Там, внутри проекции, мелкими лоскутами краски трепетали триколоры, а Соколов чернел одиноким пятнышком среди них.
Кира взяла часы и аккуратно придвинула обратно, словно случайно коснувшись его разбитых фаланг.
– Нет, не вижу. Вы обычный человек, Игорь Александрович – да, эмоциональный, да, злитесь, – но поверьте, вам не нужна полная перепрошивка. С этим можно работать. У вас что, нет своего психолога?
– Я… – Он сглотнул пересохшим горлом. – Всегда считал, что это какая-то антинаучная ерунда.
Кира рассмеялась:
– Ну, раз ерунда, то можно и попробовать. Вы ничего не потеряете, потому что ничего не изменится, ведь так? – Она лукаво склонила голову. – Готова консультировать вас два раза в неделю. У меня лицензия. Заодно и к серфингу начнем готовиться.
Игоря обожгло стыдом.
«Да она издевается».
Он спрыгнул с высокого барного стула и заходил туда-сюда по комнате, не понимая, что ему делать: забирать одежду и сваливать или остаться и терпеть насмешки этой гребаной ботанши.
Игорь рванулся к дверям и только тогда понял, что стоит на полу в одних носках: туфли остались валяться рядом с диваном.
Он дрожащими руками стал натягивать их, пытаясь совладать со шнурками, как вдруг Кира перехватила его руку:
– Стойте! – Ладонь Соколова была холодной и твердой, но Кира только сильнее сжала ее. – Вы все сделали правильно. Вы сказали правду про ракету… всем им, – тихо произнесла она. – Я действительно так считаю. И я не хочу причинять вам боль. Психолог – дело добровольное. Просто приходите, если снова будет так же плохо, как этой ночью. Мой номер у вас есть, а кодовые замки, я вижу, вас не останавливают. Только предупредите хоть чуточку заранее.
– Кира, я… Извините, что пришел сюда без приглашения и устроил все это. Не понимаю, как вы меня терпите.
– Ну вы же мне платите. – Она увидела, как Соколов застыл, и торопливо добавила: – Шучу, шучу!
Игорь осторожно сплел свои пальцы с Кириными, не веря, что это происходит. Он, не отрываясь, смотрел на плакат с надписью «Wake up, Neo…», который она забрала из своей старой лаборатории давным-давно, еще месяца два назад – а он даже не замечал.
– Кира, простите меня… за Федора Михайловича. И за меня самого. Он, то есть я… тоже не хотел сделать вам больно.
Он выпустил ее руку, и они надолго замолчали – до тех пор, пока снаружи не раздался стук.
– Тук-тук, Нео. – Соколов с грустной усмешкой поднялся с дивана. – Пора разгребать говнишко.
– Удачи, – спокойно сказала Кира. – Уверена, у вас получится.
Тот, кто должен был прийти
«Можно ли рассказывать одну историю бесконечно долго? У всех хороших историй есть начало и конец, первая глава, вторая, пятнадцатая, ну и, допустим, заключительная. Но что, если какая-то история настолько длинна, что не хватит и целой жизни, чтобы ее рассказать? Что, если она наполнена болью и печалью до такой степени, что ты просто не сможешь замолчать, пока не расскажешь все, – или тебя разорвет?
И что, если бы появился тот, кто смог бы вместить эту боль? Просто молчаливый слушатель, который кивает и смотрит на тебя и в тебя и доподлинно, до последнего волоска на рукаве и солнечного луча, знает, о чем ты ему говоришь. Нет, он не сочувствует – просто впитывает боль, он просто есть – как воздух, как гравитация, как математическое уравнение расширения Вселенной.
Он точно знает, как больно тебе было, как страшно тебе было, как невыносима была для тебя сама жизнь – настолько, что смерть казалась избавлением. Как горел огонь. Как дым забивал легкие. Как пузырилась кожа. Как трещали ногти и неконтролируемо впивались в дерево. Ты захочешь рассказать этому слушателю все, заранее зная, что тебе не хватит на это и целой жизни. А это значит, что вы оба обречены на вечный сон внутри разума, сон боли – без избавления. И тебе никогда не станет легче. Но, пока ты говоришь, тебе кажется, что твоя боль конечна.
Имя ему – „Капсула“».
– Кир, тебя Стрелковский ждет уже минут двадцать в пятой тестировочной, а ты на сообщения не отвечаешь. – Марк сунул голову в подсобку лаборатории, где Мечникова, скрючившись на полу, яростно набивала текст на виртуальной клавиатуре. – Гости снова нагрянули.
– Я знаю, – сухо ответила Кира. – Он предупредил.
– Ого! Вы уже переписываетесь?! Кул, а можно через тебя тогда дачу в Ситцах попросить? Ну плииз! Или, я не знаю там… грант на персональный проект! – Марк хохотнул, пытаясь казаться беззаботным, но глаза его блеснули отнюдь не травоядно.
– Иди поработай, а?
– Ясно. Имей в виду, Соколов уже на первом КПП.
– Зна-ю.
– Ладно, ладно…
Через полчаса они с Соколовым должны были впервые провести юстировку «Капсулы» под его альфа-ритмы и построить ландшафт пиковых воспоминаний. Кира переживала и пыталась выплеснуть свое волнение в этой беспорядочной графомании – но без юстировки глубокий серфинг был невозможен. Юстировка походила на визит к зубному врачу: ты создаешь запросы и «нажимаешь» на каждый «зуб» пациента острой холодной «железкой» калибровочного модуля, ищешь чувствительные зоны в психике – и если они есть, то ты сразу об этом узнаешь.
Вы оба об этом узнаете.
– «Капсула», включи запись.
– Запись включена.
– Игорь Александрович, я задам вам несколько вопросов. Вы должны ответить на них честно. Когда вы родились?
– Седьмого декабря две тысячи двадцать седьмого года. Вы не могли погуглить?
– Это установочные вопросы. Они носят технический характер.
– Кажется, мы зря тратим время.
– Напротив. Как звали вашу первую школьную учительницу?
– Жанна Алексеевна.
– В какую страну вы хотели бы попасть прямо сейчас?
– Мне нравится Россия.
– Игорь Александрович, суть этого теста в том, чтобы отвечать первое, что придет в голову. И честно.
– Дания.
– Как часто вы употребляете наркотики?
– …
– Игорь Александрович, у вас в любом случае будут брать анализы перед серфингом. Медицинская информация строго конфиденциальна.
– Раз в месяц.
– …
– О’кей, раз в неделю. У меня стрессовая работа.
– Я понимаю. Вам часто снятся кошмары?
– Кира, я не буду отвечать.
– Игорь Александрович, мы же договаривались. Выпейте воды, подышите – вопросы несложные.
– Ладно, ладно, уберите воду. Не нужна мне вода. Снятся.
– Как часто вам снятся кошмары?
– Каждую ночь. Что это меняет? Вы не пустите меня в «Капсулу»?
– Что вы, нет, я просто выясняю, какие частоты для безопасного серфинга подойдут вам лучше всего. Сосредоточьтесь, пожалуйста. Итак, что вы видите в кошмарах чаще всего?
– Снег. Много снега. Ничего не видно из-за него.
– …
– О’кей. Я бегу. Кто-то в меня стреляет. Я падаю. Лежу и вижу, как стрелок медленно подходит ко мне, наклоняется и хочет выстрелить еще раз.
– А дальше что происходит?
– Я пытаюсь встать и вдруг ощущаю, что мои руки и ноги связаны. И понимаю, что не могу никуда бежать. И он тоже это понимает. Он стреляет мне в голову, и я просыпаюсь.
– Понятно.
– Что вам понятно?
Кира остановила запись. Медицинское кресло, на котором полулежал усыпанный датчиками Соколов, мягко развернуло его к ней и пискнуло, фиксируя новое положение.
– Вы такая забавная в этих очках.
Мечникова еле сдержалась, чтобы не нагрубить. Она подняла на затылок прозрачные очки в пол-лица (внутри них пульсировало фиолетовой аурой гамма-излучение Соколова) и заправила волосы за уши. Кира всегда так делала, чтобы успеть про себя сосчитать до десяти и говорить подчеркнуто спокойно в ситуациях, когда от нее ничего не зависело. Волосы к тому же вечно вели себя не так, как ей хотелось, и выбивались из-под медицинской шапочки целыми прядями, и рассыпались густой челкой пони над носом, и упрямо лезли в глаза.
– Игорь Александрович, вас когда-либо удерживали где-то силой? Вы сидели в тюрьме?
Она отчетливо услышала, как о дно хромированной раковины ее безупречного кабинета ударилась капля. Потом другая.
– Игорь Александрович? – Кира легонько приподняла брови. Она казалась подчеркнуто тактичной, но все же не могла скрывать, что вопрос доставил ей удовольствие.
Соколов дышал, глядя в стену мимо нее.
– Запускайте свою бормашину. Я не намерен продолжать пресс-конференцию. У вас сорок минут.
Кира пожала плечами и включила аппарат. Он тихонько заурчал под креслом Соколова, президент с готовностью закрыл глаза.
«Вы всегда такой неосторожный?» – с издевкой подумала Кира, глядя на беззащитные виски Соколова с синими силиконовыми кружками на них, и с азартом охотника нырнула в его голову.
lhjFJLE: P#(*OEnjdnc;fd
– Игорь.
Как она задолбала… Улыбаюсь и киваю в такт дурацкой ретромузыке, которую врубил кто-то из гостей.
– Игорь, прекрати так себя вести. Не хочешь, не сиди с нами, иди спать. Он все равно не придет.
Качаюсь на стуле, пялюсь на елку. Солдатики, бусы, свечи – блин, какой кринж, хорошо, что никто из училища этого не видит. Как в детском саду. Не переживай, мам, гости твои тебе все равно в рот смотрят, им плевать на бардак в моей комнате и на то, что я не идеальный сын твоей подруги. А отец придет. Я подожду, я терпеливый.
– Игорь, подними немедленно салфетку. Вещи не виноваты в том, что твой… что Александр Петрович… Короче, иди спать.
Я понял. За отца сегодня опять коробки. Зеленые, красные, любые – гора игрушечных трупов под мертвым деревом. Что ты там мне прислал, очередную железную дорогу? Уверен, ты даже не помнишь, сколько мне лет.
– И убери у себя. Роботы твои плохо убирают, в углах пыль везде, и постель разобранная неделю стоит.
– Зачем это все, мам? Ради чего? Ну вот вы жили-жили, неземная любовь, бац – и развелись. И что дальше? Кому нужна эта постель убранная? Эти салфеточки кружевные?
– Игорь! Что ты говоришь такое?!