Она схватила ракетку, а вторую толкнула ему на другой конец стола. Ракетка пролетела по металлической поверхности и уткнулась Соколову в локоть.
– Сыграете со мной?
Игорь оторвал глаза от стола, и она увидела в них какой-то дикий блеск, как будто он шел сейчас на эшафот, а она отобрала у него право сказать последнее слово. Кира просто сделала это за него. Она вывернула его наизнанку, озвучив все то, в чем он боялся признаться себе годами.
– Ну же. Отключите мозг хоть на минуту. Оставьте только чувства. – Она подбросила волан к потолку и начала легонько отбивать его – вверх-вниз, вверх-вниз. – Вам же этого хочется, я вижу.
Игорь медленно встал из-за стола, так и не взяв ракетку в руки.
– Прежде чем мы разойдемся и вы сядете в тюрьму, просто объясните: за что? – глухо спросил он. – Я же исполнил вашу мечту. А вы решили меня уничтожить. Что я вам сделал?
Кира отложила ракетку, подошла к нему на расстояние, едва допустимое этикетом, склонилась к уху, как будто хотела что-то сказать – на камерах это так и выглядело, – а потом обхватила его руку, быстро оттянула резинку своих бирюзовых медицинских штанов и сунула ладонь Соколова себе в трусы.
Он непроизвольно охнул. Между ног Киры было так горячо, что Соколов едва сдержался, чтобы не повалить ее на стол и не выебать на глазах у охраны – и плевать на камеры.
– Господи… – выдохнул Соколов ей в ухо, пытаясь делать вид, что ничего не происходит.
Кира сжала его руку бедрами чуть сильнее, и он прикрыл глаза от наслаждения – но уже через секунду она освободила его, быстро отошла и снова села в конце стола.
– Вы ничего мне не сделали, – спокойно ответила девушка. – Я просто хочу вам помочь. Вам привет от няни, кстати.
Взгляд Соколова блуждал. Он ошалело вытянул руку, которая только что побывала внутри Киры, перед собой – так, как будто в ней была бомба.
– Игорь Александрович, я не могу ничего обсуждать, пока рядом ваши дружки с автоматами. Но один на один у нас, кажется, отлично получается договариваться. Ну что, мир?
– Кира… – Он слишком громко и выразительно сглотнул. – Это нечестно. Это хак.
Мысленно она рассмеялась над тем, как ловко обезвредила его своей выходкой.
– Тогда сами будьте честны до конца. Никаких людей с оружием, никакой слежки, мое слово против вашего, только вы и я. Это и есть доверие. Федор Михайлович просил меня ровно о том же – довериться ему, причем вслепую. Что, уже забыли? Я тогда сделала первый шаг. Теперь ваша очередь. А я обещаю больше не делать так… – Она кивнула на дрожащую руку Соколова, кончики пальцев которой предательски блестели. – Идет?
Соколов не мог возразить, да и нечего было. Он снова и снова бессильно впивался в нее воронками глаз, но она больше его совсем не боялась. Воронки плавились под лампами, и Кире казалось, что они сейчас растекутся ручьями нефти по надтреснутому фарфоровому лицу.
– Вы сумасшедшая! – выдавил Игорь, понимая, что проиграл.
– Именно поэтому вам нечего бояться. Для меня не существует никаких ценностей, кроме научных. Я хочу докопаться до истины и осветить ее – так, как вы обычно освещаете своих жертв. Как энтомолог – жуков под микроскопом.
Игорь нахмурился, и она поспешила погладить его вдоль шерсти:
– Я же вижу, вы себе места не находили, думая, что я шпионка, приставленная следить за вами. Простите, что не предупредила о поездке. Но ведь у вас таких шпионов тысячи – самых настоящих и более профессиональных, чем я. Вы же живете среди них каждый день, Игорь Александрович. Они смотрят на вас сквозь, – кивнула она в угол комнаты, – эти самые камеры. И мне вас бесконечно жаль.
Он не мог ничего возразить, не мог остановить ее, просто смотрел в стол.
– Но я хочу, чтобы вы знали: я не одна из них. Там, в Петербурге, я просто хотела понять, что повлияло на вас, как вы росли, в каком месте и когда вам было особенно больно. Мне обязательно нужно это знать. Иначе дальше мне будет очень сложно управлять вашим сном, а вам – по нему путешествовать. Если же вы доверитесь мне, то я смогу постепенно удалить все воспоминания и чувства – и вы получите ровно то, чего хотели: покой, тишину и уравновешенность. Но для этого мне нужна ваша полная биография. И вам придется разрешить мне ее составить. Не волнуйтесь, мы будем работать через пре-сон, медленно и безопасно. Конечно, это не полноценный серфинг, но мы с вами на него и не замахиваемся. Зато жить и работать параллельно вы точно сможете. Это никак не повлияет на вашу публичную деятельность. Как, кстати, вы себя чувствовали после нашей последней встречи? Тошнота, головные боли, бессонница?
Игорь с трудом разлепил пересохшие губы:
– Было, но по другим причинам. Сейчас уже все нормально.
– Отлично, – мягко улыбнулась она – так, как улыбаются все женщины Земли, когда хотят сказать в десять раз больше, но не словами.
«Доверьтесь мне!» Искристые глаза Киры стреляли ему в голову без предупреждения.
«Мне страшно!» – орали глаза Соколова, и он от бессилия вцепился в стол – так же, как она в начале встречи.
«Просто отпустите все. Я буду рядом».
Президент не ответил – ни глазами, ни голосом. Он с трудом встал и пошел к выходу. Автоматические двери бесшумно распахнулись и сожрали его тощую фигуру за секунды.
Кира посмотрела на стол и довольно улыбнулась: одну из ракеток Соколов все-таки забрал.
Max 1*1: Привет! Работа идет
Arrat: И это все? За три месяца? Я хочу сменить тебя на кого-то другого.
Мах 1*1: Мышка в клетке, еще месяц, и будут новости. Сейчас есть компромат, а будет в десять, в сотню раз больше.
Arrat: Почему я должен доверять тебе? Какого хера?
Мах 1*1: Можешь не доверять.
Пользователь Max 1*1 офлайн
Обещание
Полина лежала на животе поперек кровати, обхватив лохматую светлую голову руками. Волосы были скручены в жгутики над ушами и напоминали мятую солому.
«Бесконечное биологическое разнообразие видов планктона в Атлантическом океане обусловлено…»
Буквы на проекционном экране выстраивались неуклюже и будто посмеивались над ней.
«Это настолько беспомощно, что даже смешно».
Она смахнула проекцию и устало откинулась на спину. Полина обещала биологице непременно переписать эссе до двадцать второго октября – а двадцать третьего знакомая Карповой из комиссии Битвы Школ обещала посмотреть на эссе одним глазком.
Но двадцать второе все не наступало, и Полинино вдохновение тоже словно испарилось. Глаза слипались: отец опять полночи говорил по видеосвязи (как потом выяснилось – со своим не пойми откуда взявшимся духовником), мешая ей спать. Полина из-за стены, конечно, не уловила сути разговора, но визгливые причитания своего отца и низкий бубнеж другого отца – святого – она различала прекрасно.
Григорий завязал с алкоголем уже две недели как, и, казалось, это должно было ее обрадовать, но стало только хуже. Трезвый отец во много раз дотошнее искал, к чему бы придраться – к беспорядку в комнате, к ее внешнему виду или к пустому холодильнику. Он просто жаждал выместить на ком-то свою посталкогольную ярость – наверное, поэтому и ударился в веру, чтобы эта ярость стала еще и праведной.
Он теперь молился по утрам и вечерам, громко и полушепотом, подолгу занимая угол их маленькой гостиной. Отец стоял на коленях в лучах проектора, глядя в пустой угол без икон, и его сутулая фигура в синих тренировочных штанах расцвечивалась стерильными видами природы: горные ландшафты, озера, океанские побережья, сады с тяжелыми красными яблоками на дрожащих ветвях, морские глубины с подпрыгивающими в них желтыми морскими коньками. Заставки с проектора, который находился в этот момент в режиме ожидания (то есть отдыха от бесконечных стримов и новостей), придавали фигуре Григория какой-то потусторонний, мистический флер. И Полина, проходя мимо гостиной и слыша, как он – нет, не просит – требует чего-то у Творца, – еще больше ускоряла шаг.
В школе унылой жвачкой тянулась первая четверть. До контрольных пока было далеко, к Битве готовились всерьез только она да еще пара учеников из младших классов, и потому Полина все чаще стала задерживаться после уроков в одиночестве – до глубокой чернильной темноты за окном.
Агата то и дело осторожно напоминала ей про Козорезова и его «политический клуб» – и обещание Полины «подумать». Но Полина продолжала уворачиваться от этих разговоров.
Наконец отчаявшаяся Агата не нашла ничего лучше, чем под предлогом совместного выполнения домашки заманить Полину к себе домой. В тот вечер родители Агаты были на даче, и у нее дома собрались все «Новые технократы», которые посвятили Полину в свой гениальный план. Он состоял в том, чтобы Максимовой, как самой умной из них, дали визу в Москву по статье «интеллектуальное преследование». На человеческом языке это означало, что государство признает, что Полину преследуют в школе за ее высокий интеллект, и учиться дальше она может только в заведении уровнем повыше, с людьми повоспитаннее – а именно, в Москве. Все остальные «козорезовцы» должны были стать «депенденсами» по ее визе – разрешалось взять с собой в мегаполис до пяти человек.
Проблема заключалась только в том, что в реальности Полину в школе никто не преследовал.
– Это ничего, Максимова, это мы тебе с нашим клубом обеспечим. Пойдешь как потерпевшая по политической статье, не только по интеллектуальной, чтоб уж наверняка! – жизнерадостно хохотнул Козорезов, устраиваясь по-турецки на ковре в Агатиной спальне и натягивая на глаза VR-очки.
– В этом я не сомневаюсь, – скривилась Полина. – А как вы планируете стать потом моими «депенденсами», если собираетесь меня преследовать?
– Да этого никто не проверяет, блин! Всем плевать! Главное, тебе визу получить, а все остальное – дело техники. Марат обещал. Он свое дело знает.
Полину удивило наличие такой прорехи в законодательстве, но она быстро засунула эту мысль подальше.