– Там все шито белыми нитками… Ты новости-то видел? «Взрыв на электрозаправке в Можайском районе предварительно квалифицирован как теракт». А дальше сплошные «уточняется» и «неизвестно». Неизвестно им, ага. Зарядные станции и так на половине заправок не работают, еще и кризис… Короче, всегда ищи, кому выгодно, Серег.
– Да кому, блин, выгоден этот взрыв?
– Кому, кому, – да хотя бы тем, кто машины бензиновые до сих пор выпускает, ЗИЛу и всей этой пиздобратии. Только Егоров тут ни при чем, я тебе зуб даю – он нормальный мужик, я с ним в армии служил… Но заправку они расхерачили, конечно, – мое уважение. Проще новую построить.
Киру затрясло.
Теракт. Шито белыми нитками. Всегда ищи, кому выгодно.
Она изо всех сил сжала скальпель в кармане и вбежала обратно в подъезд. Сердце колотилось в горле, Кира перепрыгивала через две ступеньки, а время растягивалось, и вот уже стены совсем не стены, а вязкое желе с молоком, и кажется, что она никогда не выберется отсюда, не добежит до квартиры, потому что паника сожрет ее и выплюнет горстку костей на коврик у двери.
Кира закрылась дома в своей комнате, вытащила проекцию из часов и заскользила глазами по строчкам новостей: «Взрыв на заправке в Можайском районе Москвы, детали уточняются», – но поняла, что на самом деле должна искать нечто совсем другое.
Она в панике вводила в поисковик «Теракт в Троицке-N» – и натыкалась везде на какие-то отписки, хотя прошло уже – боже, несколько лет! – и снова гуглила, и ругалась сквозь зубы, сдерживая крик.
Всегда ищи, кому выгодно.
Мечникова яростно сохраняла ссылки, записи и скриншоты, судорожно жала на «Печать», и принтер гудел, и его тошнило пластиком, а она хватала распечатки и резала, резала их скальпелем, безжалостно отсекая ненужное, оставляя только суть, а потом методично лепила это на стены, еще и еще – пока вся стена сверху донизу не оказалась покрыта одними только фактами и цитатами о теракте – тем немногим, чем Кира теперь, спустя столько времени, могла располагать.
«Что ж, с чего-то надо начинать». Она осмотрела свое творение и довольно улыбнулась. На щеках пылал лихорадочный румянец, а шар внутри подозрительно помалкивал.
Сегодня Кире не нужно было в больницу, потому что она взяла отпуск на неделю перед экзаменами. Из-за них девушка не волновалась: знаний в ее голове хватило бы на несколько медицинских библиотек.
По-настоящему ее теперь интересовало только одно: кто виновен в том, что жизнь Полины Максимовой закончилась, так толком и не начавшись?
– Постановлением главы Департамента здравоохранения города Москва А Гэ Златопольского поручено главному врачу Городской клинической больницы номер один имени Пирогова Жигалевой Илоне Ильиничне провести внеплановую реорганизацию учреждения и сокращение кадрового состава на тридцать процентов…
Илона устало выдохнула сигаретный дым в воздух. Она давно не стеснялась Киры и курила прямо в кабинете, распахнув окно.
– Нет, ну ты представляешь, Кир? Сраный Златопольский, чтоб его черти драли! И ведь за эту реформу они всем, кому надо, занесли – сто процентов. А разгребать нам. У меня просто слов нет.
Кира подавленно молчала. Она пришла к Илоне сегодня, втайне надеясь как-то аккуратно сказать ей, что вчера поступила в Институт нейробиологии Бахмутова – самый престижный, с зашкаливающим до небес конкурсом московский медуниверситет, в который она прошла сравнительно легко. Мечникова оказалась третьей в потоке по количеству баллов – больше было только у победителей Битвы Школ среди одиннадцатых классов, и они проходили по отдельной квоте. Она знала, что эта новость, с одной стороны, обрадует Илону, а с другой – станет выстрелом в сердце. Во время проверок и мероприятий Жигалева с некоторых пор с гордостью представляла Киру как свою научную ассистентку всем высоким медицинским начальникам, и те с сомнением и удивлением пожимали маленькую руку девушки – они никогда не встречали на такой должности вчерашнюю школьницу.
– Сволочь этот Златопольский, – вдруг ответила Кира. – Лапинский выкормыш, его еще до Соколова поставили, причем непонятно, за какие заслуги. Он жену свою до психушки довел, она лежит там до сих пор.
Илона удивленно приподнялась.
– Ты что, политикой интересуешься?
– Да так… гуглила в свободное время. – Стушевавшись, Кира вжалась в спинку стула. – Неужели никто ничего не может сделать с этим Златопольским? Он же гад… Я хочу вам помочь, чтобы вы никого не увольняли. Что я могу сделать?
– Милая, ты ничего с этим не поделаешь… – вздохнула Жигалева, посмотрела в окно, и ее глаза повлажнели. – Какая-то сплошная черная полоса в этом месяце. Хоть одно радует. Ты поступила в Бахмутова. Мне Стрелковский, декан их, звонил час назад. Он знает, что ты у меня работаешь. Поздравляю, милая.
Илона затушила сигарету в стальной пепельнице в виде черепа и протянула Кире сухую руку с аккуратно обрезанными ногтями.
– Мне придется уволить тебя, чтобы ты могла там учиться, – голос Жигалевой дрожал. – Но ты не волнуйся. У тебя блестящее будущее. Давид Борисович за тобой присмотрит. Он мне обещал.
Жигалева часто заморгала, встала и отошла к окну.
– Если вдруг тебе когда-нибудь хоть что-то от меня понадобится, не стесняйся просить. Детей у меня нет и, думаю, уже не будет. А ты… Ты…
До Киры донесся сдавленный кашель – но на самом деле это были всхлипы.
– Ну, иди, иди, Кирочка, а то я тут накурила. Со Златопольским я сама разберусь. Как-нибудь.
Кира крутится перед зеркалом в красно-белом платье.
Через три часа – выпускной в Пятом медколледже, который отложили на конец лета из-за поступлений в вузы.
Колени дрожат.
«Держи себя в руках».
Подол платья мягким шелковым хвостом разлегся на полу позади нее. Спереди платье короткое и открывает ноги сильно выше колена. Они все – в едва заметных шрамах.
Едва. Но заметных.
«Ур-родина, ур-родина…»
Шар все скрипит; она бродит по комнате и клянет себя за то, что рискнула написать Мирону и попросить его об услуге: вернуться в Троицк-N за этим платьем – платьем мико, которое мама когда-то не дошила, – чтобы надеть его на выпускной.
Мирон нехотя согласился и, когда отца Полины не было дома, вошел в квартиру, открыв дверь ее карт-ключом; отсчитал третью сверху полку в стенном шкафу и сунул платье в пакет из супермаркета.
Платье приехало экспресс-почтой из Троицка-N в день выпускного – и Кира расплакалась, прижимая его к груди, и сразу надела, и уже не смогла снять, и просто стояла как истукан возле зеркала.
Когда она видела это платье в последний раз, оно казалось ей огромным, а сейчас стало почти впору – словно мама специально шила его под нее нынешнюю.
– Мико… – прошептала Кира и закрыла глаза.
Шар скрипел оглушительно.
Она молча подошла к шкафу, сбросила платье и вытащила черный брючный костюм, натянула его прямо на белье, даже без рубашки. Пиджак висел на ней как на вешалке, – она снова сидела на диете, в который раз за эти два года.
Пиджак обнимал Киру широкими рукавами.
«Черный человек, черный человек, забери меня!» Слезы катились против ее воли.
«Ур-родина, ур-родина…»
Кира бессильно упала за рабочий стол и вытащила проекцию.
Еще месяц назад ей привезли новый компьютер – настоящую ракету, Y67, многоядерный, с квантовым модулем и несколькими проекторами. Он отвечал мгновенно на любой запрос и открыл ей такие глубины сети, в которые раньше Мечникова просто не могла проникать. Чтобы купить его, она впервые попросила денег у Жигалевой – конечно, в долг, надеясь отдать их хотя бы через полгода. Ну или через год, ведь теперь она осталась без работы…
Кира нырнула в новости в даркнете. Когда и как так вышло, она даже не заметила. Просто каждый раз ощущала, что шар начинает скрипеть чуть меньше, когда она занимается расследованием теракта, – а находить информацию в обычном Интернете, который годами зачищали до стерильности, было невозможно.
«Дело Златопольского: новые подробности».
«Златопольский десять лет получал господряды через юрлица, оформленные на имя его институтских друзей».
«Глава Департамента здравоохранения Москвы арестован по подозрению в участии в организованной финансовой схеме».
Девушка вытерла слезы и пошла по ссылкам.
За несколько недель до этого она пыталась под разными псевдонимами выйти в даркнете на тех, кто торгует информацией за деньги. Ей пришлось перевести им всю свою заначку, чтобы достать хоть что-то на Златопольского, и это что-то, конечно, нашлось – у главы департамента, как и у любого чиновника, были скелеты в шкафу. Ссылка за ссылкой, закрытые группы, самоуничтожающиеся чаты – и вот какой-то человек под ником Hollywood367_x продал ей пачку старых сканов. Казалось бы, просто счета – но почти все фирмы в них были однодневками; другие же юрлица повторялись одно к одному, а в учредителях были те же фамилии и адреса. Но всю схему Кира увидела, только когда распечатала эти старые, начала пятидесятых, бумажки, разрезала скальпелем и развесила на свободной стене в комнате.
Ее почти не мучила совесть – да и что тут такого, она просто взяла информацию у одного человека и передала другому.
Другим.
Многим другим.
Ведь это же и есть справедливость?
Она просто нашла доказательства – и наказала виновного.
Кира повернулась к зеркалу: слезы все еще блестели на щеках, но она улыбалась.
Шар внутри сыто и довольно молчал.
– Чё, Кир, тебя можно поздравить?
Кира стояла у ресторана и смотрела на поплывшего от выпивки однокурсника по колледжу – Родиона Кесселера. Он был смазливым, носил кудрявые волосы до середины шеи и сережку-кольцо в носу. Родик нравился многим девушкам из колледжа, но не Мечниковой – и поэтому, очевидно, решил пристать именно к ней.