои милые, сильные девочки, – шепчет она.
Да, думаю я. Я чувствую, я плачу, и я сильная. Мне кажется, будто с меня спадает маска.
По моим щекам катятся мамины слезы. Она торопливо вытирает их, но за ними льются новые. Она смотрит на нас – сначала на Трюс, потом на меня, – и коротко, грустно улыбается.
– Простите, – хрипло говорит она.
Я не знаю, за что она извиняется, но это неважно, и я говорю:
– Мы еще живы.
Мы опускаемся на диван. Сопли, распухшие веки, липкая одежда. Проходит еще немало времени, прежде чем мы чувствуем, что выплакались. Что туман в голове рассеивается. Я шмыгаю носом, утираю рукавом лицо. Комната снова просто комната, мама снова мама, а я снова я. Будто вернулась из долгого путешествия. На миг я чувствую, что жизнь хороша, и думаю: может быть, это начало.
Солнце заливает комнату золотым сиянием. Я встаю, подхожу к окну, смотрю на бакалейную лавку напротив. В дверях появляется силуэт. Высокая худая фигура. Это Петер, больше некому, но мои руки не шелохнутся, безвольно висят, не машут. У каждого из нас своя история – и у меня, и у Петера. Общей у нас нет.
Нам конец. Я знаю. Но я хочу жить, хочу любить. И буду, хоть и не представляю как. И кого.
Он поднимает руку, и в этом движении я вдруг узнаю того Петера, из прошлого. Моего Петера. И моя рука тут же машет в ответ. Это тот самый Петер… с которым я так близко подошла к тому, чего хотела.
Он отворачивается, и я, вытерев тыльной стороной ладони глаза, перевожу взгляд на наше окно. В нем отражается девочка с косичками. Я вытаскиваю из косичек красные ленты и, поколебавшись пару секунд, засовываю этот сувенир своей юности в карман. Нет, нет! Я опускаюсь на корточки перед сервантом и кладу их на наши маузеры. Потом выуживаю из кармана цепочку бабушки Брахи, надеваю на шею и поворачиваюсь к маме с Трюс.
Война в прошлом, хотя, боюсь, по-настоящему она не закончится никогда. Но я знаю: у меня все еще есть мама и сестра и мы все еще здесь.
Так и есть. Мы втроем. Это начало.
Послесловие
– Нет-нет, интервью я давать не буду. Мне девяносто один год, это я уже не потяну.
Таковы были первые слова мефрау Деккер-Оверстеген, с которыми она впустила меня в свою квартиру. Передо мной стояла невысокая статная женщина, кудрявые волосы повязаны ярким шарфом. За ее отказом могло скрываться все что угодно. «Что, если мы сначала разговоримся?» – подумала я. Так оно и вышло.
– И все-таки попалась я на удочку! – два часа спустя признала Фредди (как я теперь могла ее называть). «Нет» превратилось в «да». Мы быстро нашли общий язык, и она разрешила мне вернуться. Со временем книга стала многое для нее значить.
В этой старой женщине с острым умом порой просматривалась юная Фредди – вероятно, самая молодая участница нидерландского Сопротивления.
Ее подруга и соратница по подпольной работе Ханни Схафт была расстреляна в дюнах неподалеку от Блумендала 17 апреля 1945 года, за три недели до освобождения. Ей было 24 года. В 1946 году Ханни посмертно наградили нидерландским Крестом Сопротивления 1940–1945 и медалью Свободы – специальной американской наградой. Прошло много времени, прежде чем заслуги Трюс и Фредди тоже получили признание. Как «коммунистки» они считались лицами, опасными для государства. В 1950-х годах на Фредди даже было совершено покушение, в нее стреляли. Интересно, что преступника так и не поймали.
Через год после окончания войны Фредди вышла замуж, затем родила четверых детей. В отличие от часто выступавшей с лекциями сестры, Фредди никогда не стремилась к публичности, но то, что ее героизм так и не был отмечен, ранило ее. Когда 14 апреля 2014 года, спустя почти семьдесят лет после войны, обе сестры получили из рук премьер-министра Нидерландов Марка Рютте Мобилизационный военный крест за заслуги в борьбе с нацизмом, это очень много для нее значило. Как сказал Рютте: «Благодаря вам и таким, как вы, мы с 1945 года живем в свободной стране; свобода – величайшее завоевание нашего правового государства».
В конце августа 2018 года я навестила Фредди в последний раз. У нее болела спина, она лежала в постели. Казалось, в стенах ее комнаты в доме престарелых остановилось время. Мне уже давно не требовалось ее ни о чем расспрашивать: книга была написана. Возможно, поэтому, когда я ее навещала, меня часто охватывало ощущение покоя. Когда я уходила, она сказала, что любит меня, и я призналась, что тоже ее полюбила. Это прозвучало как прощание. Прощание, полное любви. Через неделю, 5 сентября 2018 года, за день до того, как ей исполнилось девяносто три, Фредди умерла. Мне ужасно жаль, что Фредди не дожила до выхода этой книги. Но пусть ей и не удалось подержать книгу в руках, Фредди очень радовалась тому, что ее заслуги были признаны таким образом. Это она еще успела почувствовать. Признание необходимо человеку, чтобы его деяния стали видимыми, обрели смысл. Этой книгой – лучшей, которую я была способна написать, – я хочу посмертно воздать Фредди почести, которых она заслуживает.
Прости, родной,
что день твой омрачаю
прости,
что слезы-камни лью
ведь день былой меня не отпускает
Трюс Менгер, из поэтического сборника «На сетчатке моего разума»
От автора
Хочу подчеркнуть, что «Девочка с косичками» – это вымысел, основанный на реальных событиях, с которыми я обращалась так, как того требовало повествование. Поскольку Трюс оставила после себя больше документальных свидетельств и к ним у меня был более свободный доступ, иногда я использовала случаи из ее жизни – к примеру, историю бабушки Брахи. Порой сюжет нуждался в вымышленных персонажах, и я вводила их: таков Петер. Некоторые происшествия полностью выдуманы. Другие – подлинные от начала и до конца. Последнее, к сожалению, относится и к судьбе Лутье.
Благодарности
Я благодарна Фредди Деккер-Оверстеген за наше общение, за то, что она позволила мне узнать себя и согласилась рассказать о своем военном прошлом.
Я также благодарю писательниц Энне Кунс и Ренату Мамбер, писательниц и наставниц в писательском мастерстве Майке Молхёйсен и Хенни Фортёйн и моего мужа Роба ван Вегена – все они очень помогли мне на разных этапах работы. Я очень признательна редактору Ханни Моддерман и издателю Тилле Доп из издательского дома «Лёйтинг-Сейтхофф» за идеи и редактуру.
Благодарю Йитте Схют-Деккер, дочь Фредди, за предоставленные фотографии.
Спасибо историку Петеру Хамманну за предоставленные фотографии и проверку рукописи на предмет исторических ошибок.
Благодарю Патрис ван Боксел и Маттиаса Роземонда за проверку фламандских и немецких фрагментов текста соответ