На коленях у Мейкпис была разложена драгоценная самодельная карта, нарисованная на поблекших страницах старых баллад. Здесь были грубо начертанные маршруты, ведущие в Лондон и другие большие города.
– Знаю, – прошептал Джеймс, грызя ноготь большого пальца. – Полк уходит завтра. Ведет его сэр Энтони и берет с собой сына, мастера Роберта. Мастер Саймонд тоже идет – он сам мне сказал.
С праздничной ночи Мейкпис больше не могла думать о Саймонде как раньше. Его заставили наблюдать, как собственный отец становится одержим призраками. А приказ леди Эйприл «освободить» от жизни пустую скорлупу деда? Неужели семья заставила молодого человека задушить старика подушкой? И все же потом он казался таким спокойным! Она не знала, жалеть его или чувствовать отвращение.
Джеймс не хотел об этом говорить, и Мейкпис одолевали подозрения, что Саймонд во всем ему признался. Мысль эта уязвила ее до глубины души, но она попыталась справиться с ревностью.
– Так это идеальное время для побега! – прошептала она в ответ. – Старшие наконец ввяжутся в войну и будут заняты, да и Кроу тоже. Во всех местных деревнях полно солдатских жен, которые собирают вещи, чтобы последовать за мужьями! Подумай, какая начнется суматоха! Неразбериха, толпы марширующих людей, среди которых можно спрятаться, если захотим!
Но тут Мейкпис глянула на брата и увидела то, что следовало бы заметить с самого начала. Он боится в чем-то признаться и все же умирает от желания поделиться с ней. Джеймс так и бурлил, пытаясь подавить эмоции.
– В чем дело? – спросила она, охваченная дурными предчувствиями. – Что ты натворил?
– Попросился идти с полком – прислуживать мастеру Саймонду. Мне отказали… но я вступил в ополчение, которое будет охранять Гризхейз и деревни. Не смотри на меня так! Это хорошие новости! Шанс!
– Шанс для тебя? Вероятно. Прекрасный шанс подставить голову под пушечное ядро!
– Да я, возможно, вообще не увижу сражения! И обещаю быть ходячей осторожностью!
– В тебе слишком много самодовольства и адского пламени, хотя ты еще зеленый, как ива! Остальные солдаты будут давать тебе самые опасные задания и облапошат в кости!
– Да, матушка, – кивнул Джеймс с шутливой серьезностью. Лицо искривила уродливая, но все же очаровательная улыбка. Обычно старое прозвище смягчало Мейкпис, но сегодня застряло в глотке. Ее явно пытались рассмешить. – Послушай, Мейкпис! Если начнется бой, я смогу показать себя, и Фелмоттам придется меня признать. Как только я приобрету некоторую власть в семье, то сумею лучше тебя защитить.
Мейкпис потрясенно уставилась на него.
– Власть в семье? – повторила она. – Мы же решили покинуть эту семью! Решили, что ничего от них не хотим и сбежим, как только подвернется случай. Или наши планы изменились?
Джеймс опустил глаза, и она поняла, что планы действительно изменились. До нее вдруг дошло, что они менялись постепенно и началось это еще до Двенадцатой ночи.
Она ощутила, как брат ускользает от нее и данных обещаний. Его таланты признаны в Гризхейзе. А вдруг он не усвоил всего, что необходимо для их побега? И прежде чем они совершат этот последний акт неповиновения и неблагодарности, не стоит ли взять от семьи сколько возможно? Вот так постепенно эти идеи уступили место другой мысли: «Если я смогу обрести силу в Гризхейзе, стоит ли вообще бежать?»
– Мы больше не дети, – напомнил Джеймс, словно обороняясь. – Теперь я мужчина. И имею обязательства… перед семьей… Перед королем.
– Но побег из этого места – вовсе не детская игра, – парировала Мейкпис, чувствуя, как горят щеки.
– Разве? – бросил Джеймс. – Ты действительно считаешь, будто мы когда-нибудь сумеем сбежать от Фелмоттов… с этими? – Он кивком показал на куски карты. – Это с самого начала было игрой, которую нам никогда не дано выиграть. Фелмотты всегда найдут нас, Мейкпис. Мне нужно увидеть истину как она есть. Нужно играть по их правилам, и играть хорошо!
– Это все боб в пироге, – с тихой яростью процедила Мейкпис.
– Что?!
– Боб в пироге Двенадцатой ночи! Случай сделал тебя князем беспорядка на одну ночь, и ты не смог устоять! Отшвырнул все наши планы, как тряпку, только ради того, чтобы тебе все кланялись, повиновались и называли тебя милордом! Хотя все это было притворством и обманом! Ты обещал, что мы сбежим вместе, Джеймс! Ты обещал!
И в этом была суть дела. Помимо тревоги за Джеймса в душе Мейкпис тлело жалкое, ребяческое ощущение его предательства.
– Тебе никогда не нравились мои планы побега, – прошипел Джеймс. – Будь ты менее застенчива… – Он осекся и снова заговорил тихим, но резким голосом: – Значит, давай сбежим, договорились? Сегодня ночью? Что мы сделаем? Украдем лошадь?
Его взгляд был чересчур пристальным. Чересчур вызывающим. Он и не собирался делать то, о чем говорил.
– Нам придется довольно скоро сменить лошадь. – Мейкпис не могла не указать ему на недостатки плана. – Помнишь, как быстро устала лошадь в последний раз, когда ей пришлось нести двух всадников? Нас поймали еще до того, как мы добрались до реки.
– Тогда мы направимся к Уинкастеру…
– Уинкастер? Город, где стоит другой полк? Там нашу лошадь заберут в кавалерию!
– Вот видишь! – раздраженно фыркнул Джеймс, хотя в глазах у него мелькнул торжествующий блеск. – Ты никогда не бываешь довольна!
Мейкпис выждала несколько секунд, чтобы успокоиться, и встретилась с ним взглядом.
– Послезавтра будет ярмарка в Пейлвиче, – заметила она, не повышая голоса. – Я могу уговорить мистрис Гоутли послать меня купить поросят и пряностей. Так у нас появятся деньги и следующие несколько часов меня точно не хватятся! Я сохранила восковой оттиск печати Фелмоттов. Мы можем его нагреть и прижать к фальшивому письму. Таким образом ты ускользнешь, а если кто-то тебя остановит, покажешь письмо и притворишься, будто везешь его в полк.
Мы встретимся и купим лошадь, которую Фелмотты не узнают. Переоденемся и поедем по старой дороге мимо виселицы Уэллмана. У меня достаточно припасов, чтобы прожить три дня без необходимости просить милостыню или покупать еду. Первую ночь проведем в пещерах Уэзера, а остальные – в любом амбаре, который только сможем найти.
План был не идеален, но все же лучше, чем у Джеймса, и соответствовал царившему сейчас хаосу. Глаза у Джеймса забегали, как того и ожидала Мейкпис.
– Давай поговорим об этом в другой раз, – пробормотал он и, обняв плечи Мейкпис, тихонько сжал. – Ты должна доверять мне.
Он был единственным двуногим созданием, которому доверяла Мейкпис. Но сейчас она ощущала, как это доверие вытекает из нее, словно кровь из раны. Она вывернулась из его объятий и побежала по проходу. Отсыревшие стены гулко отражали прерывистое эхо ее шагов.
Глава 14
День прощания с уезжающими по капризу судьбы выдался солнечным, ветер доносил запах пронизанного солнцем вереска с пустошей и аромат розмарина из огорода. В конюшнях и во дворе царила такая суматоха, что собаки, проникнувшись общим настроением, лаяли, взвизгивали и нервно трусили то за одним, то за другим.
Мейкпис с тяжелой головой после бессонной ночи была занята готовкой на кухне. До вчерашнего они с Джеймсом никогда серьезно не спорили, и теперь ее подташнивало и пошатывало, словно сорвавшееся с якоря судно. Воспоминания о последней ссоре с матерью терзали душу. Ее одолевал суеверный страх: если не помириться с Джеймсом, может случиться что-то ужасное. Но даже когда она вышла во двор, оказалось, что возможности поговорить с братом нет. Он был занят. Помогал Саймонду Фелмотту готовиться к отъезду.
Саймонд был облачен в добротную куртку из промасленной кожи угря. Сапоги и гребень шлема сверкали, светлые золотистые локоны развевались на ветру. Единственными признаками некоторой тревоги были не знавшие покоя руки и бегавшие глаза.
Мейкпис не впервые поразил контраст между ледяным самообладанием Саймонда и непринужденной улыбкой бродяги на губах Джеймса. И все же, наблюдая, как они серьезно шепчутся о чем-то, Мейкпис ощутила их близость. Это была недоступная ей часть жизни Джеймса. Мир мужской отваги и товарищества.
Широкоплечий сэр Энтони первым вскочил в седло. Коню он не нравился, поскольку лошадям вообще редко нравились Старшие и Лучшие. Но, как всякое животное в поместье, его немедленно укротили, приведя в полное повиновение. Следующего коня взял его сын Роберт, темнобровый молодой человек, казалось посвятивший жизнь тому, чтобы постоянно поглядывать на отца в поисках одобрения.
Прежде чем Саймонд уселся в седло, во двор вышел лорд Фелмотт и церемонно обнял сына. Но любви в этом объятии было столько же, сколько между ремнем и пряжкой. Мейкпис задалась вопросом, каково это, когда тебя обнимает скорлупа, зараженная призраками, хоть и имеющая облик отца.
Саймонд даже не вздрогнул. Если он и был расстроен или нервничал, на его лице ничто не отразилось.
В ту ночь Мейкпис спала тревожным сном на лежанке под кухонным столом, убаюканная дыханием и сонным рычанием лежавших у очага собак. Но перед рассветом ее разбудил шум в коридоре. Мейкпис выбралась из кровати и крадучись подобралась к двери. В одной руке она сжимала нож, в другой свечу. В дверях появилась темная фигура, примирительно поднявшая руки.
– Мейкпис, это я.
– Джеймс! – прошептала она. – Ты напугал меня до полусмерти! Что ты здесь делаешь?
– Мне нужно поговорить с тобой, – пробормотал Джеймс, пристально глядя на нее широко раскрытыми глазами. – Прости за все, что я наговорил раньше. Мне очень жаль. Я не выслушал твой план побега…
– И меня прости, – хрипло буркнула Мейкпис, пытаясь положить конец извинениям. – Я знаю, из ополчения бежать нельзя. Мне не следовало спрашивать. Ты бы стал дезертиром…
– Ерунда! – перебил Джеймс, оглянувшись. – У тебя все еще есть восковая печать? Печать Фелмоттов, о которой ты упоминала?
Мейкпис кивнула, потрясенная внезапной сменой темы.
– Вот!
Джеймс подошел ближе и сунул ей в руки сложенную бумагу.