Он нажал на спусковой крючок – но ничего не произошло.
Макс застонала: она забыла, что пистолет так и остался бутафорским. Она изо всех сил сжала запястье, надеясь, что «Капсула» справится с таким сложнейшим запросом. Толпа на секунду застыла по обе стороны – всего лишь один стоп-кадр, последний, почти неуправляемый, чтобы помочь ему.
– Игорь, стреляй! Просто поверь в это! Стреляй!
Боль и любовь тех, кто падал на площадях столетия назад, а потом вставал, и шел, и боролся, и умирал за самое важное, слились в крике Макс в тот момент.
Соколов ошалело посмотрел на руку с пистолетом – и вдруг кольцо на рукояти зажглось красным. А может быть, оно появилось только что?..
И он выстрелил, а потом еще и еще – пули летели без остановки; он орал и расстреливал черных людей, и они падали ему под ноги, а другие, новые, пытались обогнуть его, чтобы схватить и повалить на землю, но тут же вязли в толпе, которая стояла за ним и была за него, а он, на ее острие, палил до исступления в темную массу кишащей человеческой лавы.
Это был бушующий тайфун, звериная ярость, которую Соколов не контролировал – только стрелял как заведенный, пока не кончились патроны и вокруг него не застыл воздух, холодный и неподвижный, как куски прессованного льда. Теперь к нему больше не могли пройти ни те ни другие.
«Капсула» защитила его, но Соколов даже не понял как – он просто вырезал себя из толпы этими выстрелами, и моментально ослабел, и мог только стоять и в ужасе вдыхать заледеневший воздух.
– Садись!
Салон Geely зиял перед ним черной дырой.
Он уставился на сидящую внутри девушку безумными глазами:
– М-макс?.. Что со мной было?.. Пистолет… он же не…
– Садись скорее!
И они провалились в улицы, и толпа пропускала Geely, почти не касаясь бортов, – как черный нож, он резал плоть города – неуправляемую, мятущуюся плоть, – а Макс рвала руль то вправо, то влево, катая по полу какие-то выпавшие из бардачка безделушки.
Только на выезде из Нового города в Старый он смог посмотреть на нее. Макс натянула его толстовку поверх блестящего платья, ее знобило, она все еще была босиком, капюшон свисал почти до носа. Метнула в него рысий взгляд, и снова – на дорогу.
Он не спросил ее, куда они едут. Пистолет остался на площади перед Башней – и почему-то Соколову стало даже страшнее, чем раньше, ведь теперь они были абсолютно равны и от этого цельны, и это означало новые правила игры, не известные никому из них.
Макс остановилась на каком-то перекрестке. Снова горел красный, и глаза ее блестели, как у дикарки перед пламенем, хотя никакого огня рядом и в помине не было.
Навстречу им, завывая, летел полицейский болид.
Девушка пригнулась, схватила Соколова за шею и опустила ниже уровня лобового стекла.
Ее пальцы были холодными, края рукавов – шершавыми, но Соколову хотелось орать от восторга, потому что она как будто наконец признала в нем человека и посвятила в странный рыцарский орден имени себя – хотя Макс больше напоминала ведьму, с которой вместе не страшно даже сгореть на костре.
Он смертельно хотел поцеловать ее.
Но Макс уже разомкнула руки и изо всех сил нажала на газ, отпуская Соколова, – и это было лучше поцелуя.
Это была свобода.
Маленькая Венеция
Макс подергала наручник: рука Соколова держалась намертво.
– Иди-иди, только окно закрой. – Игорь будто пытался ее успокоить.
Снаружи, с улицы, доносились переливы арф и бравурное пение ненастоящих гондольеров. Квартал, в котором они остановились, находился в Старом городе и носил вычурное название Маленькая Венеция. Там располагалась самая крупная пешеходная артерия города, изрезанная искусственными каналами с разукрашенными на итальянский манер лодочками. Пошло, грубо, вторично – но это пользовалось колоссальной популярностью у приезжих. Макс, чтобы не привлекать лишнего внимания, сняла квартиру за обезличенные токены в туристическом центре, где постоянно клубился народ и триггерились камеры, поэтому полиции гораздо сложнее было кого-то найти.
Соколов сел на пол у батареи и устроился поудобнее, вытянув ноги и подняв закованную в наручник руку.
Макс нерешительно начала выкладывать из автонома еду – сникерсы, сэндвичи, поставила рядом воду и несколько банок колы.
– Не надо. Не оставляй ничего. Чем хуже мне будет, тем быстрее я вспомню. Ты же сама это говорила.
– Голод не помогает тебе вспомнить пароль. Вспомнить теракт.
– Просто голод – да. Но не с газом.
Она помолчала.
Он кивнул на столешницу, где лежала включенная ручка-диктофон:
– Ты всегда сможешь вернуться… Когда посчитаешь нужным. Не бойся, ты ничего не пропустишь.
Игорь смотрел на Макс с надеждой – но только она знала, что это ложная надежда. Пароля не существовало.
«Что же я делаю… Что я делаю… Ну почему, почему ты не хочешь просто дать мне то, что нужно… Что ты за упрямый баран…»
– Забирай это. – Игорь безмятежно улыбался. – Все будет хорошо. Сегодня я точно вспомню.
Она собрала еду и спрятала в рюкзак. Чуть помедлив, подошла к окну, посмотрела в него – Маленькая Венеция даже в десять утра была полна туристов. Подергала за ручку, проверила, нет ли в рамах щелей.
Нажала кнопку на подоконнике, и стекла потемнели, переходя в режим штор.
Вожделенный баллон с газом уже стоял на кухонной столешнице и тускло сиял серебром в полумраке. Словно повинуясь какому-то чутью, Макс забрала его из банка в день старта серфинга – просто на всякий случай сунула в автоном с мыслью «Может, пригодится».
Много позже, вечером того дня, когда они сбежали из Башни и у двери съемной квартиры («Сдается посуточно молодым парам без детей») пытались открыть заевший бокс с карт-ключом, Соколов вдруг сказал:
– Я понял, что поможет мне вспомнить. Нам нужен такой же газ.
И тогда все сошлось: снореальность весьма удачно порой подкидывала Кире те вещи, которые могли помочь развитию сюжета, – в этом «Капсула» мало чем отличалась от обычной VR-игры, работая по схожим законам.
«Это просто еще один способ. Не хуже и не лучше других. Помни, зачем ты здесь – чтобы узнать правду».
Она положила баллончик у ног Соколова.
Игорь кивнул ей, подбадривая, – и Макс дернула за чеку.
Желтый газ с шипением стал заполнять комнату.
Макс отбежала и прижала к лицу мокрую тряпку.
В густом тумане она увидела, как Соколов дотронулся кончиком кроссовка до баллона и изо всех сил пнул его от себя.
Баллон с грохотом откатился в другой конец кухни, продолжая дымить.
Теперь Игорь точно не смог бы дотянуться до него – даже если бы захотел.
Макс повело. Она выскочила за дверь, начала спешно обкладывать щель под ней мокрыми тряпками из таза с водой – и услышала, как Соколов глухо закашлялся:
– Иди!
И она, хлопнув дверью, бросилась вон, стремглав сбежала по ступеням с четвертого этажа и вылетела на улицу.
Там все гудело от туристов, от какого-то дикого карнавального шествия – это был фантасмагорический театр, цирк уродов. Люди фотографировались, подпрыгивали за улетающими воздушными шарами, целовались, ели мороженое, катались на маленьких лодках, взрывали шутихи и фейерверки, запускали огромные проекции дирижаблей и драконов в небо.
Она глянула в темное окно сорок второй квартиры – ничего было не разглядеть, режим штор работал исправно.
Макс с тревогой села в кафе внизу, то и дело проверяя браслет, – он не вибрировал, только спокойно мигал время от времени красным.
Заказала себе стейк из лосося, кофе, апельсиновый сок.
– Вам с сахаром? – поинтересовался робот-официант.
Она подняла на него стеклянные глаза:
– А?
Макс ела, смотрела тупые 3D-ролики, которые крутили без звука в общем зале, сквозь пелену дыма вейпов глядела в свою тарелку, снова ела, ходила в туалет пару раз, выдержала нашествие офисных леммингов во время обеда – «Салат, суп и напиток, и добавьте, пожалуйста, мороженое не из ланч-меню», – она наизусть выучила их самый популярный заказ. Потом, часам к семи, в кафе стали подтягиваться нарядные женщины и мужчины – поблизости был какой-то театр, из новых, иммерсивный, модный до ужаса. Она поняла это по обрывкам разговоров.
Блестели бокалы с шампанским, гости обсуждали литературу, кинопремьеры, свежие сплетни. «Капсула» идеально воссоздавала контекст старого центра Москвы, Патриарших и Чистых, Арбата с его световыми инсталляциями, однако все это были почти неузнаваемые, перекрученные нейросетью и сознанием Соколова места.
«А вдруг он там уже умер?!» Мысль качнула ее над столом, но она тут же одернула себя: после смерти тестировщика сон мгновенно заканчивался. А поскольку снореальность не исчезла, то Соколов – по крайней мере, в каком-то виде – все еще был жив.
Она тянула время и заказывала себе шампанское, бокал за бокалом, и почему-то пила очень много – как когда-то Игорь в первый вечер их встречи, – но не пьянела, только все больше мрачнела и царапала запястье с браслетом.
«Сиди и жди. Ну подумаешь, немного отравится. Ну, в конце концов, не может же он умереть от такого маленького баллончика с газом. Люди на войне и не через такое проходят – и выживают. Это шанс узнать правду. Какая разница, как именно? Он же сам предложил…»
– Что-нибудь еще будете заказывать? – вежливо поинтересовался робот. Кажется, в седьмой раз за день.
Макс вздрогнула:
– Да, да, сейчас…
Мысли не собирались, они рассыпались бисером по блестящему столу, по пламени свечи рядом со стеклянной вазочкой, до половины заполненной водой. В вазе стояли обрезанные почти до бутонов нарциссы.
Робот замер в ожидании, помигивая круглыми глазами.
– Скажите, у вас есть мандарины?
В квартире было очень тихо. Она стояла на пороге, прислушиваясь.
Ни движения, ни крика, ни стона.
Опрометью бросилась на кухню – все в квартире намертво пропиталось сладковато-горьким запахом газа – и распахнула дверь.