Мразь… И его дочурка такая же. Больше ни одна мразь не сможет воспользоваться моими слабостями. Никто. Даже эта глупая девчонка, которая напоминала об ошибках прошлого.
Время слишком быстро утекало и хоть подставляй ладони, оно неумолимо просачивалось сквозь пальцы и исчезало бесследно. Все заканчивалось, завершалось и время, отпущенное нам во вражеском оазисе, также исчезало. Необходимо срочно вернуться в родные земли пока слава о моем поступке не достигла людских ушей.
Чтобы самому оседлать лошадь, на время передал девчонку Ярину в руки. Все же мое ранение, да и хромота не позволяли, как юнцу лихо запрыгнуть верхом, да еще и с девицей на руках. При быстром подъеме в левую руку ударил мощный разряд боли, который заставил невольно перекоситься.
— Давай, я возьму Розу к себе на коня? — заботливо поинтересовался брат, кивнув на мою рану на груди. Я очень старательно скрывал ранение, но внимательный брат привычно сходу определил мое состояние. Дьявол его побери, знает меня, лучше меня самого! Его внимательность и забота порядком раздражала.
Я искоса взглянул на брата, а тот, получив девчонку на руки, бережно поддержал ее, после чего посмотрел на хрупкую ношу. Очень пристально посмотрел. С огромной внимательностью, будто впервые видел ее лицо. А он множество раз видел ее лицо! Какого дьявола с такой жалостью смотреть на нее?
— Подними ее сюда! — строго приказал брату (потому что не нравится мне, что он с подобной жалостью смотрит на предательницу). Не следовало ее жалеть.
Я протянул руки, показывая, чтобы немедля передал девчонку, но в плече вновь разлилась огненная боль, заставившая покрепче сжать челюсти.
Моя черная рубаха насквозь пропиталась кровью и распространяла тошнотворный запах, от которого самому дурно. По ощущениям рана, нанесенная предательницей, не смертельна, правда объем потерянной крови велик. Требовалось промыть и зашить. Но я мог это сделать только за пределами вражеских стен. Хотя бы в их деревне.
Но Ярин уж слишком долго выполнял мой приказ, будто не хотел отдавать драгоценную ношу. Словно я отбирал у него нечто важное. В результате, вывод, возникший в голове об отношении брата к пленнице, еще сильнее вывел из равновесия и заставил быть грубым:
— Она не Роза. А потаскуха-принцесса Вацлава. Запомнил? — брат не хотя поднял девчонку и помог усадить ее поудобнее на коня, так чтобы она туловищем и головой опиралась мне на грудь и здоровое плечо.
— Я не верю, что она НАС с тобой предавала! Она справедливая, но не подлая. — с долей ослиного упрямства Ярин продолжал защищать предательницу. От его защиты мне хотелось сплюнуть непосредственно ему в лицо и кулаком растереть по его роже. Чем больше защищал, тем сильнее раздражал!
— Можешь сколько угодно не верить. Твои домыслы не столь важны. Разговор закончен и не забывай, Ярин, девчонка — МОЯ пленница! — подчеркнуто выделил, кто имел право решать ее судьбу, после чего подарил ему очень говорящий взгляд, который заставил брата покорно опустить взгляд на землю и склонить голову в знак смирения.
Правильно, ибо никто не смеет мне перечить или отбирать мою собственность.
Как только оседлали лошадей, так сразу помчались вдоль дороги к воротам вражеского оазиса.
Для успешного завершения мести необходима трезвая голова. Главное думать, а не отвлекаться на предательницу, которая в бессознательном состоянии свешивалась с моей руки и при галопе лошади каждый раз едва не падала, но я успевал подхватывать ее за талию.
Я обращался с девчонкой с долей равнодушия, как к неодушевленной вещи, качество которой не имело смысла. Предательница отказалась от моей защиты, поэтому теперь позволял ее хрупкой шее болтаться из стороны в сторону и мне было глубоко чихать — пусть, хоть голова оторвется от быстрой скачки!
При единственном нечаянно брошенном взгляде отметил, что для простого падения с лестницы девичье тело слишком безвольное и это показалось странным… Но эти мысли засунул глубоко и подальше, поскольку нельзя отвлекаться, да и состояние ее здоровья меня не должно сильно беспокоить. Сейчас не место и не время для пустых размышлений о девчонке, ведь враг не дремлет и мог сделать ответный ход до того, как вернусь к безопасным стенам родного оазиса.
Сегодня я спутал планы старцев-властолюбцев и первым сделал ход, спутав карты. Правда, все равно сильно рисковал, ведь в моем распоряжении изначально слишком мало времени, требуемого для просчета рисков от стремительного вторжения в оазис Вацлавов. Даже я, имея колоссальный опыт в военной стратегии, не мог быть полностью уверенным в успешном завершении кампании.
Существовало множество вариантов последствий моего наказания Вацлавам, но по возможности я подстраховался. Для этого оставил Рафаэля живым, в качестве приманки и живого щита от гарнизона на стенах.
Увидев вдалеке долгожданную стену, я впервые за долгое время, на протяжении которого маленьким отрядом неслись от дворца, позволил себе посмотреть на «предательницу». Заметил бледные, почти бескровные губы, шею — в потеках грязи и крови. Черные подрагивающие ресницы, из приоткрытого рта вырывались тихие стоны.
Глаза б мои не видели потаскуху! Какая же она грязная женщина! Даже в таком ужасном состоянии на нее спокойно смотреть невозможно. Хотелось что-то немедленно сделать. Прийти в движение.
Мои воины остановились. Кони стремительно взвились на дыбы, остановленные своими всадниками. Настенный гарнизон оазиса среагировал на «ржание» лошадей и тут же выступил перед закрытыми воротами, блокируя проезд.
Каждую ночь ворота из оазиса закрывались и не позволяли людям беспрепятственно путешествовать из оазиса в открытые пески к простолюдинам, но у нас козырная карта, а именно — Он! Рафаэль!
Ярин встал первым во главе нашего отряда, держа перед собой раненного Рафаэля.
Охранники стен зашептались, в панике переглянулись. Послышался звук натянутой тетивы, а в последующем прозвучало еще несколько десятков похожих опасных звуков. Десятки стрел прицелились в смертельные зоны, такие как глаза, сердце, горло каждого из нас.
— Не двигаться или ваши головы будут висеть на пиках! — потребовал самый главный из врагов, а после надменно махнул рукой в сторону, где в пламени настенного факела в землю вбиты копья, с насаженными на них головами пленных. В ответ на явную угрозу Ярин с предупреждением прислонил меч, блеснувший в темноте, к шее Рафаэля.
Ярин продолжил общение с врагом, а я, находясь позади всех, замыкал колонну всадников и отдаленно улавливал фразы из разговора.
— Это ваш принц, — предупредил Рафаэль стрелков. — Тринадцатый сын шейха. Боюсь, шейх будет крайне огорчен, если по вашей вине умрет его сын. Посему советую — убрать луки и открыть ворота. Свои требования мы вышлем позднее.
Ярин намеренно упомянул о шейхе и о статусе Рафаэля. Вести о вырезанном оазисе пока что не должны были проникнуть до стен, в противном случае даже несмотря на сына Вацлава нас бы всех вырезали. Они и сейчас могли вырезать. И хоть Ярин говорил весело и задорно, но я слышал неуверенность в его голосе. А я не опасался, поскольку мала вероятность того, что кто-то из пьяных или раненных, или убитых людей дворца мог добраться до стен и попросить о помощи.
Но вот то, что дрянь не просыпалась и развалилась на моих руках ОЧЕНЬ сильно раздражало.
Мне откровенно надоело держать полудохлую девушку и я, крепко обхватив ладонью ее за затылок, несколько раз покачнул женскую голову вперед-назад.
— Давай, проснись! Какого дьявола я должен тебя держать на руках, потаскуха? — ее голова послушно покачивалась в моих руках, но глаза по-прежнему не открывались, будто придавленные тяжестью.
Но предательница не торопилась просыпаться или выполнять приказы. Впрочем, как обычно. Я не был удивлен ее ослиному упрямству. В ней сила, достойная мужчины. Раньше мне это и нравилось, и раздражало одновременно. Но теперь… я больше не намерен терпеть выходки и жалеть ее.
Посильнее обхватив ее за локти, придвинул ее бледное лицо к себе повыше, чтобы найти в девичьем облике признаки лжи. Внутренне размышлял о коварности предательницы. Она ведь могла претворяться, как и обычно? Ей просто доставляло удовольствие меня раздражать и делать всё по-своему.
Мысленно обзывал ее всеми известными ругательствами. Безумно нравилось обзывать ее потаскухой. Она такой и являлась. Грязной…продажной, самовлюбленной Потаскухой! Чувство будто я прикасался к грязи. Кончики пальцев жгло от прикосновений к ее коже. Гнев, презрение к ней — да, это то, что необходимо. Самые правильные чувства, которых достойна предательница.
Тем не менее я продолжал снова и снова трясти ее за плечи и руки, но в ответ — тишина, не считая слабых, едва различимых стонов; головы, раскачивающейся подобно маятнику из стороны в сторону; и рыжих кудрей, огнем метавшихся по воздуху.
Длительное время вместо того чтобы следить за врагами и стараться предугадать возможный удар, я доверился способностям брата к переговорам и устрашению, а сам пытался пробудить предательницу, но как бы не так… Тряс! Даже приказывал ей подняться и прекратить устраивать представление, которому я больше не поверю! Словно мертвая болталась в моих руках и лишь беззвучно произносила неопределенные звуки. Такие странные, не похожие на те, которые слышал от нее.
Но, дьявол, я был уверен, что претворялась для сохранности здоровья. В конце концов, прекрасно осознавала, какая участь уготована для женщины, посмевшей нарушить мое доверие. И мое прошлое мягкое отношение к ней покажется «цветами». Последний раз тряхнул ее за локти, но голова вновь качнулась вперед-назад. От такого встряски ее мозги должны были перевернуться в голове.
— Давай, сучка! — дал смачную оплеуху с целью пробудить. Обычно весьма действенное средство. Но как бы не так. Шлепок раздался смачный и гулкий, но женская голова все также бесчувственно покачнулась на хрупкой шее.
После осознания невозможности пробудить ее, устало выдохнул жаркий воздух, не понимая почему должен был нянчиться с ней? Какого дьявола не убил ее? Оно мне надо нянчиться с ней? Впереди ждала война, а мне заботься о…