– А чем вы заниматься будете в Москве-то? Я даже себе еще универ не смотрела. Совершенно не понимаю, что там делать без денег и связей.
– Разберемся, – ответил Зоркий, внимательно глядя на нее. Он сидел на диване, слегка возвышаясь над троицей: Агата принесла тарелку с вафельными трубочками и угощала ими всех; Козорезов рассыпал сухой табак по тонким полоскам папиросной бумаги, а Полина втягивала через соломинку мутную коричневую газировку из стакана.
Марат, таинственный «человек из Москвы», которого Козорезов анонсировал ребятам еще с месяц назад, никогда не звонил сам, не включал камеру и обычно общался не больше десяти минут. Сегодня он впервые согласился встретиться в «Метаверс» – и поэтому «Новые технократы» изрядно волновались.
Зоркий был уверен, что Марат – кто-то вроде полулегального иммиграционного адвоката или оппозиционера непонятно из какой партии, и эта версия, с одной стороны, всех успокаивала, а с другой – рождала еще больше вопросов.
– Зачем ему устраивать весь этот цирк с подпольной группировкой, создавать какие-то фейковые организации в отдельно взятой школе – столько усилий ради какой-то визы? – Полина не могла понять, в чем для Марата выгода помогать им.
– Слушай, Полин, дело верное, я проверял, – все так же тихо и убедительно продолжил Зоркий. – Мои знакомые из Калуги уже так выехали в Москву всей семьей – там тоже ребенка «преследовала» в школе агрессивная группировка подростков-консерваторов. И им тоже кое-кто помог. Знакомый в мэрии Москвы вроде бы. Он им эту схему и посоветовал.
– Так мы же «Новые технократы», при чем тут консерваторы? – Полина окончательно запуталась.
– Да переназовемся, блин, не ссы! – Козорезов хлопнул ее по плечу, натянул очки на нос и вставил датчики в ноздри – Надеюсь, у тебя нормальный Интернет, Димитрова.
Агата тут же покраснела.
– Погнали! – скомандовал Зоркий. – Нас уже ждут.
Полина отрешенно шла за Агатой на небольшом расстоянии, чтобы не потерять. Ослепительно сияло цифровое солнце «Метаверс». Оно висело над бескрайними теннисными полями, которые гудели от ударов мячей о ракетки; быстрые движения, все игроки в белом, они даже не вспотели на этом солнцепеке, они не пьют воду, только прыгают туда-сюда, набивая себе очки, – нереальный, придуманный машинами мир.
Место для знакомства с Маратом было выбрано странное, но, как объяснил Илья, «человек из Москвы» не любил тихие и безлюдные места – наоборот, чем больше народу, тем лучше.
Полина шла по цифровой траве, и та еле слышно шуршала в наушниках. Если опуститься на колени и погладить траву, то ничего, кроме запаха, не почувствуешь. Если найти асфальт, хорошенько разбежаться и упасть, стесав колени, – тоже ничего. «Метаверс» пока не научилась передавать тактильные ощущения, лишь их отголоски – и то лишь для тех, у кого хватало денег на продвинутый сенсорный костюм. Обычно этим козыряли жители городов-миллионников. Они презрительно отказывались от игровых поединков с «нубами» вроде четверки Козорезова, у которых таких костюмов еще не было.
Агата заплатила за вход на выделенный корт комфорт-класса, они схватили по пути ракетки из рук робота-развозчика и вошли в зеленый квадрат, очерченный белыми линиями. Девочки сели на траву, а Илья и Леша, переругиваясь между собой, начали первую партию.
Минут через десять к ним подошел гибкий молодой мужчина с грацией пантеры и неуловимой, не запоминающейся, блеклой азиатской внешностью.
Зоркий едва заметно кивнул ему. Азиат взял третью ракетку, а Леша быстро пролез под сеткой на сторону Ильи.
Полина с Агатой переглянулись, но ничего не сказали.
Во время встреч с «Новыми технократами» Полина воображала себе Марата то расплывшимся бывшим ментом, то мелким московским чиновником, а то и вовсе старым политиканом, которого списали в утиль из-за неудач какой-нибудь марионеточной партии. Марат из ее головы вынужден был зарабатывать себе на хлеб, организуя фейковые политические движения, чтобы его клиенты быстрее получали въездные визы в Москву.
Однако настоящий Марат совершенно не оправдал Полининых ожиданий. Он был расслаблен, улыбчив, говорил мало и полицейского совсем не напоминал. Если бы вдруг Полина встретила его осенним днем где-нибудь в парке с собакой на поводке, то наверняка приняла бы за айтишника или студента – и прошла бы мимо, даже не заметив.
Рваная челка падала Марату на глаза, и он резко сдувал ее каждый раз, когда замахивался и посылал мяч попеременно то Козорезову, то Зоркому.
– Меняемся? – вдруг спросил он, и Илья с Лешей спешно опустили ракетки. – Девушки, не желаете сыграть? – голос незнакомца был тягучим и плавным, ровные белоснежные зубы сверкали на солнце. Он вытянул руку вверх и смахнул счет, висящий красными цифрами в воздухе над кортом.
– Это точно Марат? – стараясь говорить как можно тише, спросила Агата, но Полина не ответила. Она смотрела на незнакомца в упор. На один миг ей показалось, что черты азиата дернулись и изогнулись, будто пластилин, – а потом вернулись на место. Кажется, кроме нее, этого никто не заметил, и она поморгала несколько раз, пытаясь понять, как такое возможно: в «Метаверс» запрещалось входить с измененной внешностью, допускалась разве что косметическая маска.
Марат же этим правилом явно пренебрег, и теперь его лицо казалось Полине насквозь искусственным, фальшивым – совершенно ненастоящим.
– Молодые люди меня совсем измотали, так что давай один на один, по очереди, идет?
Он тоже смотрел на Полину в упор, словно оценивая, слишком пристально. Она послушно встала и взяла ракетку.
Играть она не умела совсем.
Через минут десять бесполезных попыток разыграться Марат подошел к сетке и свесился через нее к Полине:
– Надеюсь, в школьных предметах ты разбираешься лучше, чем в теннисе.
Полина нахмурилась.
– Просто веди себя как обычно. Ходи в школу, учись на отлично. И через месяц окажешься в Москве. Ребята все организуют.
В его словах не было ничего оскорбительного или обидного, но Полина вспыхнула так, будто ей дали пощечину.
Ей хотелось крикнуть ему в лицо, что она и так учится на отлично, что она готовится к Битве Школ и настроена серьезно, что ей ни от кого не нужны подачки, что она справится сама и инсценировка с «преследованием» ей не понадобится, – но в тот момент она остро чувствовала на своей спине полные надежд взгляды «Новых технократов» и потому смогла выдавить из себя только одно слово:
– Хорошо.
Полина сняла очки и вернулась в Агатину спальню. «Новые технократы», которые вышли из «Метаверс» раньше нее, воодушевленно обсуждали планы на будущее, а ей было муторно и не по себе. Хотелось уйти сейчас же – пусть даже домой, где отец опять будет доводить ее. После того как он бросил пить, она часто заставала его в двенадцать или в половине первого ночи в гостиной: он смотрел тупые ролики из Сети или новости – и дожидался Полину, чтобы в очередной раз слить на нее свою ярость. Трезвый, он стал еще более язвительным и едким, чем раньше.
– Значит, так, Максимова, стартуем с понедельника. – Илья как будто даже стал выше от возросшего уровня ответственности. Он возбужденно сверкал глазами, раздавая указания. – Нам нужна постоянная защищенная VR-комната для совещаний, куда можно добавить Марата. Зоркий, это на тебе. И только попробуй кому-то слить ключи! С меня – шоу с преследованием Максимовой в школе и за ее пределами. Агата, с тебя тылы – еда, интернет и деньги для Марата за его услуги. И да, теперь мы «Радикальные консерваторы». Всем все ясно?
Полина знала, что если прямо сейчас откажется от участия, то Козорезов не даст ей прохода и спокойной жизни в школе навсегда настанет конец.
«Блин, ты же можешь справиться сама, зачем тебе все это?»
Недописанное эссе зудело под ребрами непрошеным чувством вины.
– Полин, ты как? – Агата осторожно дотронулась до ее плеча, а потом вкрадчиво шепнула на ухо: – Ты же мне обещала. Ради Ильи. Ну пожалуйста…
Полина закрыла глаза и обняла Агату, пытаясь не разреветься.
Она ненавидела что-то обещать, а потом не выполнять. Достаточно было того, что ее отец никогда не держал свои обещания. Однажды, уже после смерти мамы, но тогда, когда цирки еще были не под запретом, отец повел Полину в заезжее шапито и посулил фото с маленькой обезьянкой в антракте. Обезьянка сидела на плече огромного седого администратора в узорчатом жилете и нежно клянчила конфеты и орешки у входящих. Она была в тюбетейке и смешных шароварах. В глазах зверька Полина видела одновременно тоску и разбитное, почти человеческое веселье. Обезьянка была не свободна, совсем нет – так же, как Полина под присмотром психующего трезвого отца (он не пил в тот день – впервые за неделю после долгого запоя).
Обезьянка при всей безнадежности своего положения почему-то еще и получала от него странное удовольствие. Полина готова была поклясться, что обезьянка все понимает, все слова и шутки в свой адрес, – и девочке хотелось выхватить ее, убежать на улицу и выпустить зверя на все четыре стороны.
Полина ерзала на кресле все представление: шоу было скучным и пошлым, она томилась от жажды и сидения на одном месте, но только обезьянка и данное отцом обещание удерживали ее на месте.
Потом отец вышел и в антракте взял себе мерзавчик коньяка в автомате. Ему позвонили, он долго и маслено общался по видео с какой-то женщиной, отворачиваясь от Полины в угол, чтобы она не видела проекцию, а проекция не видела Полину. Отзвонили три звонка, зрителей втянуло обратно в зал, и в другом конце холла девочке стал виден одинокий седой человек с обезьянкой.
Продолжения шоу Полина так и не застала. Отец, продолжая разговаривать, схватил еще пару коньячных бутылочек из автомата, а потом пошел к выходу. Он коротко и зло обернулся к дочери, давая понять, что веселье окончено.
Когда они выходили из полумрака цирка в яркий и кричащий светом летний день, полотнище на входе качнулось, и Полина снова на короткий миг увидела обезьянку. Зверушка держалась лапками за красно-золотистую ткань жилетки, как маленький франт, и смотрела на девочку с грустью.