Какое имя Девочка с пальчик напечатает в своем паспорте?
Похвала боевому прозвищу
Имя моей героини указывает не просто на «представительницу своего поколения» или «современную девушку-подростка», что носило бы несколько уничижительный оттенок. Нет. Речь не идет о том, чтобы извлечь элемент х из множества a, как говорят теоретики. Девочка с пальчик уникальна, она существует как индивид, как личность, а не как абстракция. Этот тезис стоит пояснить.
Кто помнит о том, что в старину во французских и всех остальных университетах было всего четыре факультета: словесности, наук[13], права и медицины-фармацевтики? Факультеты словесности воспевали ego, личное «я», гуманизм Монтеня, а также «мы» историков, языковедов и обществоведов. Факультеты наук, описывая, объясняя, исчисляя это, формулировали общие, даже универсальные законы: Ньютон – для движения звезд, Лавуазье – для возникновения веществ. Третьи – медицина и право вместе – достигли, быть может, безотчетно для себя, способа познания, неведомого науке и словесности. Объединив общее и частное, на юридических и медицинских факультетах родился третий субъект… один из предков Девочки с пальчик.
Взять хотя бы ее тело. До недавнего времени анатомическая таблица представляла собой схему – бедра, аорты, уретры и т. д., – абстрактный, почти геометрический, обобщенный рисунок. Теперь она воспроизводит МРТ-снимок бедра конкретного восьмидесятилетнего мужчины, аорту конкретной шестнадцатилетней девочки… Будучи индивидуальными, эти изображения имеют вместе с тем родовое и качественное значение. Казуисты – римские юристы, изучавшие казусы, – тоже имели обыкновение именовать фигурантов дела Гаем или Кассием – кодовыми именами, боевыми прозвищами или псевдонимами, едиными в двух лицах: индивидуальными и родовыми. В самом деле, эти имена связывают общее и частное – в некотором роде двойные, они годятся и для того, и для другого.
Примем Девочку/Мальчика с пальчик как кодовое имя конкретного студента, пациента, рабочего, крестьянина, избирателя, прохожего, гражданина… – анонимного, но индивидуального. Не столько избирателя, считающегося за единицу в опросах общественного мнения, не столько телезрителя, считающегося за единицу аудиметром[14], не столько вообще количества, сколько качества, существования. Этот аноним – герой нашего времени, как в прежние времена неизвестный солдат, тело которого действительно покоится в могиле и может вновь обрести индивидуальность с помощью анализа ДНК.
Девочка/Мальчик с пальчик – имя такой анонимности.
Алгоритм и процедура
А теперь взгляните, как Девочка с пальчик управляется с мобильным телефоном – перебирает кнопки, играет в игры, листает поисковик. Она охотно заходит на когнитивное поле, которым по большей части пренебрегала прежняя культура словесности и наук: это поле можно назвать процедурным. В начальной школе все эти манипуляции, жесты пригождались разве что для того, чтобы заучить простейшие арифметические действия или, иногда, усвоить элементарные правила риторики и грамматики. Сегодня, вступая в конкуренцию с абстракцией в геометрии и с описанием в нематематических науках, эти процедуры активно входят в знание и технику. Они формируют алгоритмическую мысль, которая разбирается в порядке вещей и помогает нам в практической деятельности. Прежде, по крайней мере стихийно, она использовалась в юриспруденции и медицине. Эти дисциплины изучались отдельно от науки и словесности как раз потому, что пользовались рецептами, цепочками жестов, наборами формальностей или приемов – процедурами.
Сегодня очень и очень многое – посадка самолета на взлетную полосу; организация воздушного, железнодорожного, автомобильного, водного сообщения на континенте; серьезная хирургическая операция на сердце или на почке; слияние двух компаний; решение абстрактной задачи из тех, что требуют расчетов на сотнях страниц; проектирование чипа, программирование или использование GPS – требует подхода, отличного от дедукции геометра или индукции экспериментатора. Объективность, коллектив, технология, организация и т. д. регулируются в наши дни не столько декларативными абстракциями, которые два с лишним тысячелетия вынашивались науками и словесностью и утверждались философией, сколько алгоритмической или процедурной когнитивностью. Для философии, по природе своей аналитической, воцарение этой когнитивности просто невидимо: ей недостает мысли, причем не только средств, но и объектов мысли и даже ее субъекта. Она лишь отнимает у нас время.
Появление
В этом новшестве нет ничего нового. Алгоритмическая мысль предшествовала греческому изобретению геометрии и вновь возникла в Европе с Паскалем и Лейбницем, которые изобрели по арифмометру и, как и Девочка с пальчик, пользовались псевдонимами. Эта революция, сколь решительная, столь и скромная, осталась незамеченной философами, вскормленными наукой и словесностью. В эту эпоху между геометрической формальностью – науками – и личной реальностью – словесностью – заявил о себе новый способ познания людей и вещей, ранее опробованный в медицине и в праве, равно стремившихся объединить юрисдикцию и юриспруденцию, больного и болезнь, частное и универсальное. Так и появилось наше новшество.
С тех пор на процедуре и алгоритме были основаны тысячи эффективных методов. Прямая наследница догреческого Плодородного полумесяца[15], персидского ученого Аль-Хорезми, писавшего на арабском, Лейбница и Паскаля, – сегодня алгоритмическая культура подчиняет себе области абстрактного и конкретного. Словесность и науки проигрывают извечную битву, начавшуюся, как мне приходилось говорить, в платоновском диалоге «Менон», где геометр Сократ высказывает презрение к рабу, который вместо доказательств использует процедуры. Сегодня я называю этого безымянного прислужника Мальчиком с пальчик: он одолевает Сократа! Тысячи лет спустя презумпция компетентности возвращается!
Новая победа старых процедур связана с тем, что алгоритм и процедура опираются на коды… Мы возвращаемся к именам.
Похвала коду
Код[16] – вот термин, во все времена общий для права и юриспруденции, с одной стороны, и для медицины и фармакологии – с другой. Сегодня им также пользуются биохимия, теория информации, новые технологии: код относится к знанию и деятельности в целом. В прежние времена чернь не понимала в юридических и медицинских кодах: их письменные формулы, пусть и открытые для всех, могли прочитать только ученые. Код походил на монету с двумя несовместимыми сторонами, орлом и решкой: он был доступным и секретным. С некоторых пор мы живем в цивилизации доступа. Языковым и познавательным выражением этой культуры как раз и становится код, который дает доступ или его запрещает. Поскольку же код устанавливает набор соответствий между двумя системами, переводимыми одна на другую, у него по-прежнему есть две стороны, необходимые нам в среде свободной циркуляции потоков, новизну которой я описал выше. Чтобы сохранить анонимность и в то же время оставить доступ свободным, нужно использовать код.
Впрочем, код – это конкретный живой человек, данный индивид. Кто я есмь – уникальный, индивидуальный и вместе с тем родовой? Неопределенный шифр – дешифруемый и недешифруемый, открытый и закрытый, общительный и застенчивый, доступный-недоступный, публичный и частный, интимный, сокровенный, порой вообще лишенный я и в то же время выставленный напоказ. Я существую, следовательно, я – код, исчислимый и неисчислимый, как золотая иголка, таящая свой блеск в стоге сена. Сколько, допустим, знаков в моей ДНК, открытой и закрытой, зашифрованной в моей плоти, личной и публичной, как «Исповедь» святого Августина? Сколько пикселей в «Джоконде»? Сколько битов в «Реквиеме» Форе?
Медицина и право издавна пестовали идею человека как кода. Сегодняшние знания и практики, чьи методы основаны на процедурах и алгоритмах, ее подтверждают. Из кода рождается новое ego. Личное, интимное, сокровенное? Да. Родовое, публичное, открытое? Да. И такое, и другое – двойное, как уже было сказано о псевдониме.
Похвала паспорту
Древние египтяне, как считается, различали, подобно нам, тело и душу человека, но помимо этого дуализма верили в Ка – двойника. Мы умеем воспроизводить тело вовне средствами науки, экранов и формул; мы умеем описывать сокровенную душу – в исповеди, как у Руссо: сколько там знаков? Могу ли я так же воспроизвести своего двойника, сделать его – таинственного и секретного – доступным и открытым? Достаточно его закодировать. Распространив, скажем, формат карты «Виталь»[17] на все возможные данные, интимные, личные и общественные, создадим себе Ка, универсального двойника – открытый и закрытый, публичный и сокровенный без противоречия кодовый паспорт. Что может быть естественнее? Пусть я пытаюсь мыслить от себя лично, говорю-то я на общем языке.
Такое ego послушно и чистосердечно исповедуется, после чего – пластиковый прямоугольник – возвращается ко мне в карман. Субъект? Да. Объект? Да. И еще – двойник. Двуликий, как пациент, больной по-своему, но открытый, как пейзаж, медицинскому взгляду. Компетентный и некомпетентный… Двуликий, как гражданин, публичный и частный.
Образ сегодняшнего общества
В незабвенные времена некие люди задумали вместе построить высокую башню. Прибывшие из разных земель, они говорили на разных наречиях, не понимали друг друга, и замысел их потерпел неудачу. Нет взаимопонимания – нет и команды; нет коллектива – нет и здания. Вавилонская башня едва возвышалась над землей. Минули тысячелетия.