Мечникова давно не пересекала Границу между Москвой и областью вот так, своим ходом. Обычно она пользовалась общественным транспортом и почти не замечала многочисленных кордонов, забитых камерами, которые сканировали лица пассажиров пухлых микроавтобусов и серебристых междугородних электричек за доли секунды, пробивая их по всем возможным базам, и особенно – визовым.
Кирина виза была бессрочной, и девушка лишь зябко поежилась, когда проскочила едва заметное в дневном свете сияние Границы и помчалась в затуманенное, сонное Подмосковье. Она знала, что всегда сможет вернуться, что никто на въезде ее не остановит, что она уже десять лет как москвичка – но каждый раз ей все равно было не по себе.
Мечникова долго мчалась по тоннелю, минуя редкие фуры-беспилотники, потом выехала на равнину, всю в наростах промышленных новостроек, и ветер сразу ударил в борта кровавого Geely, будто изо всех сил хотел ее остановить.
Редкие молодые сосны, высаженные ровно, как по линеечке, постепенно переходили в старый лес, заваленный буреломом. Его резали на равные квадраты, как куски гигантского пирога, и целенаправленно вырубали: подмосковная земля стоила дорого.
Минут через сорок Кира мазнула глазами по табличке «Троицк-N – 1 км» и приготовилась сворачивать на разбитую асфальтовую колею, рядом с которой торчал знак с перечеркнутым беспилотником.
Она специально выбрала для въезда окружное шоссе, огибающее город с запада, и все то время, что ехала по нему, с удивлением замечала, как сильно обветшал Троицк-N – он был практически неузнаваемым. Да, она плохо помнила его, только основные артерии и повороты, но он одряхлел и словно уменьшился в размерах, как самый настоящий глубокий старик.
Одной рукой Мечникова достала из белого рюкзака замусоленный детский кошелек в форме божьей коровки. Еле держа управление и ругаясь сквозь зубы, Кира вытащила из кошелька ту единственную вещь, которая лежала там всегда.
Незаметно сжала предмет в ладони. Коротко обернулась назад, все-таки подозревая Geely в видеосъемке.
Промелькнули площадь с торчащим по центру фонтаном, торговые ряды, холмистые центральные улицы, а за ними потянулись бесконечные спальники – моногорода никогда не отличались разнообразием, и строить дома за две недели по дизайн-проектам модных столичных экспресс-архитекторов тут было банально не на что.
Едва не наехав на клумбы под окнами, она кое-как припарковалась и выскочила наружу. Стоял субботний полдень, который так и не продрал глаза – и собирался снова спать, как и большинство жителей района Молитвино. Они даже не высовывались во двор – в нем только деревья шумели, задевая кронами провода, да какая-то аккуратная старушка, отодвинув занавески, смотрела подслеповато из окна, но не на Киру, а куда-то в сторону продуктового, видимо, раздумывая, выйти ей или погодить.
Район был старый, но относительно благополучный, без бомжей на улицах и с нормальным освещением, спальник как спальник. В центре его высилась выбеленная маленькая церковь.
Кира замерла у входа в единственный подъезд дома номер семь, не решаясь нажать на кнопку видеодомофона. Медленно развернула ладонь: к ней прилипла старая бумажная визитка с загнутыми краями.
Мирон Ильич Углов, следователь,+76854563724, ул. Промышленная, д. 7,кв. 45
«Ну давай, пожалуйста, зачем ты тогда сюда тащилась, не хочешь – не надо, просто поехали обратно».
– Здрасте, я к Мирону! – тонким голоском отличницы отрапортовала она в камеру.
Из домофона потрескивало.
– Здрасте. Умер Мирон, – наконец сообщил усталый женский голос – Вы кто? Чего хотели?
Кира резко нажала на клавишу «отбой».
Обернулась к Geely.
Все казалось спокойным – но это могло быть только видимостью.
Она долго не могла восстановить дыхание. Потом все-таки подошла к машине, открыла дверь. Постояла в тишине, глядя в темную глубину салона. Вытащила из кармана смятой ветровки желтую силиконовую косынку с черной полосой, обернула вокруг головы, связала углы на шее сзади – и медленно пошла в сторону церкви.
– Поминается раб божий Алексей, раба божия Марина, раб божий Кирилл, раб божий Иван… и раб божий Мирон. Да простит им Господь вся прегрешения вольныя и невольныя…
Кира незаметно вытащила из кармана сложенную вчетверо пластиковую распечатку – единственную из стопки, которую взяла с собой. Она осторожно сверилась с ней, пока священник пел все, что полагается.
Закончив, он обернулся к девушке:
– Это все? Их было двенадцать? И раб божий Мирон не из списка.
– Да, это все… Батюшка, благословите?
Священник осенил ее крестом, она поцеловала его морщинистую руку.
– Скажите, а поминает их тут кто-нибудь? Эти дети, они же москвичи были, а погибли здесь, в Троицке-N.
– Конечно! Тут и делегация правительственная раз в год бывает. Аккурат в день годовщины теракта, двадцать второго октября. На кладбище потом едут, цветы возлагать. Только вот…
– Что?
– Родителей их я никогда не видел. Обычно же как – кто тебя поминает, когда ты умираешь в таком юном возрасте? Родители. Но – никого. Никто так ни разу и не приехал. Правду говорят, квартирный вопрос испортил москвичей. Только я не думал, что настолько, прости Господи. Что делается, а! Впрочем, все технократы одинаковые. Ничего святого у людей. Ну, вы идите, идите, мне еще вечерню петь. Благословляю вас на дела богоугодные.
Geely резко затормозил у хозяйственного магазина на окраине Троицка-N. Кира вошла в пестрые ряды плитки, шуруповертов и роботов-газонокосилок и бродила там довольно долго, пока не нашла то, что искала. Она уложила в красную пластиковую тележку небольшую коробку с надписью «Крот-27. Электрокопатель хозяйственный, 18 часов автономной работы без подзарядки».
Когда она вышла на улицу, уже смеркалось. В полутьме салона Кира зачем-то снова достала распечатку из кармана, будто пытаясь оттянуть то, что собиралась сделать.
«Теракт Двенадцати школ: хронология событий
…22 октября с помощью единовременной блокировки дверей и окон террористической группировке „Радикальные консерваторы“ удалось захватить в заложники в общей сложности 10 000 школьников в двенадцати школах Москвы и Подмосковья. Угрожая жертвам бомбами, якобы находящимися в школах, они требовали упразднить визовую систему в мегаполисах и предоставить равные права на бесплатное обучение всем желающим. Благодаря слаженной работе спецслужб и команды корпорации „ОКО“ заложников удалось освободить в течение нескольких часов. Такая скорость стала возможной благодаря тому, что процесс координировался через систему «умных» камер „ОКО“. К сожалению, спасти удалось не всех: один взрыв все-таки прогремел в школе № 5 подмосковного Троицка-N. В результате взрыва погибли двенадцать учащихся московской „Школы для одаренных подростков“, которые в тот момент находились в Троицке-N на открытом уроке в рамках федеральной программы обмена опытом.
Мы искренне соболезнуем семьям погибших:
Алексей Митрофанов, 15 лет
Марина Колесникова, 16 лет
Кирилл Лейпциг, 14 лет
Иван Степченко, 16 лет
Лариса Пришвина, 15 лет
Ольга Самохвалова, 14 лет
Алина Кольцова, 15 лет
Сергей Александров, 14 лет
Михаил Лукьянов, 16 лет
Светлана Ситникова, 14 лет
Александр Гриб, 15 лет
Павел Борисов, 14 лет».
Кира завела машину и не спеша поехала знакомой дорогой в сторону кладбища.
Черные скрипучие ворота резали сумеречное небо на равные участки. Бросив машину у входа, Кира осторожно вошла. Робот-смотритель зажегся, плавно мигая в темноте, равнодушно скользнул по ней глазами и снова погас, перейдя в режим экономии энергии. Она не пряталась от него, подозревая, что записи с кладбищенских камер в Троицке-N никто не смотрит. В этом городке ничего никогда не происходило – за исключением, конечно, теракта десятилетней давности. Под мышкой Кира сжимала коробку из строймаркета.
Оказавшись у памятника с отпечатками детских рук, она еще раз развернула список фамилий и сравнила его с тем, что было написано на надгробии, – одни и те же имена.
Кира быстро перебрала в голове все, что сумела нагуглить про родителей этих детей. Она много писала им в соцсетях под видом разных людей, пыталась связаться, узнать какие-то детали о двадцать втором октября – но ей никто так и не ответил, словно их убрали как лишних свидетелей или они настолько устали от вопросов журналистов, что давно перестали реагировать.
Она опустилась на колени перед мемориалом и распаковала коробку с «Кротом». Тот тихо зажужжал, выдвигая лопасти, и вошел, как нож в масло, в рыхлую землю справа от изголовья памятника.
«Это просто образец ДНК, я не хочу ничего плохого, только узнать правду, мне нужен всего один образец», – отчаянно успокаивала она себя.
«Крот» копался на глубине нескольких метров и транслировал изображение с камеры на проекцию из часов Киры.
Обломки полусгнившего дерева, земля, земля, еще земля – кажется, она даже видела лоскуты обивки с гробов. Кира приготовилась скомандовать «Кроту», чтобы тот вытащил фрагмент кости или чей-нибудь зуб.
Минуты текли, но изображение не менялось: дерево, обивка, земля, какие-то клубни – и снова земля, и ничего больше.
Кира в ужасе увеличивала изображение с камеры «Крота», но результат оставался тем же.
«Ну давай же, хоть что-нибудь, пожалуйста!» – умоляла она «Крота», судорожно прогоняя в голове воспоминание Соколова об этом кладбище. Она силилась найти в нем какую-то подсказку, хотя бы намек на то, что ей теперь делать.
Соколов из воспоминаний спокойно стоял напротив памятника и смотрел на тяжелые венки из роз – без единой мысли в голове.
«Что ты за чудовище…» – подумала в тот момент Кира: она наивно полагала, что на церемонии прощания президент должен был хоть немного посочувствовать погибшим.