– Если эбу гого начнут досаждать тебе, га’емезе, только скажи – и несколько самых быстроногих мужчин снова прогонят их в леса.
– Нет-нет, не пугайте их! Я бы хотел изучить эбу гого, – возразил брат Рикарду и добавил: – и прошу тебя, называй меня ази ана, как раньше.
Так, как обращались к нему жители деревни первые дни. Ази ана, самое низшее и презираемое сословие. Потомки плененных чужаков или те, кто своими недостойными поступками лишился уважения племени. Уважение брат Рикарду давно заслужил, но настаивал, чтобы его называли как самого ничтожнейшего из людей. Он считал это знаком смирения, подобным тому, как христианин называет себя рабом божьим.
– Разве я могу быть такой непочтительной со жрецом бога Иисуса? – старухе бесполезно было объяснять столь сложные мотивы. – Ты пришел сюда как га’емезе, и мы виноваты, что ошибались тогда.
В который раз монах оставил попытки вразумить ее и ушел к себе, пожелав доброй ночи. Собрав остатки трапезы, он взял факел и вновь поднялся на гору. Сейчас деревня уже не казалась пустынной: тут и там сияли огни, в свете их сновали длинные тени. Слышались разговоры и смех, голоса детей и тихое пение. Туземцы приветствовали монаха, но никто не спросил, куда он идет и зачем – простые люди не вмешивались в дела служителей богов.
Наверху брат Рикарду оставил еду на каменном выступе недалеко от места, где повстречал эбу гого, и вернулся в деревню. Больше ничего подозрительного в тот день он не увидел.
Но на следующий же вечер, поднявшись по обыкновению к алтарю, монах спугнул троих эбу гого. Отбежав на безопасное расстояние, они принюхались и остановились, что-то бормоча. Казалось, они узнали того, кто накануне оставил им пищу.
Напрасно брату Рикарду пытался наладить хоть какое-нибудь общение. Эбу гого не отвечали на его вопросы, лишь повторяли иногда обрывки сказанных фраз. Когда он пытался приблизиться, подозрительные существа отбегали ровно на то же расстояние. Но совсем не уходили, наблюдали, словно выжидая. В конце концов, монах оставил их в покое и занялся обычными приготовлениями, надеясь, что понемногу эбу гого к нему привыкнут и перестанут дичиться.
Ушли они, лишь почуяв приближение туземцев. Как и вчера, бесшумно исчезли без следа. Вновь брат Рикарду решил никому не говорить о появлении этих созданий, боясь, что местные жители просто-напросто выгонят воришек в лес, и он никогда больше их не увидит. Ночью монах опять оставил пищу для загадочных гостей и отправился спать, ни о чем не беспокоясь.
Разбудили его странный шум и крики. Наскоро одевшись, брат Рикарду выбежал на крыльцо и застыл в изумлении.
В сером предрассветном полумраке по площади метались странные силуэты, а женщины, вереща, пытались догнать некоторых из них. Присмотревшись, брат Рикарду узнал эбу гого. Их было уже около десятка, и они разбегались кто куда, таща что-то в руках.
– Вот дрянь! – раздался за спиной голос Анны. – Сожрали все тыквы, что я хранила на крыльце!
Обернувшись, брат Рикарду встретился с ней глазами. Против воли взгляд его стал виноватым, и брови послушницы сошлись на переносице.
– Значит вот для чего ты ходил в гору перед сном, – сказала она с укором. – Приваживать этих тварей.
Брат Рикарду развел руками. Сейчас ему самому такой поступок казался глупым. Эбу гого, с визгом убегающие в лес с добычей, были мало чем отличимы от обезьян. Монаху стало стыдно, что по незнанию увидел в них разумных существ. И хоть туземцы не разозлились на него – нашествие всевозможных животных не было здесь редкостью, он весь день корил себя за легкомыслие.
Вечером, придя на гору и еще издали заметив невысокий силуэт, он крикнул, замахал руками. Существо исчезло. Но когда брат Рикарду подошел к беседке с алтарем, он увидел аккуратно сложенные пустые светильники. Эбу гого вернули их без малейших повреждений, только вылизали до блеска.
Место, которого не было
– Отвези меня туда.
Ее голос звенел внутри головы снова и снова, стоило отвлечься от работы хоть на миг. Хиджу поморщился почти болезненно, с усилием прогоняя из мыслей тот разговор. К чему? Он все решил, ответив ей отказом. Велел перестать принимать на веру всякие глупости. Напомнил об обещании никогда не возвращаться, данном ими обоими. Но тогда почему сомнения все не покидают его? И предчувствие недоброго будто черной тучей нависло, давит непонятной тоской...
– Отвези, – молила Аби, и глаза ее, казавшиеся еще светлее из-за полукружий теней, залегших от бессонницы, лихорадочно сияли. – Я должна узнать наверняка, что в моей жизни было правдой, а что вымыслом.
Хиджу понимал – если он откажет, рано или поздно она найдет способ и все равно улизнет на Остров Драконов, невзирая ни на запрет хозяина тех мест, ни на его, Хиджу, запрет. А соглашаться значило нарушить волю духов и дракона, в существовании которого сам он нисколько не сомневался. Но Аби не желала ничего слушать. Слова пришельца с Запада оказались для нее весомей любых других, даже самых разумных, слов.
Если бы источник сомнений Абигаэл был иным, то Хиджу, возможно, и согласился в который раз ради нее пойти против запретов. Но не в угоду хитрым западным жрецам. Он ненавидел их всей силой сердца, опаленного ревностью, бездумно, беспощадно, хоть и не признался бы в этом и под пыткой. Потому на самые отчаянные просьбы Аби вновь и вновь отвечал решительным отказом.
И та, любя мужа и привыкнув ему подчиняться, отступала, чтобы, промаявшись день-другой, опять просить, не словом, так взглядом, не взглядом, так всем своим видом, изнуренная, истерзанная ночами без сна.
– Я больше не знаю, во что мне верить, – говорила она грустным, бесцветным голосом. – Пойми, ведь это страшно, когда не веришь. Словно смотришь в холодную черную пустоту, и все теряет смысл.
Хиджу понимал. Он никогда не чувствовал подобного, но пустота, о которой говорила Абигаэл, смотрела на него из глубины ее зрачков. Как бы он хотел вернуть прежнюю Аби! Но что исцелит неведомую тоску, разъедавшую сердце, подобно тому, как болезнь разрушает тело?
Ни Хиджу, ни дукун, ни самые старые и мудрые люди деревни так и не смогли помочь Абигаэл вернуть мир в душе, и постепенно она начала слабеть и чахнуть, будто и впрямь была больна. Тогда Хиджу, забыв о своей гордости, заглушив ревность, решил выполнить просьбу. Только бы улыбка вновь коснулась губ его возлюбленной, а в сердце ее вернулась безмятежность.
Казалось, она ждала его согласия: все было готово к путешествию. Собраны припасы, починены снасти, переделаны самые важные работы в хозяйстве. Аби даже с соседкой договорилась, чтобы та присмотрела за мальчиками и кормила животных. Не нашлось причины отложить поездку, и Хиджу решил покончить с этим как можно быстрее.
Утро выдалось тихим и прохладным – ночью прошел дождь, и солнце, едва показавшее красно-рыжий бок сквозь ленты облаков, не успело согреть воздух и высушить землю. Аби зябко поеживалась, на цыпочках ступая по холодному песку. На руках Хиджу перенес ее в лодку, чтобы не намочила икат, забираясь. Она оказалась неожиданно легкой, и он вдруг понял, что в последнее время редко видел, как она ест.
– Что ты хочешь там найти? – спросил Хиджу, отведя лодку от берега и расправив парус.
До Острова Драконов путь был недалек, но сейчас его очертания еще не показались из туманной дымки, терялись среди облаков. Абидолго смотрела туда, прежде чем ответить.
– Наш пляж. Сад, где была моя хижина. Места, где я побывала. Хочу вновь увидеть все это, пройти теми же тропами. Узнать, в самом ли деле все такое, каким я помню, или воображение меня подвело.
– Я думал, ты надеялась встретиться с Наго, – украдкой покосился на нее Хиджу. До сих пор он ни разу не спрашивал об этом напрямую.
– Наго?.. – по лицу Аби тенью пробежала печаль. – Не знаю, там ли он до сих пор, – она вскинулась и посмотрела ему в глаза. – Но я хочу. И боюсь.
– Где же ему еще быть, как не на драконьем острове? – удивился Хиджу. Он боялся лишь, как бы дракон, помнящий обиду, не прогнал их, так и не явив себя. – Ты сама говорила, что он всегда был добр к тебе, так чего же боишься?
– Ответов, которые он мне может дать.
– Но разве ты не за ними едешь?
Она так и не ответила, лишь кивнула, потупилась, глядя на свои сложенные на коленях руки. Солнце взошло над облаками, и утренний туман быстро таял, являя взгляду силуэты горных вершин Острова Драконов. Хиджу невольно вспоминал, как держал на них курс когда-то давно, пробираясь на этот берег украдкой. Там, на пустынном пляже, его ждала девочка с золотыми волосами, а он собирался похитить ее, бросив вызов и людям, и духам. Он и представить не мог, что однажды повезет ее обратно, так и не сумев, вопреки своей клятве, сделать счастливой.
"Почему так вышло? Ведь я сделал все, что мог, – думал Хиджу. – Все отдал. Чего ей не хватает? Зачем мучает меня и себя?"
Мысль о том, что хрупкий экзотический цветок так и не смог прижиться на чужой почве, он гнал прочь, не желая верить. Аби попала на острова совсем малышкой, выросла здесь, родила детей. Скорее, Запад стал для нее чужбиной. Да и западные боги – разве нельзя молиться им здесь? Чего ради терзать себя никому ненужным выбором?
Лодка, ведомая свежим ветром, понемногу приближалась к берегу, и уже отчетливо виднелась белоснежная кайма пляжа, того самого, где ребенком Хиджу учил маленькую Аби плавать. Он узнавал каждое дерево, каждый камень, изъеденный прибоем. Вспоминал рельеф дна и лабиринты кораллов на мелководье, отсюда выглядевшем широкой светлой полосой.
Вспоминала и Абигаэл. Ей казалось, будто она возвращается в давно покинутый, но родной дом, где все привычно и мило сердцу, где она жила, не ведая ни зла, ни страха, ни сомнений, и каждый новый день был наполнен ожиданием счастья. И чудилось, что на этом берегу, словно забытое в спешке, осталось то чувство покоя и безмятежности.
Покидая остров, она все еще верила, что впереди ждет только счастье, и нет ничего, способного его омрачить. Она знала – теперь рядом Хиджу, значит, все будет хорошо, и так будет всегда. Сколько лун прошло с того момента, когда пер