Какое-то движение, мелькнувшее на краю зрения, прервало его мысли. Брат Рикарду обернулся и замер, едва не выронив молитвенник.
Там, где крутой скальный выступ снижался, постепенно скрываясь в зарослях невысоких деревьев, стояло диковинное существо и смотрело на монаха настороженно, готовое в любой момент сорваться с места и исчезнуть так же беззвучно, как и появилось.
Оно напоминало человека – стояло на двух ногах, шерсть на теле почти не росла, зато на голове была густая, длинная, похожая на волосы. Ростом оно не достало бы монаху и до плеча. Точнее, она – судя по низко свисавшим грудям, существо было самкой.
Брат Рикарду подумал было, что это какая-то неизвестная разновидность обезьян. В западной части Флореса водилось множество странных животных, одни драконы ора чего стоили. Но взгляд из-под низкого лба казался разумным. Да и лицо ее никак не получалось назвать мордой, слишком оно походило на человеческое. Разве что уродливое – сплющенный широкий нос, лягушачий рот, массивные надбровья.
– Кто ты? – тихо, осторожно произнес монах, оставаясь неподвижным.
Существо, до этого внимательно наблюдавшее, отпрянуло, но убегать не стало. Слегка наклонив голову, оно посмотрело на монаха, будто задумавшись над его словами.
– Ты умеешь говорить? – спросил он на местном диалекте.
– Говорить, – пробормотало существо не очень четко, но вполне разборчиво.
Пока брат Рикарду приходил в себя, оно тщательно принюхалось, а затем боком, не сводя глаз с монаха, двинулось в обход него к алтарю. Боясь спугнуть удивительное создание, брат Рикарду медленно поворачивался за ним следом.
– Откуда ты? – решился он продолжить разговор. – Где твоя деревня?
Ответом было лишь невнятное бормотание. Косясь на монаха, существо приблизилось к настилу, потом вдруг резко метнулось, схватило что-то и бросилось бежать, скрывшись в зарослях так быстро, что брат Рикарду не успел даже его окрикнуть.
Подождав немного, монах осмотрел беседку и обнаружил, что загадочное создание украло пару светильников.
– Зачем они ей? – проговорил монах, растерянно озираясь. – И что она вообще такое?
Обуреваемый любопытством, забыв об осторожности, он устремился вслед за существом, но среди деревьев не нашел признаков чьего-то недавнего присутствия. На открытом пространстве склона, покрытого невысокой травой и редким низкорослым кустарником, он не заметил движения. Пустынно, тихо, спокойно, как всегда здесь бывало по вечерам. Загадочная тварь будто сквозь землю провалилась, ловко ускользнув от наблюдателя.
Брат Рикарду побродил немного по зарослям, цепляясь одеждой за колючие кусты, потом спохватился – он никогда не был хорошим следопытом, возможно, стоило позвать кого-то из туземцев, а не топтаться здесь самому. Выбрался на открытое место, отряхиваясь от налипшего сора.
– Что ты там делаешь? – окрикнула его Анна, тем временем прибывшая к вечерней проповеди.
– Я только что видел поразительное существо! – воскликнул монах, возвращаясь к импровизированной церкви.
От волнения то и дело сбиваясь на родной язык, он рассказал послушнице об удивительной встрече. Анна к такой речи привыкла и понимала ее довольно сносно, но столь несдержанным в эмоциях брат Рикарду бывал крайне редко, и это удивило ее. Тем более, судя по рассказу, существо ничем ему не угрожало, скорее, боялось само.
Для Анны, родившейся и прожившей всю жизнь на Флоресе, встреча с чем-то странным вовсе не была потрясением. Окруженная затейливым многообразием тропической природы, воспитанная с верой в духов и волшебство, она допускала чудеса в повседневной жизни как нечто естественное. Мир вокруг сам по себе был для нее чудом, живым, изменчивым, полным тайн. Принятие новой веры не могло разом поменять такое мировоззрение, впитанное с молоком матери еще до того, как Анна начала себя осознавать.
Для европейца, воспитанного ревностным католиком, такое отношение было непонятно и дико. Сомнения, неизвестность, неопределенность пугали, малейшее нарушение привычных законов грозило повергнуть мир брата Рикарду в хаос, лишало опоры. Он твердо верил, что все вокруг, будь оно материальным или духовным, либо от Бога – и тогда надлежало принимать его со смирением и благодарностью, либо от Дьявола – скверна и грех, которые нужно было уничтожать без колебаний.
– Встречала ли ты что-то подобное? – спросил брат Рикарду, закончив рассказ. Анна лишь пожала плечами. – Что же она такое?
– Может кто-то из младших лесных духов хотел подшутить над тобой, – невозмутимо ответила послушница. – А может ты слишком близко подобрался к его владениям. Я порасспрашиваю женщин, наверняка об этом духе что-то слышали здесь.
– Оно скорее напоминало обезьяну. Даже не обезьяну, а… – он едва не сказал «человека», но осекся. Сама возможность подобного сравнения оскорбляла Господа, сотворившего Адама по образу и подобию своему.
Анна, слушавшая его с любопытством, но не более, покачала головой.
– Тебе надо быть осторожней. Кем бы ни было то существо, духом ли, зверем ли, преследовать его опасно. Дух может оскорбиться, а зверь – напасть. Да и кто знает, сколько их там пряталось за деревьями.
Глядя на нее, спокойную, серьезную, брат Рикарду устыдился своей горячности. Несмотря на то, что Анна была необразованной дикаркой, в ее рассуждениях частенько присутствовала простая, но неоспоримая истина, какую иногда можно обнаружить в словах примитивных, близких к природе людей. На лице ее редко доводилось увидеть свойственные молодым женщинам лукавую улыбку или легкомысленное мечтательное выражение. Анна была строга и сдержанна не по годам, и эта строгость внушала невольное уважение. Но порою брат Рикарду ловил себя на мысли, что улыбка оживила бы ее грубоватые черты, придала бы им женственности, миловидности и мягкости.
– Ты права, – ответил он ей. По тропе, ведущей из деревни, уже шла вереница людей. – Не время увлекаться посторонними вещами, нас ждет дело по-настоящему важное.
И он выбросил странную встречу из головы, посвятив все помыслы своему Господу. Встретил тех, кто собрался на проповедь и молитвы, поприветствовал каждого, справившись о его делах. Потом читал проповедь, и она имела успех – туземцы остались довольны, задавали много вопросов. Брат Рикарду с удовлетворением наблюдал, как разгорается в их сердцах живой интерес.
Не вспомнил он о странной твари и после, когда закончились молитвы и начались беседы о делах насущных. Сегодня миссионер приготовил для жителей деревни радостную весть – он решил оставить здесь статую Девы Марии, привезенную из Ларантуки.
Эта небольшая, искусно расписанная статуя очень нравилась туземцам. Они часто приходили во внутреннюю комнату дома монаха, где по традиции хранились священные реликвии, посмотреть на Божью Матерь и оставить дары. Двери дома брата Рикарду всегда были открыты для каждого, но, хоть он и не признавался в этом, жизнь в таких условиях быстро утомила. Да и соседи, обычно добрые и терпеливые, начинали понемногу высказывать недовольство.
Тогда брат Рикарду решил расстаться с реликвией и вручить ее в дар первому из принявших Христову веру племен, рассудив, что это справедливое и мудрое решение. Временем, подходящим, чтобы установить статую в новом месте, монах выбрал приближавшийся День непорочного зачатия Девы Марии, о чем торжественно объявил собравшимся.
Ответом ему был гул радостных голосов – праздники местные жители любили, а невиданной красоты статуэтку считали наделенной магическими свойствами.
– Я нашел подходящее место здесь неподалеку, – говорил брат Рикарду внимательным слушателям. – В сухом и просторном гроте на другой стороне этой скалы.
– Я знаю это место! – ответил один из туземцев. – Мы с братом сделаем удобные ступени, чтобы спускаться туда.
– Но почему там? – спросил, судя по голосу, один из старейшин. – Мы могли бы построить для нее красивый дом на площади, на самом высоком месте. Как и полагается почитаемому божеству.
Брат Рикарду сдержанно ответил, что негоже мешать земное с небесным, и уединенный грот будет лучшим убежищем для тех, кто придет помолиться Деве. Такие доводы убедили всех, и остаток вечера они живо обсуждали грядущее празднество.
Лишь когда собрание было окончено, и все разошлись, брат Рикарду вспомнил о встрече с таинственным существом. Вновь его одолело любопытство. Воротившись домой, он расспросил хозяйку своего дома, сухонькую тихую старушку, такую древнюю, что казалось, вот-вот рассыплется от чересчур сильного порыва ветра, как трухлявое дерево.
– А-а-а, Эбу гого опять завелись на нашей горе, – прошелестела она хрипло. – Ну, где одна – там и другие недалече. Но ты не бойся, га’емезе, эбу гого не нападают на человека.
– Но кто они? – спросил брат Рикарду, удивленный, как спокойно воспринимают туземцы такое соседство. – Мне показалось, что это существо разумно и пыталось говорить со мной.
Старуха махнула рукой и улыбнулась, показав несколько оставшихся зубов. В свете огня ее лицо казалось совсем темным, словно вырезанным из красного дерева.
– Говорить умеет и птица-джалак, – она кивнула в сторону накрытой куском холста клетки. – Не похоже, что они умные. Живут в лесу, как обезьяны, ни домов не строят, ни самых простых вещей не мастерят. Тащат все, что можно разжевать, и пробуют съесть.
– У меня она украла пару светильников, – сказал брат Рикарду. – Вряд ли они годятся в пищу.
– Когда эбу гого встречали здесь много лун назад, они съедали даже чашки из тыквы, в которых женщины оставляли для них объедки. Почему бы глупой твари не попытаться сожрать светильники, только что заправленные доброй порцией масла?
– Но возможно их просто стоит обучить, – задумчиво произнес монах, обращаясь, скорее, к себе самому. – Приобщить к цивилизации. Такие удивительные создания, я и не слышал о подобном!
«Может быть, голод выгнал их из джунглей к человеческому жилищу? – подумал он. – Они выглядят хрупкими и беззащитными, кто знает, может эти существа ищут у нас защиты? Надо бы оставить им немного пищи. Вероятно, мне даже удастся их приручить…»