Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля… – заиграл мобильник.
– Алло, – ответил Самокатов.
– Приветик, – сказала Курочкина.
Глава IIIРита + Гена = love
– Рита! – обрадовался Генка. – Это ты?
– Нет, не я, – хихикнула Курочкина. – С вами говорит автоприветчик.
Все Генкины тревоги сразу же – фьють! – и улетели.
– Рит, а чего ты в школу не пришла?
– А, решила прогулять, – беспечно ответила Курочкина. И спросила: – А ты от Московского вокзала далеко живешь?
– Нет, не далеко. На Лиговке. А что?..
– Приезжай тогда сейчас на Фарфоровскую. До нее минут десять на электричке. Давай, Генчик, в темпе. Я тебя буду на платформе ждать.
– А почему именно туда?
– Приедешь – узнаешь.
– О’кей! Еду!
И Самокатов помчался на вокзал. Он бы сейчас и на край света помчался, если бы Рита его туда позвала.
Примчался. Вскочил в электричку и снова помчался. На Фарфоровскую.
Настроение у Самокатова сделалось просто суперским! Генка больше не думал ни о своем кошмарном сне, ни о странностях в школе… Правда, он сегодня пару схватил. И если ее не исправить, то по русскому за год будет трояк. А это значит – гуд бай навороченный айфон. Так что придется подкатывать к Нестеровой насчет двойку исправить.
И вот уже – Фарфоровская.
Курочкина стояла у кассы и что-то писала маркером на стене.
– Привет, Рит! – подскочил Генка. – А что ты тут пишешь?
Курочкина закрыла надпись ладошкой.
– Ничего.
– Дай посмотреть.
– Не дам. Прочтешь, когда обратно поедешь.
– Ты что-то про меня написала?
– Про тебя и про себя.
– А можно я сейчас посмотрю?
– Нельзя.
И Рита увлекла Генку к скамейке.
– Посидим?
– Посидим.
Они сели. Курочкина достала из рюкзачка пакетик изюма в шоколаде и протянула Самокатову.
– Угощайся, Генчик.
Генка начал угощаться.
– Рит, а чего ты сегодня в школу не пришла? – снова спросил он.
– Так я ж тебе сказала: решила прогулять.
– Но мы же договорились после уроков пойти в океанариум.
– Ой, извини. Забыла.
Генка был уязвлен.
– Я ведь тебе три раза напоминал.
– А у меня в одно ухо влетело, а из другого вылетело, – захихикала Рита.
Да, стыдить Курочкину было явно бесполезно. И Самокатов сменил тему.
– А ты что, здесь живешь?
– Ага, под платформой, – продолжала хихикать Рита.
– Ну, в смысле, около Фарфоровской? – уточнил Генка.
Курочкина не успела ответить. К ним подошел мужчина в черном костюме и с белым букетом.
– Вы не подскажете, как пройти на собачье кладбище? – спросил он.
Рита стала объяснять:
– Идите прямо, потом налево, затем направо…
Мужчина пошел. А Генка спросил:
– Что еще за собачье кладбище?
– Там собак хоронят. И еще кошек, хомячков… Короче, домашних животных; я своего Крыжовника тоже там похоронила.
– Какого Крыжовника?
– У меня был кот по имени Крыжовник… – Курочкина печально вздохнула.
Мимо платформы несся скорый поезд. Когда он унесся, Рита сказала:
– Ген, у меня для тебя не очень приятная новость… – Курочкина замялась.
«У нее есть другой пацан!» – сверкнула догадка у Самокатова. И он тут же выпалил:
– У тебя есть другой парень, да?
Рита взъерошила Генкины волосы.
– Никого у меня нет, дурачок. Я люблю только тебя.
Генка смутился.
– Любишь?..
Рита кивнула.
– Люблю. Надеюсь, ты не против?
– Да.
– Что – да?
– Ну то есть – нет. Не против.
Курочкина встала со скамейки.
– Пойдем, я тебе покажу, что я написала.
Они подошли к кассам. На стене было написано:
Рита + Гена = love
«Самое время для поцелуя», – решил Самокатов и потянулся к Ритиной щеке. Курочкина отстранилась.
– Не надо, Генчик, – сказала она.
– Почему?
– Потому что мы должны расстаться, – трагическим тоном сообщила Рита. – Навсегда.
– Как это – навсегда? – обалдел Самокатов.
– Сейчас поезд пройдет, и я тебе объясню…
Мимо платформы катил товарняк. Длинный-предлинный. Генка прямо-таки весь измаялся в ожидании, когда тот закончится.
Наконец товарняк закончился, а Рита начала:
– Раньше я была очень веселой девчонкой…
– Да ты и сейчас…
– Не перебивай, пожалуйста. Я любила прикалываться, обожала вечеринки, прогулки… Но однажды я попала в больницу с аппендицитом. И там случилась ужасная вещь… – Курочкина замолчала.
– Ну?! – не выдержал Самокатов.
– В общем, хирург, который делал мне операцию, внезапно сошел с ума. И вместо аппендицита вырезал у меня… сердце. – Рита опять умолкла.
– Фигня какая-то, – хмыкнул Генка.
– К сожалению, не фигня. Послушай, если не веришь.
Генка послушал. В груди у Риты было тихо.
– Можешь и пульс пощупать. – Курочкина протянула руку. – Его у меня тоже нет.
Самокатов пощупал. Пульса не было.
– И зрачки у меня на свет не реагируют… – Рита посмотрела на солнце. – Видишь?..
Самокатов был сбит с толку. А Рита продолжала:
– В той больнице проводились опыты по оживлению мертвых. Вот меня и оживили. Но не до конца. Для того чтобы стать окончательно живой, мне надо твое сердце.
– Мое? – ошарашено произнес Самокатов.
– Да, твое, – кивнула Курочкина и сделала шаг вперед.
Генка невольно попятился. Курочкина сделала еще шаг вперед. А Самокатов, соответственно, шаг назад.
Тем временем приближался очередной товарняк. Тудух-тудух… тудух-тудух… – стучали колеса.
Курочкина продолжала наступать на Самокатова, улыбаясь при этом какой-то застывшей улыбкой.
– Рит, ты чего?.. – пробормотал Генка, отступая к краю платформы.
И тут вдруг Ритино лицо мгновенно позеленело.
– Отдай свое сердце! – завизжала Курочкина и толкнула Самокатова на рельсы.
– А-а-а-а-а!.. – полетел Генка с платформы. Прямо под колеса товарняка.
Глава IV«Шуточки» подсознания
– А-а-а-а-а!.. – продолжал вопить Самокатов. Что с ним? Где он? Да это же его комната!.. А сам он лежит на кровати… Блин!.. Значит, это был сон!.. Сон?.. Но почему так болит затылок?.. Генка нащупал на затылке здоровенную шишку. И тотчас вспомнил о царапинах на шее, появившихся после вчерашнего сна.
А что если это никакие не сны, а глюки, во время которых он царапает себя ногтями и бьется головой о стену!
Самокатов даже вспотел от такого предположения. И отбросил его куда подальше. Да нет же! Все очень просто: он где-то незаметно для себя оцарапался и ударился. И с кошмарами тоже все очень просто: он в инете объелся фильмами ужасов; вот поэтому кошмары и сняться.
Но сколько Генка себя ни убеждал, все равно оба сна казались ему явью. Он даже путаться стал – что ему снилось, а что было на самом деле. Ну то что он в Курочкину превратился – это, конечно, сон. А вот когда он пошел в школу и спорил там с Максом насчет все той же Курочкиной – это сон или не сон?.. Вроде бы не сон… А может, сон?
«Двойка!» – осенило Самокатова. Ему же Нестерова пару влепила!.. Генка схватил дневник, перелистал… Есть пара!.. Вот она!.. Самокатов обрадовался стоящей в дневнике двойке, как пятерке никогда не радовался. Значит, то, что было вчера в школе – было на самом деле. Он поболтал с Горохом, схватил двойбан, вернулся домой и…
И – что?
Генка опять встал в тупик. Потом позвонила Рита и позвала его на Фарфоровскую. Выходит, с этого момента и начался сон? Но тогда получается, что, придя из школы, он сразу же лег спать – это в три-то часа дня! – и продрых до сегодняшнего утра. Фигня какая-то… Спать он обычно ложился в десять, а с отъездом родителей – в двенадцать. Ночи, разумеется, а не дня. Да, но если он, вернувшись из школы, не лег спать и не ездил на Фарфоровскую – что же, в таком случае, он делал с трех до полуночи?
В общем, Самокатов опять потопал в школу. Притопал. И около раздевалки встретил Горохова.
Макс как всегда был в своем репертуаре:
– Зацени, Самокат. Вчера на вечеринке две девчонки из-за меня подрались.
На сей раз Генка заценивать не стал.
– Горох, – сказал он, – я задам тебе пару вопросов. Ты просто отвечай и ни о чем не спрашивай.
Горохов недоуменно уставился на друга.
– Самокат, ты в последнее время какой-то прибабахнутый.
«Будешь тут прибабахнутым», – подумал про себя Генка, а вслух спросил:
– Ну, ты врубился?
– Врубился, врубился, – ответил Макс и тотчас спросил: – А почему я не должен ни о чем спрашивать?
– После объясню, – пообещал Самокатов и начал задавать вопросы: – Я вчера в школе был?
– А ты что, сам не…
– Отвечай на вопрос!
– Ну был.
– Мы о Курочкиной говорили?
– Ну говорили.
– Раньше ты о ней слышал?
– Нет, не слышал.
– Мы с тобой после школы куда-нибудь ходили?
– Нет, не ходили… Слушай, Самокат, – не выдержал Горохов, – а ты случайно не шизанулся?
– Вполне возможно, – вздохнул Генка и рассказал Максу обо всем, что с ним случилось то ли во сне, то ли наяву.
– Вот такие у меня заморочки, – мрачно закончил он свой рассказ. – Что ты на это скажешь?
Горохов дурашливо похлопал друга по плечу.
– Чего тут говорить, Самокат. Ложись в психушку.
– Да пошел ты!.. – вспылил Генка.
И сам пошел. Злой как черт.
Макс кинулся следом.
– Эй, я же пошутил.
– Отвали!
– Да не заводись, Самокат! Че ты такой нервный?
– Посмотрел бы я на тебя, если б тебе всякая шиза снилась!
– Подумаешь, как будто мне шизуха не снится. Недавно вон приснилось, что я от монстров удирал.
– Ты хоть удирал. А я на рельсы упал и ни рукой, ни ногой не могу шевельнуть. А товарняк надвигается…
– Ой, да не парься ты, Самокат!
Но Генка не мог не париться.
– Ну вот откуда у меня шишка на затылке?
– Ударился обо что-то.
– О подушку что ли?
– Почему о подушку? О кровать, например.