Едва я подхожу к дому, как из-за двери вылетает Тёмка: зубы стиснуты, в глазах пылает огонь, лицо перекошено. Он останавливается, чуть не влетев в меня, и разъяренно фыркает.
– Э-э… Сейчас, занесу кое-что и приду, – подбираю я слова. – Подожди, ладно?
Тёмка кивает, продолжая шумно выдыхать. Заглядываю в комнату. Лёнька стоит посреди комнаты и вертит что-то в руках.
– Я тебя искал. Вот, – протягиваю ему мангу.
– М-м? А, да. Спасибо, – он не глядя забирает у меня комикс и кладет его на свою кровать.
– Что случи… – заглядываю ему через плечо и замечаю черный перманентный маркер. Начинаю пятиться. – Ладно, я пошел…
Когда касаюсь дверной ручки, Лёнька бросает вслед:
– Поговори с ним, Сеня.
Море отменяется. Опять.
Вздыхаю и с тоской смотрю на горизонт. До вечера осталось совсем недолго, а мне еще предстоит разобраться с пыхтящим Тёмкой. Ладно, лето ведь только началось.
– Пошли, – чеканит он, заметив, как я топчусь позади.
– Куда?
– Извиняться, куда. А то твой моральный компас треснет, если мы ягоды не отработаем, – Тёмка нетерпеливо постукивает шлепанцем по земле.
– А, точно. Пошли. Только надо бабулю…
– Не надо. Тут недалеко, а у нее своих забот хватает.
Лицо Тёмки разглаживается, гнев понемногу затихает. Мы выходим на проселочную дорогу. Лихорадочно соображаю, как правильно подвести к разговору. Начнем с улик: есть маркер, пострадавшая девочка, молчаливый Лёнька. Еще есть я, разболтавший Руслану про ловушку и вынужденный выдавливать косточки из черешни. У Тёмки и так день не задался, а если я сейчас скажу про предательство…
– А ниче, что ты в одних шортах пошел? К вечеру холодать начнет, комары прилетят, – замечает Темка.
– Да мы же быстро. Туда и обратно, да?
Он пожимает плечами. К дому с кормушками подходим молча. Перед калиткой Тёмка опирается рукой на колышек забора и поворачивается ко мне. Слегка наклоняет голову, смотрит из-под полунахмуренных бровей.
– Сеня-я, – зовет он, растягивая мое имя, – давай ты сам зайдешь и извинишься, а я тут постою?
– Чего это вдруг?
– У меня настроения нет. А ты знаешь, что случается, когда я делаю что-то без настроения.
Открываю рот, чтобы возразить, но передумываю. Когда мое предательство всплывет, он точно обидится.
– Ладно. Стой тут, – полный решимости я открываю калитку.
Дом Макара меньше дома тети Любы, а сад не такой ухоженный. Повсюду висят кормушки. При свете дня они выглядят интереснее. Есть даже кормушка в виде за́мка, неумело собранного из картона и разукрашенного цветными карандашами. Корма в них нет, только вода.
Стучусь в дверь. Никто не открывает. Приглядываюсь к окнам, но они занавешены тюлем. Обхожу дом и застаю орнитолога в кресле-качалке.
– О, Арсений, – оживляется Макар Александрович. – Присаживайся.
– Спасибо, я ненадолго, – нужно смотреть в глаза, а я упираю взгляд в землю. – Я извиниться пришел.
– За что?
– Я вчера проходил мимо и нарвал с вашей черешни плодов…
– А, так вот куда они подевались, – Макар Александрович добродушно посмеивается. – Что ты с ними сделал?
– Хотел съесть, но один приятель предложил сделать из них варенье.
– А он смышленый малый. Мне такие нравятся.
– В общем, извините, что без спросу у вас ягоды забрал. Своровал, получается.
– Да, нехорошо вышло, – Макар Александрович встает и деловито оглядывается. – Хочешь, чтобы я тебя простил? – киваю. – Тогда приходи сюда в свободное время. У меня очень много поилок – здесь и в нескольких местах, – и их нужно наполнять водой. Один я не всегда справляюсь, работы много. Выручишь?
– Спрашиваете. Конечно! – зачем-то первым протягиваю ему руку.
Смутившись, начинаю сгибать локоть, но Макар Александрович уверенно хватает мою ладонь и пожимает ее.
– Тогда договорились.
8
Попрощавшись с орнитологом, выхожу на улицу. Заметив меня, Тёмка раздраженно выдыхает.
– Пошли уже, задолбался тебя ждать, – он отходит от забора.
Я спешу за ним, прикрываю калитку. Взгляд натыкается на обгоревшие спички в траве. Опять двадцать пять! Сажусь на корточки, собираю мусор и несу за собой в руке. Проситься выкинуть мусор к Макару Александровичу стыдно. Дома выкину.
– Че застрял? – кричит Тёмка.
– Иду!
Догоняю его. Смотрю, как он поворачивает бейсболку козырьком на затылок. Солнце садится, все вокруг оранжево-розовое. В ногу впивается комар. Смахиваю его небрежным движением. Сквозь вечерний зной доносятся трели птиц. Камешки под нашими с Тёмкой шлепанцами шуршат и перекатываются, иногда неприятно покалывая кожу через резиновую подошву.
Горелые головки спичек крошатся, пачкая ладонь. Еще немного, и мы снова окажемся рядом с бабулей и дедом и не сможем поговорить наедине.
– Зачем ты это сделал? – спрашиваю и останавливаюсь.
– Сделал что? – Тёмка хмуро глядит на меня.
– Усы нарисовал.
– Хф! Она же у нас Гусар, так пусть носит усы, как все нормальные гусары.
– Но несмываемый маркер – это слишком жестоко, тебе не кажется?
Тёмка подходит ко мне, сдвигает мою бейсболку козырьком на бок и прислоняется разгоряченным лбом к моему лбу.
– А тебе-то что? Влюбился в нее, что ли?
– Нет, – быстро отрицаю, – просто ты нехорошо поступил, – Тёмка поводит челюстью, но молчит. Слушает. – Тебе надо перед ней извиниться.
– А если я не хочу?
– Не нарисовал бы ей усы и извиняться бы не пришлось. Зачем ты вообще это сделал?
Тёмка на мгновение опускает взгляд и поднимает. Его глаза полны злобы. Он и раньше был гневливым, легко выходил из себя, у него были и есть проблемы с поведением. Вопреки всему мы подружились, и я не хочу терять друга из-за недопонимания.
– Настроение плохое было, – бурчит Тёмка, отстранившись.
Я поправляю кепку. Годы идут, а он не меняется. Стоит показать, что ты его не боишься, как он начинает потихоньку рассказывать правду.
– А почему оно было плохое?
Поколебавшись, Тёмка достает из кармана телефон, открывает сообщение и протягивает мне.
МАМА: Мы с твоим отцом разводимся.
– О-о-о.
– Вот именно, – Тёмка забирает телефон и пинает песок. – Бесит, не могу. Мне тут еще три месяца торчать, а они там развестись собрались. Когда я позвонил, никто не взял трубку. И потом прилетело вот это.
Растерянно моргаю. Что сказать другу в такой ситуации? Потерпи, все наладится? Взрослые могут разойтись, и это нормально? В этой ситуации все ненормально. Нельзя сообщать такое обезличенным текстом.
– Не хочу я извиняться, – бормочет Тёмка, опустив голову. Кудри свешиваются вниз и прикрывают его глаза. – Вот мы сейчас пойдем на этот дурацкий вечер, и меня перед всеми девчонками будут ругать. А мне не до них совсем.
– Тёма, – кладу руку ему на плечо, – не ходи. Отлежись дома. Я тебя как-нибудь отмажу.
– Правда? – он вскидывает голову и внимательно на меня смотрит.
– Правда.
– Спасибо, – Тёмка похлопывает меня по руке, которой я все еще сжимаю его плечо. – Ты настоящий друг.
Я улыбаюсь, хотя внутри бушует океан под названием «Вина».
Когда мы заходим в комнату, на мгновение замираю. Если Тёмка сейчас вспомнит про черешню, мне придет конец. Но он проходит к своей раскладушке и заваливается на живот. Ни Лёньки, ни Руслана нет. Стряхиваю Тёмкины спички в маленькое ведро. Там, где живет четверо мальчишек, мусор найдется всегда. На стуле рядом с моей койкой лежат скомканные запятнанные шорты. Беру их и тихонько выхожу на улицу. Нужно узнать, чем отстирать. Может, Тёмка потом и не вспомнит про нашу «месть» Руслану.
Бабуля уже отдыхает, не хочу ее беспокоить. Пойду поищу девочек или Наталью Алексеевну. Они-то уж точно знают, как избавляться от пятен. Дома за меня все делает стиральная машинка, но когда под рукой нет порошка или мыла, я становлюсь беспомощным. И как люди раньше жили без технологий и пятновыводителей?
Закрадывается мысль написать маме вместо поисковика, но я отказываюсь. Меня и так сюда с трудом отправили, поэтому мне нужно стать самостоятельным и сильным…
– Ой, девочки! Что происходит-то?! – восклицает кто-то.
Я обнаруживаю, что дошел до дома в конце улицы, и вижу стайку девочек, шушукающихся и посмеивающихся рядом с ним. Вытягиваю шею, вдруг тоже что-то удастся рассмотреть. Они тянутся на цыпочках, чтобы заглянуть внутрь. Во мне разжигается любопытство.
– Вы чего тут, а? – спрашиваю, подойдя ближе.
– Там Лёня Капитану помогает усы убрать, – говорит одна.
– Чего? – удивляюсь я. – Дайте посмотреть! – требую я.
– Там другое окно, с той стороны, – фыркают девчонки. И пока я обхожу домик, кто-то из них с выдохом произносит: – А вы замечали, что Лёня классный?
Кое-как забираюсь к окну, держась за короткий наружный выступ подоконника и упираясь подошвами в бревна. Окно оказывается приоткрытым, поэтому я стараюсь не шуметь.
Лёнька и Сати сидят на табуретках посреди комнаты. Оба сосредоточенные. Лёнька макает край полотенца в тазик на прикроватной тумбе, протирает кожу Капитана под носом. Затем выдавливает из тюбика часть зубной пасты и пальцем наносит на губной желобок Сати. Она шевелит бровями, стискивает руками колени.
– Надо подождать пару минут, – говорит Лёнька.
– …а это точно поможет? – голос Сати непривычно тихий.
Обычно она кричит до хрипоты, и потом учителя путают ее грубый голос с ломающимися голосами мальчишек.
– Должно помочь. Я в интернете посмотрел.
Лёнька закручивает крышку на тюбике и кладет его рядом с тазиком. Затем переглядывается с Сати и начинает трясти ногой. Осторожно спускаюсь. Щеки горят. Не стоило мне за ними подглядывать, это глупо. Да и как-то неловко.
– Что вы тут делаете, девочки? – слышится голос Натальи Алексеевны.
– О-ой, да ничего такого, – начинают они щебетать.
Мне бы сейчас воспользоваться ситуацией и слинять, но руку оттягивают грязные шорты. Похоже, настало мое время побыть джентльменом.