– А-а-а, Игорь Александрович, добрый день, мы вас заждались! – Крайнов с широкой улыбкой пожал его руку. На Игоря тут же пахнуло крайновскими сигаретами. – С главным конструктором Востоковым вы уже не раз встречались. А это наши пилоты: командир корабля полковник Ветров и навигатор майор Шестаков.
Мужчины потрясли друг другу руки.
Пилотов переполнял энтузиазм. Игорь осмотрел корабль, прошелся по мостику, потрогал светящиеся приборные панели.
– Не стесняйтесь, Игорь Александрович, присядьте! – Шестаков с готовностью пригласил его сесть в кресло, и Соколов с удовольствием это сделал. Сиденье было теплым, так же как и штурвал, когда он прикоснулся к нему и с наслаждением сжал двумя руками.
– Дочка моя все спрашивала, – хохотнул Шестаков, – приедет ли нас президент провожать. Ну, можно сказать, сбылась мечта! Она нас, наверное, сейчас смотрит. Гордиться будет!
Все рассмеялись: Крайнов и пилоты – раскатисто и искренне, Востоков – натянуто.
Игорь слегка кивнул главному конструктору, и они вышли из корабля.
– Вы вчера докладывали мне, что все готово к запуску.
– Так и есть, Игорь Александрович.
– Та проблема с разгонным блоком полностью решена?
Востоков кивнул, глядя в сторону.
– Хорошо, тогда два конкретных вопроса. На какой высоте будет отброшен разгонный блок? Сколько топлива будет на этот момент не выработано и останется в баках?
Востоков посмотрел на него с выражением лица человека, который уже ничего не решает.
– Я понял.
Крайнов и Соколов возвращались к пункту управления.
– …Неужели непонятно, что это означает? Эта дрянь в сто раз опаснее гептила, а сколько ее разлетится? Это нам нужно? Там несколько деревень в радиусе.
– Не драматизируй. Ну свалятся они где-нибудь в поле, ну сдохнет полдюжины коров, ну очистим потом пару сотен гектаров. И из-за этой херни ты хочешь отложить старт неясно на сколько? От этого полета так много зависит, в него столько вложено…
– А с экипажем что?
Крайнов скривил уголок рта:
– Бог помилует – долетят.
Игорь остановился. Камеры уже вовсю снимали его издалека.
– Вы же знаете, как я отношусь к этому. – Фраза была проходной, совершенно будничной и простой, но из нее сочилось что-то такое, отчего лет сто назад в каком-нибудь захолустном баре у мужиков сжимались кулаки.
И Михаил Витольдович это почуял, как чуют гиены неконтролируемую опасность, исходящую от больного бешенством сородича.
Соколов пошел к выходу один. В мигающем свете его тень причудливо изгибалась и корчилась, как будто его вело, как будто он был мертвецки пьян.
Полк так и стоял на площади, не двигаясь. Толпа наряженных провожающих встретила президента овациями, грохотала с минуту – а он стоял, тупо уставившись на неподвижный контур корабля, который расколол надвое вечернее небо.
«Россия вернет себе космос!» – сияло на виртуальном баннере, развернутом над головой Игоря.
Запястье дернулось от сообщения на часах:
«Помни про 147. Запустим Алый – потом протолкнем что угодно».
Он сжал зубы.
– Начинаю обратный отсчет! – разлетелся майским громом голос молодого диспетчера – должно быть, ему не было еще и двадцати.
Десять.
Девять.
«Их надо отвлечь сейчас, нельзя откладывать», – не успокаивался Крайнов.
Восемь.
Семь
Шесть.
Игорь видит себя как будто со стороны: он медленно поднимает руку и открывает рот, чтобы что-то сказать.
Запястье снова светится:
«Не вздумай».
Пять.
Камеры жужжат, все смотрят, флаги развеваются, время уходит.
Часы смиряются:
«Ты сильно пожалеешь».
Соколов резко и коротко что-то говорит. Слово отскакивает от губ, разлетается сдавленным вздохом по толпе, захватывает волнами все больше и больше народу – и исчезает.
Сам он не слышит этого слова и, как будто сомневаясь в том, что произнес, поспешно хватает воздух ртом и повторяет то же самое.
Цифры на табло останавливаются на «3», и Игорь проваливается в оглушительную тишину бомбы, которая не взорвалась; в молчание надежд, которые не оправдались; беззвучие ракет, которые никуда не улетели, – и невидимая бомба разрывается у него внутри.
«Веретено» Соколова мчалось по дороге, как обычно, окруженное плотным кольцом черных автомобилей.
Ему ловко удалось избежать объяснений – шумиха, конечно, поднялась страшная, но Крестовский, как и всегда, отработал безупречно, дав ему возможность уйти.
Сбежать, спрятаться.
«Как крысе».
Соколов вдавил себя в кресло, чувствуя, как автопилот разгоняется и тащит его по привычному маршруту: Садовое – выделенка – Семиречье. И ничего, ничего совершенно не изменилось в его жизни – но как будто сразу изменилось все.
Его больше не радовали статичность белого кожаного салона, блеск подстаканников между креслами, легкая неторопливая музыка, сияние проекционного экрана, висящего в воздухе перед глазами, – торжество технологий, спокойной силы и правильно принятых решений.
Автомобиль вздрогнул и встал. Игорь застыл с поднятой рукой. Машина отреагировала на его жест мгновенно. Сзади послышался визг тормозов.
Соколов быстро пролез на переднее сиденье, подергал руль и попытался отключить автопилот, но тот только недовольно пищал в ответ на его попытки. Соколов сунул было ноги вниз, пытаясь нащупать педали, но потом спохватился, что в беспилотнике их нет и быть не может – и он вообще не помнит, как им управлять.
Он уже очень давно не водил сам.
Соколов бессильно опустил руки, бегающими глазами уставился на пустое, расчищенное специально под него шоссе – и в горле заклокотало.
Он с размаху начал бить – кулаками, ладонями, нежными холеными пальцами обитателя офисов класса А и кабинетов с вензелями стал дубасить приборную панель, сияющие полукружия спидометра и широченный экран мультимедиацентра.
Костяшки пальцев становились насыщенно-вишневыми от ударов, налитыми, они чувствовали очень остро и абсолютно все – как будто он только сейчас рождался на свет, продираясь сквозь комья материнского и собственного мяса и кровь.
– На! На! Сука! Сука-а-а…
Он орал и чуть не плакал, потому что понял: жизнь никогда не принадлежала ему, никогда вообще не была его и все, что можно было сделать, – это грести против течения и быстро утонуть или лечь и плыть по течению – и уткнуться в непроходимое болото.
Он скулил и бился в бронированные стекла, как ослепшая от дневного света летучая мышь, словно забыл, как отсюда выйти. К нему уже бежали по улице черные люди, чтобы взять в плотное кольцо заботы и безопасности, а он все не мог остановиться, и отбивался от них, когда его схватили, и обмяк только на асфальте, под отрезвляюще-злым светом фонарей, которые распяли его лицо перед всеми. Он поспешно отряхнулся от охраны и пошел к себе на заднее сиденье.
Только когда двери автопилота закрылись, он понял, что все это время его красным угольком единственного глаза жгла салонная камера. Игорь сжался от ужасного предчувствия и сказал:
– В научный центр.
Кира вошла в лабораторию в семь тридцать утра и охнула: на черном диванчике из кожзама, скрутившись в мятый ком, спал Соколов. Вокруг на офисных стульях сидели два охранника – остальных, очевидно, Игорь выгнал наружу. У тех, что остались с президентом, не было смены, и выглядели они порядком измотанными.
Один из опричников угрожающе скрестил руки на груди, пока Кира ошарашенно осматривала помещение.
У дивана стояла ополовиненная бутылка виски. Тощая рука, на которой мягким отсветом моргали часы, свисала с дивана и средним пальцем едва касалась стекла.
Кира поморщилась, заметив фиолетовые припухшие фаланги Игоря. Ее вдруг пронзила догадка.
Она бросилась к проекции над столом и загуглила первое, что пришло на ум: «Соколов, последние 24 часа из жизни».
35 500 467…
35 750 660…
35 956 456 просмотров.
– Твою мать, – отчетливо произнесла Кира, и Игорь проснулся.
Соколов сидел за столом в белом плюшевом костюме отладчика, который Кира нашла в стенном шкафу и просунула ему за дверь, пока он был в лабораторной душевой.
Охранники вышли, подчинившись едва заметному жесту президента, и оставили их с Кирой наедине.
Игорь обхватил голову руками и оперся локтями о столешницу. Иногда он тихо постанывал. Рядом курилась нетронутая чашка с черным кофе.
Соколов не мог заставить себя досмотреть проклятый ролик, размноженный на тысячах каналов и канальцев, которые на все лады пересказывали его вчерашний провал с «Алым» и истерику после.
Официальные каналы ограничились кратким сообщением «Старт отложен по техническим причинам», ни словом не обмолвившись об остальном, зато неформальные, с которыми так не удалось справиться, несмотря на все усилия армии ботов, уничтожали Роскосмос, размазывали по стенке Соколова и пестрели тысячами издевательских комментариев.
– Кира, как вы думаете, что мне делать? – прерывисто спросил он, глядя в стол.
Казалось, следующее, что он попросит, – пристрелить его.
Впервые за время общения с Соколовым ей стало его жалко.
– А почему нужно обязательно что-то делать? Вы же не совершили ничего плохого. Наоборот. Людей спасли. Предотвратили экологическую катастрофу. – Она замолчала. – Ну да, денег много потратили. Но ракету ведь можно починить и снова запустить, по-настоящему. А хейтеры… Они же всегда у вас были. Разве нет?
Он покачал головой и слабо улыбнулся:
– На этот раз все зашло слишком далеко. Мне очень, очень нужна «Капсула». Вы даже не представляете, насколько. – Игорь поднял на Киру стеклянные глаза. – Я хочу перепрошить себя, чтобы больше никогда и ничего не чувствовать. Эмоции – худшее, что есть во мне. С тех пор как мать умерла, я вообще не могу этим управлять. Это мешает. Катастрофически. Понимаете? Теперь вы видите? – Он бросил на стол часы, которые зацикленно транслировали в воздух превьюшку злополучного ролика.