- Знаю, - Наго притянул ее к себе, как ребенка покачивая в объятьях. - Я все знаю, с того момента, как услышал его голос неподалеку.
- Неужели ты совсем не злишься?
Наго, не раз за время ее отсутствия взлетавший в небо с намерением отыскать и убить Хиджу, но возвращавшийся обратно, усмиряя гнев, лишь усмехнулся. К счастью для Аби, у него было достаточно времени, чтобы справиться с собой и рассуждать спокойно и мудро.
- Могу ли я злиться на то, что ты поступаешь согласно своей природе? Я не хочу, чтобы мой остров стал для тебя тюрьмой, а я - надсмотрщиком. Лишь одно меня по-настоящему тревожит. Сможет ли человек с ветром в голове позаботиться, чтобы ты ни в чем не нуждалась?
- Не говори так о Хиджу, прошу! - всхлипнула Аби, понемногу успокаиваясь.
- Я хотел бы, чтобы твоим избранником стал самый достойный. Мудрый, сильный, почитаемый людьми. Чтобы окружил тебя любовью, уважением и роскошью, поселил во дворце. Но в том, что произошло, лишь моя вина. Ведь если бы я давал тебе больше возможности встречаться с людьми, тебе было бы из кого выбирать. Разве я вправе теперь винить тебя?
- Неужели нельзя остаться здесь, вместе? Чем Хиджу заслужил такую ненависть?
"Тем, что отнял тебя у меня", - с тоской подумал Наго, пожалев, что все же не убил наглеца. Чувствуя, что жалеет об этом не в последний раз.
- Я не испытываю к нему ненависти, - сказал он вслух. - Но остаться нельзя. Тебе пора возвращаться к людям. Жить, как полагается твоим сородичам. Вместе с другими. Ты ведь уже приняла решение, значит, ни к чему раздумывать и сожалеть. Оставь колебания позади и ступай на выбранный путь, иначе так и будешь вечность топтаться на месте.
- А как же ты? - тихо спросила Аби.
- У меня своя дорога. Ведь я дракон, не забыла? Нам чуждо все человеческое, - солгал Наго, и Аби, чтобы не огорчать его еще сильнее, сделала вид, будто верит.
И будет он господствовать над тобою
Развернув парус навстречу попутному ветру, Хиджу быстро шел туда, где остались люди его племени, и с каждым мгновением все больше укреплялся в своем решении. От этого страх рассеивался, как туман в лучах утреннего солнца, все вдруг становилось ясным и очевидным, даже удивительно, какие раньше могли быть сомнения. Море будто помогало своему ученику, подгоняя ровным, свежим ветром, ни единой волной не сбив с курса.
Вскоре Хиджу достиг места, где секахи собиралась находиться в эти дни, но, к своему удивлению, никого не обнаружил. Встревоженный, он подплыл ближе к берегу, высматривая силуэты лодок на горизонте. Но повернув за знакомый мыс он нашел лепа-лепа причалившими. Часть людей что-то делала на суше, другие просто оставались на борту, странно притихшие, словно забросив все обычные занятия. Ощущение чего-то нехорошего холодом сковало грудь, а когда он приблизился, приветствуя издалека, и никто даже не махнул рукой в ответ, оно переросло в уверенность.
Предчувствие не обмануло: в те три дня, что Хиджу провел не с ними, его соплеменников настигла беда. Она подкараулила на острове, том, самом первом, что посетили они после долгого странствия. Подобралась незаметно с жителями прибрежной деревни, вручившими ее вместе со своими товарами, ничего не подозревая. Выжидала своего часа, притаившись, усыпляла бдительность. Чуть тронула сперва самых слабых, детей и стариков, проявив себя поначалу лишь странной внезапной усталостью, а после взялась за других.
Лихорадка. Неведомая ранее болезнь, сжигавшая своих жертв ничем не исцеляемым жаром, иссушавшая бредовым полузабытьем. Выпивающая силы, душащая кашлем, надсадным, долгим, до боли в груди. В утро, когда Хиджу сбежал, первые подхватившие заразу почувствовали легкое недомогание. Ночью у них начался жар. В день, когда Хиджу вернулся, болезнь убила двоих. Их-то и готовилась хоронить секахи: старуху и младенца, не далее как на прошлой луне впервые вставшего на ножки. Мудрость прошлого и надежду будущего забрали духи, наполнив сердца людей страхом и отчаяньем.
Хиджу вернулся на свою лепа-лепа, где встревоженная мать, едва не задушив его в объятьях и не утопив в слезах, рассказала о случившемся. Чувство вины навалилось, придавив невыносимым весом, едва не разорвав сердце на куски. Неужели дукун прав, и это гнев духов, возмездие за дерзость? Глупо было надеяться, что обитатели Драконьего Острова простят. Пусть они и отпустили Хиджу безнаказанным, но взамен их жертвами стали другие, виновные лишь в том, что жили с ним в одном племени.
Ребенок, которого готовились хоронить, был младшим братом Гунтура. Потешный толстощекий карапуз, дар богов родителям, отрада их приближавшейся старости. Хиджу вновь отвязал лодку, не взирая на уговоры матери, и причалил к опустевшему берегу, чтобы дождаться тех, кто ушел готовить могилы, признаться им во всем, что натворил. Вскоре они вернулись - Гунтур, бледный, осунувшийся то ли от горя, то ли от болезни, другие родственники умерших, дукун с каменным, ничего не выражавшим лицом, отец Хиджу, встретивший сына коротким взглядом, пригвоздившим к месту. Процессия молча прошла мимо, некоторые из людей мельком смотрели на Хиджу и поспешно отводили глаза. Только Гунтур свернул в его сторону.
- Слава богам, ты невредим! - сказал он, приблизившись. - Мы уже думали, заболел где-то в море и сгинул, не имея сил вернуться. Я искал тебя, и Мелати тоже, только вот...
Друг виновато развел руками, и у Хиджу перехватило дыхание от жалости. Он коротко рассказал о своем поступке, ожидая в ответ гнева, презрения, да даже если Гунтур решит ударить, Хиджу не заслонит лица. Но тот лишь вздохул и улыбнулся грустно.
- Это был смелый поступок. Хоть и глупый, - сказал Гунтур, когда Хиджу закончил свою исповедь.
- Но разве таких слов я заслуживаю? Ох, Гунтур, если бы я мог повернуть время вспять...
- Ты не мог предугадать, к чему все приведет. Да и не верю я в твою вину. Но даже если дукун прав... Сегодня я уже лишился брата, не хотелось бы потерять еще одного, - Гунтур замолчал и посмотрел в сторону моря. Проследив за его взглядом, Хиджу увидел троих крепких молодых мужчин, направлявшихся в их сторону. - Зря ты вернулся.
- Я не собираюсь бежать. И готов принять любое наказание.
- Кому нужно сейчас твое геройство! Пойми, если расскажешь другим то же, что мне, тебя не просто пристыдят перед всеми. Еще есть время хотя бы попробовать скрыться в глубине острова. Вряд ли тебя будут долго искать. Я постараюсь задержать их немного.
- Спасибо, Гунтур. И прости. Ты тоже всегда был братом для меня, единственным, пусть не по крови.
Хиджу отвернулся, не в силах видеть на лице друга отражение боли, которую сам же причинял, и пошел навстречу воле секахи. Те трое, каждого из которых он знал с рождения, с кем частенько ставил сети и охотился на глубине, делил пищу и шутил на отдыхе, окружили его, молча, не встречаясь взглядами, будто не узнавая. Избегая касаться.
На лепа-лапа - чужой, на свою ему вряд ли еще хоть раз доведется вернуться - его привязали спиной к мачте. Никто не заговорил с Хиджу, все отводили глаза, старались не приближаться. Нарушив запрет, он сам стал запретом, осквернявшим любого, кто попытается помочь или просто дотронется.
Спустя какое-то время, показавшееся ему вечностью, дукун пришел и сел напротив. Когда молчание начало тяготить Хиджу, он поднял глаза. Дукун сидел, полуприкрыв веки, будто размышляя о чем-то. Почувствовав, что Хиджу смотрит, он наконец обратил на него внимание. Выражение лица дукуна стало сочувственным, по-отечески снисходительным, словно не связанный пленник сидел перед ним, а юноша, пришедший за наставлением.
- Ты же не будешь отрицать, что вновь нарушил запреты? - спросил он почти ласково. - Тревожил демонов и духов, навлек проклятье?
- Я вернулся, чтобы во всем сознаться, - отвечал Хиджу. Собственная судьба его вовсе не тревожила, лишь сожаления о друзьях и девушке, которая ждет его сейчас и опять не дождется, терзали душу.
- Тогда расскажи, мой мальчик, не утаивай ничего. Чем ты так прогневал духов? Быть может, я смогу придумать, как помочь секахи в беде.
Не отводя взгляда, Хиджу рассказал о своей любви к жрице Драконьего Острова, о намерении покинуть секахи и увезти Абигаэл с собою. Дукун молча слушал, глядя на Хиджу все суровей с каждым его словом. Когда рассказ был окончен, дукун кивнул, будто услышанное удовлетворило его, достал бетельницу, неспеша разжевал порцию и только потом заговорил сам.
- Что же, ты и сам понимаешь, насколько скверно поступил. И каким суровым должно стать наказание за такое. Мне жаль тебя, ты подавал большие надежды. Но коли сделал этот выбор, найди силы и на то, чтобы достойно принять свою судьбу.
Дукун встал и удалился. Больше никто не подходил к Хиджу до наступления ночи: все были заняты погребением умерших и уходом за больными, да и на лепа-лепа, где поместили пленника, никого не пускали. Хиджу так и просидел остаток дня в одиночестве, глядя на море - к вечеру ветер стих, водная гладь лишь слегка колебалась, слепя золотыми бликами уходящего солнца. Сидел Хиджу долго, так, что затекли связанные руки, но он едва это замечал, занятый своими мыслями.
Конечно, он корил себя за навлеченную на секахи беду, но привык быть честным перед собой. И понимал, что больше всего гнетет его сожаление о разлуке с Аби, о разочаровании, которое ей вновь придется пережить. Невольно перед внутренним взором снова и снова возникало ее лицо, голубые глаза смотрели доверчиво и кротко. Узнает ли она, отчего он не вернулся? Простит ли?
Похоронные ритуалы закончились. Голоса, доносившиеся за спиной, возвестили о возвращении людей с берега. Хиджу заворочался, пытаясь увидеть, что происходит, но тщетно - веревки лишь больно стянули онемевшие запястья.
Спустя немного времени вернулся дукун. На сей раз он не присел рядом, не взглянул сочувственно. Мимоходом, остановившись всего на несколько мгновений, он сообщил Хиджу о его участи, равнодушно и холодно, будто чужаку.