Когда через двадцать минут они молча, не глядя друг на друга, вышли из леса, у сетчатой ограды Зоны их уже ждало несколько черных машин.
– Юрий Владимирович, организуйте доставку Киры Евгеньевны домой, – бросил Соколов, подойдя к вытянувшемуся по стойке смирно седовласому главе охраны.
– Будет сделано, – ответил Рекрутов, сверля глазами молчаливую Киру. Ее волосы блестели от растаявшего снега. Она была абсолютно, раздражающе спокойна.
Игорь подошел к автопилоту, не обернувшись: он явно не планировал долго прощаться.
Кира стянула бежевую куртку, сунула шапку в карман и аккуратно положила все на землю.
– До свидания, – сказала она, глядя ему между лопаток. Найда скулила и жалась к ногам.
– Всего хорошего. – Игорь вдавил ладонь в корпус черного «веретена».
Машина с Кирой и Рекрутовым плавно покатилась в сторону КПП. Охрана начала занимать свои места в бронированных джипах. Как только Кира исчезла из поля зрения, Игорь почти побежал к тому месту, где они попрощались, и подобрал куртку. Идя к машине, он изо всех сил сжимал ее под мышкой. Ветер доносил до него едва заметный запах дешевого парфюма – кажется, с ароматом манго, которым успела пропитаться куртка. Грудь разъедала боль, и никакая Сфера не могла ему помочь – уже давным-давно.
Он упал на сиденье, уронив куртку, и изо всех сил сжал голову руками.
«Взяли группировку 183», – засветились часы на запястье. Игорь застонал, вытащил наушники из кармана и нажал на «play» – сообщение было с вложением. Проекция раскинулась в воздухе салона.
Все допросы были похожи один на другой. Игорь смотрел только самые важные, с персонажами, которых не могли изловить месяцами, – они выходили сухими из воды, выворачивались, вносили залоги, нанимали нейроадвокатов и обычных правозащитников из плоти и крови – но всегда наступал момент, когда бежать было некуда. Если Соколов решал, что ему нужен какой-то человек, он его получал – рано или поздно.
«Как вас зовут?»
«Стас Колпаков».
«Сколько вам лет?»
«Девятнадцать».
«Вы причастны к экстремистской группировке „Сто восемьдесят три“?»
«Мы занимаемся творчеством. Рисуем муралы. Мы не занимаемся экстремизмом».
Игорь смахнул несколько раз вправо, чтобы промотать все эти формальности и добраться до сути – того, ради чего он, в общем-то, всегда и смотрел допросы.
«Вы создали около ста тридцати муралов в Москве и по всей стране. Часть из них является прямым подстрекательством к мятежу, оскорблением действующей власти и лично Игоря Александровича Соколова. Объясните: зачем вы это сделали? Кто вам платит? Кто ваш заказчик?»
«Мы никого ни к чему не призываем. Напротив, это Игорь Соколов призывает управлять людьми, как суперкомпьютером, и делает вид, что это хорошо, что это благо. Мы просто выражаем свою гражданскую позицию. И да. Нам никто не платит. Мы всегда рисуем только то, что действительно важно. Мы – голос улиц и говорим о том, что может изменить жизни многих людей к лучшему. Деньги нас не интересуют. Даже если вдруг сам Игорь Александрович решит нам заплатить».
«Вы признаете свою вину по статье двести восьмидесятой, а также по статьям…»
Игорь остановил запись и сделал крупнее: обритый налысо Стас Колпаков в бежевой футболке и с кругами под глазами, худой как смерть, разукрашенный панк-татуировками, не производил впечатления опасного экстремиста – скорее, нерадивого студента. Соколов уже пожалел, что попросил Кристин отдать это дело под его личный контроль. Он совершенно не помнил, почему так поступил, но на часах уже светились кнопки выбора нейронок, которые должны были вынести окончательный приговор.
«Выберите нейросудью», – настойчиво мигала надпись на часах.
1. Магда.
2. Константин.
3. Августа.
4. Джорджия.
Его палец завис над самой простой нейронкой, которая помогала подсудимым, – Августой. Игорь задержался на несколько секунд, прогоняя в голове речь Колпакова. Что-то было не так. Что-то, что нужно было вычистить, убрать, переделать.
Он перемотал назад.
«Мы всегда рисуем только то, что действительно важно. Мы – голос улиц и говорим о том, что может изменить жизни многих людей к лучшему. Деньги нас не интересуют».
И еще раз назад.
«Мы всегда рисуем только то, что действительно важно. Мы – голос улиц и говорим о том, что может изменить жизни многих людей к лучшему. Деньги нас не интересуют».
– Не верю я тебе, парень.
И Соколов выбрал Магду. Это была самая продвинутая и сложно сделанная нейронка: если бы она была человеком, то точно стала бы беспринципным и жестоким судьей, который под каждый вдох и выдох подсудимого мог подобрать статью. К тому же она умела анализировать не только предыдущие приводы в личном деле, но и поведение человека в камере СИЗО, соцсети, состояние его счетов и всю доступную информацию о болезнях, родственниках, оценках в школе и друзьях детства – и выносить приговор, основываясь на своей предиктивной модели. Магда отлично вычисляла, может ли этот конкретный подозреваемый вернуться к своей деятельности после тюрьмы и совершить преступление еще раз.
Стас Колпаков определенно мог.
Игорь свернул проекцию и поднял руку вверх. Автопилот, быстро набирая скорость, полетел по аллее, и фонари снова стали хлестать Соколова по щекам белыми плетьми.
«Колпакову – 25 лет? За рисунки на стенах? Магда выдала», – завибрировало сообщение от Крестовского.
Соколов ничего ему не ответил.
«Я готовлю пресс-стрим, иначе все подростки завтра будут на улицах».
Игорь смотрел прямо перед собой. Он не чувствовал ничего, кроме невыносимого, заставляющего сердце колотиться мангового запаха Киры Мечниковой и вони ее проклятой собаки. Соколову хотелось выпрыгнуть из машины, разбиться, сдохнуть, пустить себе пулю в лоб – но он был трусом. И, кажется, слишком сильно хотел еще раз ее увидеть.
Красный огонек камеры машины мигал как-то иначе, чем всегда. Игорь прищурился в полумраке и с вытянувшимся от удивления лицом медленно отклеил с объектива жвачку, чуть влажную и липкую. Внимательно глядя на мягкий белый комочек, он только сейчас заметил, что руки трясутся – немилосердно, как в лихорадке.
Соколов лег на сиденье с широко открытыми глазами, натянул на плечи Кирину куртку, поджал ноги и положил жвачку под язык. Жвачка пахла ее губами, ее слюной, ею всей – и она ему не принадлежала.
Сфера давно перестала быть его зоной комфорта. Этой зоной стало любое место, где Кира Мечникова находилась рядом с ним.
Но разве мог он просто взять и сказать ей об этом?
Мертвые не воскресают
– Мне, пожалуйста, с консервативным управлением.
– Повторите запрос.
– Мне с обычным управлением. Традиционным. С рулем и педалями, короче.
– Запрос понял. У нас такие модели только на складе.
– А гибридные есть? Я не поеду на чистом автопилоте, он там не пройдет.
– В наличии только пятнадцатилетние Geely.
– Да хоть какие. Мне ехать нужно.
Через двадцать минут робот из сервиса по аренде машин, шурша толстыми резиновыми шинами, отбуксировал в смотровой зал потасканный внедорожник-гибрид цвета венозной крови.
– На какой период оформить?
Кира глубоко задумалась.
– На два месяца.
Она спокойно приняла из железных рук ключи и, не обращая внимания на внешний вид машины, села на водительское кресло. Покрутила руль в задумчивости, осмотрела приборную панель, подергала рычаг переключения передач.
– Тут и голосового управления нет?
– Опция не предусмотрена в данной модели.
«Ладно, сама справлюсь».
Она запустила навигатор на часах, и проекция карты тут же перекинулась на лобовое стекло. Взвизгнув шинами, Кира вылетела на проспект и минут пятнадцать просто ехала прямо, вцепившись руками в руль, пока тело не привыкло и не вспомнило, как это – водить. Она то и дело объезжала беспилотники, которые тащились ровным строем вчерашних выпускников автошколы: нейронки, которые ими управляли, были обучены самым кондовым и безопасным образом держать шестьдесят километров в час и жаться в правых полосах.
Кира то и дело тревожно поглядывала в зеркала, боясь увидеть посверкивающие стекляшки нанодронов, – но все было тихо, Соколов держал слово, слежки не было.
«Да, Игорь Александрович, как же вам нужна „Капсула“, что вы готовы довериться первой встречной!» Она специально накручивала себя, чтобы не бояться, потому что сердце колотилось как бешеное с шести утра. Кира в который раз за эту неделю проснулась без будильника – от того, что во сне снова увидела кладбище, то самое, из воспоминаний Соколова. В ее кошмаре оно пылало; огонь быстро расходился по могилам, пожирая искусственные цветы, блеклые от ветра и дождей, и только черные кресты торчали из языков пламени, как чьи-то обгоревшие руки. Кира вскочила с кровати и стала ходить по квартире, попыталась сделать себе кофе, но пролила кипяток мимо чашки и в сердцах бросила ее в раковину; сунула голову в окно, беспорядочно хватая ртом утренний воздух и борясь с панической атакой; снаружи была хмурая суббота, дороги пустовали – и она поняла, что просто сойдет с ума, если не выяснит все прямо сейчас.
«Конечно, если вообще есть что выяснять». Кира дернула руль в сторону, и на пассажирском сиденье рассыпалась веером толстая пачка еще теплых пластиковых распечаток.
«Теракт Двенадцати школ: хронология событий 22 октября».
«Как вычисляли организаторов взрыва школы в Троицке-N с помощью „умных“ камер „ОКО“».
«Глава „ОКО“ Игорь Соколов: виновные в гибели детей должны быть наказаны».
Она не успела даже засунуть их в пакет. Осознав, что в машине, пусть и в такой старой, могут стоять камеры, Кира торопливо набросила на стопку ветровку и вдавила педаль в пол.