Она вовсе не собиралась сдерживать обещание.
Светящиеся громады стекла и бетона, витые, ребристые и острые, как мечи, торчали из мокрого асфальта. Деловой центр Москвы никогда не казался Макс дружелюбным, но сейчас, во сне Соколова, он выглядел еще более чужеродным, как фотореалистичный рендер, улучшенная копия самого себя.
Они вышли из черного Geely, который блестел свежевымытыми боками, и остановились перед комплексом зданий – точнее, перед вытянутым на невообразимую высоту голубоватым силовым полем. Оно защищало небоскребы от дронов и тех, кого не знала в лицо система, управлявшая зданиями изнутри.
Небоскребы кололи иглами ночное небо, вытягиваясь на сто и более этажей вверх, а рядом с ними одиноким циклопическим глазом сияла луна.
Макс знала из стримов Соколова, что это его любимая резиденция, фактически дом, защищенный от и до, технологичный и элегантный, как космический корабль, – но сейчас Игорь смотрел на него и совсем не узнавал.
Он впервые за весь сон выглядел более-менее спокойным, если не считать тревожной складки, что залегла между бровями с момента, как Игорь обнаружил на себе бомбу.
Новый черный костюм, точь-в-точь такой же, как он носил в реальности, только на размер больше, чтобы скрыть жилет с бомбой, невероятно ему шел. Соколов снова напомнил Макс нервного Джеймса Бонда из старых зернистых 2D-фильмов.
В руках Игорь держал букет пушистых зеленовато-белых роз – они купили их, чтобы сойти за парочку, якобы живущую наверху в одном из роскошных пентхаусов.
– Башня, кажется, в глубине всего этого… – Он неуверенно повернулся к Макс и застыл: до того он видел ее только в спортивных штанах, толстовках или джинсах, а сейчас перед ним стояла хрупкая Дюймовочка в стекающем с плеч платье чуть ниже коленей, усыпанном кристаллами цвета шампанского. Идеальная кожа Макс сияла, тонкие руки сжимали черный бархатный клатч.
– Нравится? – Она покружилась перед ним, дразня. – Это Chanel.
Кира никогда не позволяла себе так наряжаться в реальности из-за шрамов – но это был всего лишь сон, к тому же автоном умел печатать любую одежду. На ногах блестели бежевые туфельки с красными подошвами – это была вариация тех туфель, которые она носила при Соколове в научном центре и которые Игорь давным-давно, дождливой ночью на аллее, в шутку попросил снять. Сейчас Макс распирало от мстительного смеха и осознания, что Игорь никогда, ни за что узнает в ней Киру Мечникову, даже если поднять перед его носом табличку с именем, – и поэтому она может творить с мозгами и сердцем Соколова все, что захочет.
– Тебе… очень идет. – Он моментально вспомнил свою балетную осанку и выпрямился.
Макс приняла розы.
– Выглядим подозрительно, возьми меня за руку, – сказала она сквозь полусомкнутые губы, когда они входили в распахнутые стеклянные ворота высотой в несколько этажей. Створки были сложены из треугольных зеркальных секций, в которых на мелкие кусочки разбивалось отражение Сити.
Оба вздрогнули – перед ними вдруг оглушительно запищала висящая в воздухе футуристичная арка металлоискателя. Трое дюжих охранников и несколько роботов двинулись навстречу, мягко беря их в кольцо.
– Не бойся, – тихо произнес Соколов.
«Это ты мне сейчас, а не я тебе?!» – вскинула брови Макс.
Он что-то сказал на ухо одному из мужчин, и охранники поспешно отошли – только рамка продолжала мигать, как огромный кровавый рот.
Игорь прошел под рамкой и подал Макс руку с другой стороны. Она удивленно протянула руку в ответ.
И они пошли длинными коридорами со множеством хитро продуманных лифтов, которые двигались и вертикально, и горизонтально, а лестницы преломлялись неестественно, как на картинах Эшера, но Соколов этого будто совсем не замечал и просто вел ее за собой. Она видела только его спину – спокойную, уверенную спину человека, который пришел к себе домой.
Соколов вдруг остановился посреди коридора, немного постоял у абсолютно ровной, блестящей, как обсидиан, черной стены.
Камера, узнав его, открыла дверь в апартаменты.
Внутри располагались бесконечные кабинеты, безликие и очень светлые; они перетекали в спальни с пустыми кроватями, похожими на горы снега; коридоры словно вели в другую реальность, без единой полочки, фотографии или милой безделушки, и подсвечивались по контуру металлических плинтусов серебряным холодным светом. В конце концов Макс и Соколов поднялись еще выше, в пентхаус, на маленьком стеклянном лифте в форме пятиугольника – даже он был в этих колоссально огромных апартаментах с окнами в пол, которые выходили на все стороны света.
И тогда она наконец увидела Комнату – ту самую знаменитую комнату из его стримов.
Соколов стоял спиной к Макс и дышал – она видела – очень глубоко.
Ноги болели от каблуков; она опустилась на край белоснежной кровати, на которой, казалось, никто ни разу не спал, и сказала чуть слышно:
– Как ты тут живешь…
«…это же аквариум. А ты в нем – золотая рыбка для развлечения толпы».
Он будто услышал ее мысли и обернулся, пытаясь придумать оправдания, хотя даже не был уверен, что это его дом. Соколов смотрел на нее тревожными глазами совы и молчал, потом оглянулся вокруг, пытаясь – нет, даже не вспомнить, а ощутить телом правду, которая скрывалась за пеленой беспамятства.
– Я не знаю, Макс… Но, боюсь, у банковского клерка не может быть такой квартиры. Тогда кто я такой?
Она вдруг почувствовала сквозь тонкие подошвы туфель пугающую вибрацию поверхности – словно небольшое землетрясение. Обычно так в пре-сне «Капсула» захватывала воспоминания – а в глубоком серфинге это было предвестником протуберанца.
«Спокойно делай свое дело».
Макс стала незаметно потирать запястье с браслетом.
– Игорь, послушай, нам нужно найти пароль. И любые документы о теракте. Все, что сможем достать.
Он смотрел на нее как загипнотизированный. Пол больше не двигался.
– Ты меня понял?
– Да… – нехотя согласился Соколов.
Они разошлись в разные стороны, постепенно переходя в другие комнаты, включая световые панели жестами, выдвигая полки и высыпая их содержимое на белые пушистые ковры, разворачивая проекции над бесконечными пустыми столами. Игорь делал это машинально, как робот, двигаясь по периметру без всякого энтузиазма.
Макс же шарила в его личных вещах с наслаждением, без стеснения, и иногда просила Соколова прикасаться к проекциям или смотреть в камеры, чтобы снимать блокировки с запароленных гексабайтов данных.
Читать во сне было очень сложно, но девушка искала не только тексты – главным образом видео: прямые слепки воспоминаний, которые можно было легко просмотреть или скопировать.
Она методично шла вдоль стен и открывала белоснежные шкафы, яростно выбрасывала оттуда гаджеты, одежду, рубашки из дорогого шелка, брюки и футболки, носки и трусы; они летели на пол, Макс хладнокровно наступала на них и шла дальше, оставляя зияющие дыры открытых секций среди идеально подогнанных друг к другу блоков; она будто раздевала Соколова догола на людной улице, уличала, обвиняла, обнажая все самое чувствительное и сокровенное, – но ничего о теракте так и не находила, и это доводило ее до исступления. В какой-то момент она наткнулась на матовую стеклянную дверь ванной, потолкалась в нее – та не открылась – и пошла дальше.
Соколов же сел за стол и начал водить ладонью над синим неоновым шаром. Тот молча выбрасывал проекции каких-то кабинетов, собраний, рук, что двигались в воздухе и по пластиковой бумаге, записей с камер – ничего не понять, не разобрать, все сливается, газ мешает, проклятый газ, теперь я ничего не помню и не понимаю, совсем ничего, кто же я, кто я…
«Капсула» старательно мылила мысли и зону зрения Соколова, и поэтому все, что он находил, представляло собой информационный кисель, смесь слов и цифр, расставленных в хаотичном порядке.
Макс подошла, встала у него за спиной и напряженно сканировала глазами все, что он открывал: какие-то указы, закрытые совещания Минобороны, правительственные награды, информационная безопасность, списки депутатов и министров, еще, глубже, сильнее, давай, не стесняйся, покажи мне свое грязное белье…
– Теракт. Теракт Двенадцати школ! – вскрикнула она.
– Ты хотела сказать, Двенадцати банков? – с тревогой обернулся Соколов, сидя в крутящемся кресле.
– Да, да! – Она стиснула зубы.
Снова ничего. Они поискали по другим запросам, но все было не то, какой-то мусор, жалкие крохи среди тонн ненужной информации, среди списков зарубежных счетов и финансовых цепочек, госконтрактов, особняков на чужие имена – все это финансовое дерьмо Макс совершенно не интересовало.
– Ну же! Дай мне хоть что-нибудь про теракт! – Яростный рев, смешанный со слезами. – Я не хочу вечно ждать!
Он аж пригнулся. Макс резко развернула его к себе на стуле и отошла на два шага назад, доставая пистолет из сумочки.
– На колени.
Он побелел, послушно опустился на пол, сложил руки за голову.
– Что ты сказал на входе? Отвечай!
Лицо Соколова вытянулось от удивления – будто он сам не знал или забыл, что произнес.
– Говори! Это пароль от твоих секретных архивов? Что ты им сказал?! Они тебя пустили без проблем, даже с бомбой! Что. Ты. Им. Сказал?
– Я… я точно не помню. Это была фраза… Она показалась мне странной, но я откуда-то знал, что должен сказать ее.
– Твою мать, так скажи ее мне!
Макс с перекошенным от злости лицом приставила ему пистолет ко лбу.
Он судорожно вцепился руками в палас:
– И спички вспыхнули так ослепительно, что стало светлее, чем днем.
– Что?.. Что за бред?
Он повторил быстрее и громче:
– И спички вспыхнули так ослепительно, что стало светлее, чем днем.
– Ясно…
Она со слезами на глазах опустилась на пол, сунула пистолет в сумочку, сбросила туфли и обхватила ладонями виски.
– Скажи это своему… ш-шару… – дернула Макс подбородком в сторону синей сферы, его виртуальной помощницы Кристин, чуть не назвав ее по имени.