– Что я сделал не так? – Игорь со злостью пнул стул рядом со стеллажом, забитым проводами.
Борис сидел рядом и копался в коробке с микросхемами: теперь они вместе дежурили в подвале хаба, проиграв старшакам месяц разбора всякого хлама.
– У тебя на лице все написано. Тебя легко хакнуть. А меня – нет. Смотри.
Он достал колоду из кармана.
– Тащи любую.
Игорь вытащил карту рубашкой вверх.
– Можешь посмотреть, но мне не показывай.
Соколов глянул – и спрятал карту в карман.
– Красная или черная? – спросил Борис, внимательно глядя на лицо Соколова.
Игорь молчал.
«Он не сможет. Это невозможно»
– Красная. Черви. Сердце, – спокойно сообщил Борис.
– Блядь, да как ты это делаешь?!
Борис расхохотался.
– Я ж говорю – дыши. Спокойно. Глубоко. И никто не увидит тебя настоящего.
Игоря раздражал снисходительный тон Бориса. Соколов подолгу тренировался сохранять каменное выражение лица, держа случайную карту из колоды в кармане перед зеркалом, втайне от всех.
«Дыши. Дыши. Никто не должен увидеть тебя настоящего».
И занятия эти наконец дали свои плоды. Через пару месяцев Соколов настолько прокачался в покере и самоконтроле, что стал ходить в казино на минус первом уже один и резаться со старшаками без Бориса.
Играли в хабе обычно не на деньги, а на ночные дежурства, например, в серверной, где всегда хватало грязной сисадминской работы, и ее никто не хотел выполнять. Ставили часы и даже дни своей жизни в обмен на всякие блага – алкоголь, сигареты, наркотики, – но никогда не деньги. Их в хабе будто не существовало.
Примерно в то же время и отношения Игоря со Скорпионом стали почти дружескими. Они вдвоем подолгу курили травку, прыская со смеху от дурацких стримов, которые были обычным фоном для их посиделок. Война, секс, политика, политика и война, бабы-дуры, сортирный юмор, шутки ниже пояса – Соколов хавал все, завороженный благосклонностью второго после Крайнова «авторитета» в хабе.
Иногда Скорпион, оказавшийся на поверку полковником Николаем Гурьяновым из Тобольска, начинал нудно и топорно пилить на электроскрипке.
– Да мать в детстве в музыкалку засунула. Я проучился пару лет, на второй год остался, потом вообще вылетел. А теперь что-то так играть захотелось.
Пилеж на скрипке вызывал у них еще более дикие приступы хохота, и постепенно, через этот странный ритуал, между ними окончательно наладилось взаимопонимание.
Михаил Витольдович во время встреч с Игорем вел себя более сдержанно и интеллигентно. Он обычно справлялся о физическом и моральном состоянии своего гостя (или все-таки пленника?), рассказывал как ни в чем не бывало о планах хаба, о тех задачах, что перед ними стояли, вводя Соколова в курс дела и заодно впечатляя кучей интересных технических подробностей, словно это был какой-то очень сложный наем на работу, а Игорь-кандидат все никак не соглашался.
Соколов не понимал, какого именно сигнала ждет от него бывший начальник отца, поэтому вел себя активно и любопытствовал по каждому поводу, чем вызывал у Крайнова нескрываемое одобрение. То и дело Игорь ловил на себе удивленный взгляд Михаила Витольдовича, когда сосредоточивался на какой-то сложной задаче и выдавал результат, который – он смутно догадывался – был лучше, чем все, что видел до этого Крайнов.
«Дыши. Дыши. Он не должен знать, что ты на самом деле чувствуешь. Он не сможет тебя хакнуть. Не сможет тобой воспользоваться».
Но Крайнов словно и не собирался пользоваться Игорем – просто наблюдал. Когда Соколов его особенно радовал, Михаил Витольдович энергично потирал мясистые руки, щелкал пальцами или ходил туда-сюда по кабинету, а иногда предлагал Игорю пройтись по яблоневому саду, что отделял хаб от неухоженного, забитого буреломом леса. Лес смешивался с бескрайним, во все стороны, болотом, которое надежно защищало хаб от внешнего мира.
Когда они с Крайновым вот так неторопливо гуляли по саду, в груди Игоря часто разливалось непрошеное тепло. Михаил Витольдович готов был общаться бесконечно – и всегда о том, что интересовало самого Игоря. Крайнов говорил веско, с уважением и интересом, и важно шествовал меж яблоневых деревьев, на которых уже появилась первая завязь, а розовые лепестки падали в высокую траву то там, то сям и сверкали в ней, как мелкие жемчужины.
Самое частое слово, которое Соколов слышал в такие моменты, было «Игорь». И еще иногда «сынок» – редко, но метко, так, что Игорь готов был умолять на коленях, только бы услышать это еще раз.
Крайнов никогда не избегал смотреть на Игоря. Глядел Михаил Витольдович просто и дружелюбно, и в уголках его глаз то и дело собирались лукавые морщинки. Он хохотал, дрожа всем телом, и от души хлопал Игоря по плечу, хвалил или посмеивался – но по-доброму, без двойного дна.
С каждым днем Игорь все больше и больше тянулся к Крайнову, привязывался к нему, прирастал намертво, как будто силился увидеть в нем тот недостижимый образ отца, которого у него уже – или вообще никогда? – не было.
Соколову так сладко было проваливаться в иллюзию отношений с человеком в два с половиной раза старше него, что еще через месяц Игорь буквально бежал в кабинет Крайнова, как только военный его вызывал.
Теперь он жил ожиданием этих встреч, они стали смыслом его жизни.
Никакой конкретики, никаких обещаний – только долгие и задушевные разговоры обо всем и ни о чем, просто жизнь, еда и сон после. Игорь не мог этому сопротивляться, и просто плыл по течению, и таял, улыбаясь очередному летнему закату, который гладил его щеки сквозь ветви яблонь.
Соколов плохо помнил, в какой момент в кабинете Крайнова стала появляться она: коротко стриженная брюнетка, то ли дагестанка, то ли азербайджанка, плавная и опасная, как пантера. Она распространяла аромат чего-то дорогого и дерзкого, на холеной шее часто поблескивала нитка крупных бриллиантов. Она всегда садилась ближе всех к Крайнову и никогда ни с кем, кроме Михаила Витольдовича и Скорпиона, не заговаривала первой. Одевалась она строго и в то же время крайне вызывающе – в идеально сидящие пиджаки кислотных цветов, особенно салатовые и красные; вместо юбок носила брюки, которые иногда так плотно облегали ее соблазнительные бедра, что Игорю становилось душно и хотелось выбежать из комнаты, чтобы никто не заметил, как сильно его тело реагирует на Динару – загадочную брюнетку звали именно так.
Глаза Динары были глубокими и блестящими, как черный кофе, – и до обморока напоминали Соколову глаза его матери. Он ловил на себе толпы мурашек, когда встречался с Динарой взглядом – и сразу опускал голову.
Борис как-то сболтнул Игорю, которого трясло после очередного столкновения с Динарой, что она любовница Крайнова, но Игорь так и не нашел никаких подтверждений этому. Скорее уж Динара была кем-то вроде секретарши Михаила Витольдовича – хотя она, как и все жители хаба, умела кодить на приличном уровне.
Соколов знал об этом ее умении, потому что однажды застал Динару в пустом кабинете Крайнова. Она смотрела в темную консоль, которая висела перед ней в воздухе, и быстро кодила на каком-то совершенно неузнаваемом языке. Рядом лежало неподвижное тело металлической кошки. От кошки, правда, остались только ушки на заостренной мордочке, а остальное валялось грудой механических мышц и сочленений у ног дагестанки. Очевидно, секретарша Крайнова пыталась оживить робота.
Игорь посмотрел на кошку, потом – на пышную грудь Динары в белоснежном футляре дорогого пиджака, и пулей вылетел из комнаты, сгорая от вожделения.
Отношения с женщинами в хабе не приветствовались. Для этих целей обитатели тайком сбегали наружу, в лес, шли пешком до трассы или уезжали в пригороды Москвы. Игорь же никак не решался уйти дальше границы яблоневого сада и остервенело удовлетворял себя сам в кабинке мужского туалета. Каждый раз он представлял, как разрывает на Динаре эти ее пошлые пиджаки – сверху донизу, резко, – и пуговицы, обтянутые дорогой тканью, плавно сыплются на пол, как лепестки с отцветающих яблонь.
Лишь несколько раз Соколов ловил на себе взгляд Динары в коридорах. Тот скользил по Игорю, не задерживаясь, и вольготно проплывал мимо.
Однажды Игорь сидел ночью в казино на минус первом и, против обыкновения, играл не в покер, а в рулетку. Он поставил все на черное и просто ждал. Игра давно ему наскучила, он то и дело выигрывал, и это ощущалось тягостнее, чем когда карта не шла или шарик рулетки не хотел быть послушным. Когда Соколову не везло, у него хотя бы появлялся адреналин или стимул отыграться – а сейчас он не чувствовал ничего, и пойти спать казалось лучшим вариантом.
Динара появилась незаметно, села рядом и стала наблюдать за игрой.
Игорь старался не смотреть, вперил взгляд в рулетку, но голоса партнеров по игре неумолимо испарялись. Он чувствовал только запах тела Динары – мускусный, влажный и пошлый запах, словно ее только что кто-то долго драл в подсобке, как последнюю шлюху.
«Дыши. Дыши. Каменное лицо и все…»
Динара едва коснулась Соколова напедикюренной ногой под столом – а потом встала и вышла из казино.
И он просто пошел за ней, игнорируя возгласы партнеров по столу, и проиграл в ту ночь, кажется, неделю дежурства в серверной.
Но ему было на это абсолютно наплевать.
С той ночи прошел месяц – и, кажется, он был лучшим в жизни Соколова. Они встречались пару раз в неделю, иногда чаще – Игорь изнывал и хотел еще и еще; Дина на правах старшей часто отказывала, а он просто волочился за ней, и невозможно было ей отказать, как только она манила его в комнату на самом верху хаба, в северном крыле. Ее полные груди колыхались от прыжков, она насаживала себя на него умело и дерзко, трахалась с ним ночи напролет и учила его ласкать ее так, как ей хотелось и нравилось, – и он с удовольствием подчинялся. Она стонала под его руками, словно дьяволица, которая вышла из преисподней, чтобы вернуть наконец Соколова к жизни.
С Борисом Л. и Скорпионом Игорь стал видеться намного реже. В конце концов информация об отношениях Соколова и Динары дошла до Крайнова.