– Что стряслось?
– Ничего, – его голос был металлическим. – Я готов попробовать пре-сон, вы вроде говорили, что это возможно без подготовки.
– Да… – Ошарашенная Кира принялась ходить по кабинету туда-сюда. – Что у вас случилось? Может, кофе, для начала?
Он посмотрел на нее тяжелым взглядом. Часы на его руке вдруг завибрировали от сообщения, и он, сделав над собой невероятное усилие, не посмотрел, что там.
Кира поняла, что лучше не задавать вопросов.
– Ладно, ладно, хорошо! – подняла она руки. Затем повела его в прелоадинг и уложила на каталку, а потом дала наушники и лично закрепила контакты на висках и запястьях президента.
Вероятно, Соколов хорошо промыл мозги своей охране – они только настороженно покачивались, как филины, на почтительном расстоянии от каталки.
Когда все было готово к погружению в пре-сон, Игорь дернул рукой – и телохранители вышли.
– Теперь вы можете говорить правду? – обеспокоенно прошептала девушка ему на ухо. – Нас что, прослушивают?
– Нет, Кира… – тяжело вздохнул он. – Но меня снимают. Двадцать четыре на семь. Вы мало кого интересуете, а вот я – да. Мне ненадолго удалось обеспечить себе алиби, чтобы никто не знал, где я на самом деле, – тут, кстати, тоже везде камеры, только локальные, это по моей просьбе их установили. Это и хорошо, и плохо одновременно, короче, все сложно – просто послушайте… – Соколов беспокойно привстал. – Вы можете меня не спрашивать ни о чем, но сделать то, что нужно? Я хочу в пре-сон. Мне надо… перезаписать кое-что. Точнее, удалить. Одно воспоминание. Тянуть дальше некуда.
– Нет, так не пойдет! – гневно вскинулась Кира. – Я подозревала, что тут везде камеры, но, надеюсь, их хотя бы нет в туалетах и ванных?!
– Нет.
Она испытующе смотрела на него.
– Кое-где. Это правила безопасности.
– Да мне плевать на них! – Кира повернулась к панели прелоадинга и с ненавистью посмотрела на висящий в воздухе экран. – Если вы не будете со мной сотрудничать, ничего не получится. Вы не сможете ходить в сон под моим управлением.
– Я понимаю. Я вам не доверяю… Точнее, доверяю, но только в некоторых вещах. Но ничего другого я пока предложить не могу.
– Ясно… – Она устало опустилась в кресло проводника. – Выбирайте музыку.
– Что?..
– Музыку выбирайте. Вы же видели много раз, как происходит тестирование. «Капсула», запусти рандомайз!
«Капсула» мигнула парой огоньков, и что-то спокойное зазвучало в наушниках Игоря.
– Дальше, – коротко сказал он. – Дальше. Еще. Дальше. Нет. Не подходит. Следующий трек.
Кира не выдержала этого нетерпеливого перебора:
– Да скажите вы ей, что вам надо! Если стесняетесь, я могу выйти. Тут есть клавиатура, введете сами. Я не узнаю, что вы выбрали.
Она вышла, разгневанная, а Игорь в отчаянии уставился в потолок и несколько секунд просто лежал, слушая какой-то совершенно неподходящий пластиковый трек, с которым ни тело, ни мозг никак не резонировали.
Он точно знал, что ему нужно, но боялся попросить это у «Капсулы». Ему казалось, что если это произойдет, то он откроет ящик Пандоры и больше никогда не сможет вернуться к себе прежнему. Это было что-то из самой глубины, куда он никого не допускал, – что-то слишком чувствительное, чтобы быть известным хоть кому-нибудь из смертных.
Игорь медленно встал и ввел название трека на виртуальной клавиатуре, которая появилась под его руками, когда он развел пальцы в воздухе. Он так и не решился произнести его вслух.
Кира вошла и дала ему подышать легким снотворным через маску. Его глаза уже слипались, когда она спросила:
– С какого момента будем стирать?
– Все… – хрипло ответил Игорь. – Все целиком. Вы сами увидите. Я не могу сказать.
– Да вы издеваетесь?! Как я тогда пойму, что уже достаточно?
– После поцелуя… – пробормотал он.
– Что?! Я не слышу!
– После поцелуя, – повторил Игорь чуть громче. – Не вашего, – зачем-то уточнил он. – Все, что после поцелуя, можно не стирать, там уже не важное.
Она рассмеялась, но Соколов никак не отреагировал – его сознание путалось, он засыпал под музыку, – и ей ничего не оставалось, как сесть в кресло проводника, закрепить на себе контакты, надеть очки и маску (ее маска была без снотворного, но с расслабляющим энзимом) и погрузиться в сон в летнюю ночь.
Дыхание перехватывало – какое-то тугое темное пространство, похожее на воду, с бело-желтыми огнями, бликующими вдалеке, – кажется, по температуре было всего градусов пятнадцать. Кира резво плыла к призрачным огонькам, пока наконец не высунула голову наверх.
– Вот дерьмо! – ругнулась она, потому что поняла: это оптическая иллюзия.
То, что показалось ей поверхностью, выходом, было дном зеркального резервуара, и она снова нырнула и торопливо поплыла еще быстрее, теперь уже в другую сторону, чувствуя, как ноги сводит от холода. Сознание Соколова все еще сопротивлялось – все-таки пре-сон на то и пре-сон, что все происходит без погружения в глубокие слои, а значит, приходится мириться вот с такими неудобствами. И вот перевернутая вода закончилась, и Кира вынырнула на поверхность круглого, довольного большого озера посреди туманного, седого парка с призрачными деревьями. Над берегами, качаясь на тонких ногах, сияли аккуратные головки фонарей – это их свет она видела из-под толщи озера. Она порядком наглоталась воды, хотелось чихать, но Кира сдержалась и начала грести к берегу. Отдуваясь, она села на берег и огляделась. Это явно был какой-то городской парк, но незнакомый и очень просторный – и, судя по толщине деревьев, старый.
Осторожно скрываясь за кустами и отряхиваясь от воды, как кошка, Кира пошла вдоль берега, ища хоть кого-нибудь живого, пока не увидела метрах в двадцати от себя пару – мужчину и женщину: он высоченный и широкоплечий, она – небольшая, гибкая и тонкогубая, с черными круглыми глазами лани. По ощущениям, во сне было часов десять вечера. Явно не лето: на этих двоих куртки, а в парке больше никого. Кира пожала плечами – воспоминание как воспоминание, только непонятно, кто эти люди.
Она присела и спряталась, продолжая наблюдать, и нажала себе на запястье. Во сне оно было пустым, но в реальности там находился датчик, который управлял захватом воспоминаний. Кира почувствовала легчайшую вибрацию поверхности – кажется, она одна из всей лаборатории ее различала, – это «Капсула» захватила сон и начала его сканировать, чтобы потом замылить и стереть.
Девушка напрягла слух, пытаясь разобрать, о чем говорят люди.
– Аришка, ну ты чего, какой аборт, конечно, я не хотел, чтобы ты его делала. Это так было, помутнение. Подумаешь, в клинику разок съездила, ну потыкали тебя лазером, но ты же умница, вовремя остановилась. А я молодой был, дурной.
«Родители!» – обожгла Киру внезапная догадка. Она дернулась, подавив желание отвернуться и не смотреть, но вдруг увидела стоящего практически у них за спинами маленького черноволосого мальчика. Он держал в руках светящуюся портативную приставку для игр.
Кира зажала себе рот рукой.
Он был таким маленьким, совсем не похожим на себя взрослого. От него – только губы с опущенными уголками и глаза. Оказывается, эти глаза побитой собаки всегда были при нем, даже в детстве.
– Вот как, а сейчас, значит, не молодой? – Арина манко засмеялась и запустила руку мужу под рубашку, щупая живот. – Пузо отрастил? Все?
– Ах ты, зараза! – басисто расхохотался мужчина, и облапал ее всю, и разложил на куртке, и задрал ее свободное платье до самой шеи, расстегнул лифчик и стал мять маленькую, белеющую в полумраке грудь, и она отвечала жарко, с готовностью, обхватив его тело тренированными ногами.
Огни фонарей дрожали и чертили полосы по всему озеру, проникая в глубину, а Арина стонала и плавилась под руками мужа.
Мальчик все стоял, как маленькая статуя, пока они наконец не прекратили; они тепло обнялись, отец обхватил руками лицо Арины, поцеловал ее и сказал:
– Дура ты, Аришка. Люблю я тебя. Даже сына готов терпеть ради тебя. А ты мне мозг выносишь.
– Я тебя тоже очень люблю, Сашенька.
Только сейчас Кира очнулась, будто от наваждения, и услышала, как рядом с ними, в траве, видимо, из портативной колонки или из какого-то еще девайса играет тихая музыка – старый рок, нежный и грустный, как жизнь в своем зените и увядании, но Кира не могла разобрать слов, только мотив, совершенно ей не знакомый.
В этот момент Арина обернулась и резко одернула платье.
– Как ты, сынок? – спросила она, улыбаясь. – Люблю тебя. Скоро домой поедем.
Мальчик медленно попятился в тень, и тогда «Капсула» снова едва заметно задрожала – очевидно, этот блок воспоминаний закончился и она автоматически перестала захватывать его.
«И… это все? Господи, из-за этого весь сыр-бор? Получается, он хотел удалить воспоминание о том, что его родители друг друга… любили? Что он за биоробот?..»
Кира разочарованно посмотрела на озеро – ее миссия окончена, нужно искать место, чтобы незаметно нырнуть и вернуться, ничего не нарушив в мозгу Соколова, – как вдруг что-то заставило ее снова перевести взгляд на родителей Игоря.
Сзади к ним медленно, вязко растягивая шаги, шла фигура, одетая в черное.
Это была страшная фигура.
Кира чувствовала таких всем своим нутром – она была интуитом, и это часто помогало распутывать самые необычные повороты снов.
Поступь создания была нечеловеческой – звериной, драконьей, – так шло зло, так шло Жуткое. Она понимала, что это что-то фрейдистское, протуберанец, внедрение в сон, какой-то импульс – все что угодно.
Арина беззаботно обернулась к черной фигуре. Лицо существа было скрыто под капюшоном, и Кира не могла рассмотреть его.
«Потом увеличу на записи», – мелькнула мысль.
Муж Арины, Александр, тоже обернулся к черному человеку.
Существо явно пришло не с добром, но люди на берегу улыбались ему, они не бежали и не боялись, хотя любой, кажется, испугался бы.