– Кира…
– Я тебе не Кира! – зарычала она сквозь слезы. – Уходи! Исчезни! Покончи с собой, или я сама тебя убью!
– Кира, я знаю, что моя фамилия Соколов. Я знаю, что как-то причастен к теракту. И еще… – Он вытащил из кармана карты. – У меня есть это.
Игорь высыпал блестящие прямоугольники на снег – но все они были пустыми.
Просто белые бумажки.
– Но как… – Он судорожно вывернул карманы.
Одна из карт лежала «рубашкой» вверх – Соколов схватился за нее, как за спасательный круг, двумя руками и перевернул.
Там была плоская зацикленная проекция, будто «волшебная картинка» из вкладыша жвачки, – мужчина в военной форме со светлыми волосами, темными усами и проблесками седины на висках. Военный в ужасе смотрел куда-то на потолок за пределами границы карты и качал обреченно головой, в его руке был зажат пистолет.
Макс приподнялась, всмотрелась – так и есть, Александр Соколов.
Он смотрел страшными, расширенными до предела глазами вперед и вверх, словно ему оттуда кто-то безмолвно угрожал.
Потом подносил пистолет к виску, стрелял и падал, и из-под его головы натекала на пол черная лужа крови.
И так по кругу.
Взгляд – выстрел – падение – кровь.
– Кто это?.. – глухо выдавил Игорь, не в силах смотреть на картинку дольше пары секунд. Он уронил ее на снег.
– Я не знаю, – еле слышно соврала Макс.
Ярость куда-то делась. Ей стало наконец очевидно то, чего не понял много лет назад Соколов-подросток.
Его отец ушел из жизни не по собственной воле.
Река
Макс сидела на водительском сиденье Geely и, вытянув шею, убирала влажной салфеткой остатки сажи с лица. Кожа под слоем черного стала розовой, румяной от мороза. Рядом с ней мрачный Соколов пытался найти хоть что-нибудь в Сети о себе, потом отсканировал изображение человека с карточки – но результат был тем же.
– Ничего не найдено. Странно… – Он устало потер виски. – Как так может быть, что в двадцать первом веке в сети о ком-то вообще нет информации? Ни видео с камер наблюдения, ничего… Не верю… Кто он такой?.. Он в военной форме.
Макс пожала плечами. Они стояли на парковке ниже уровня Большого Москворецкого моста, белого и тихого от свежевыпавшего снега. Снег валил все гуще, заслоняя собой и город, и Кремль, и черную реку, что лежала где-то внизу.
– Кира. Извини, Макс. Я так не могу. Давай поговорим.
Она нахмурилась и сжала руками руль.
Соколов покопался в бардачке, отбросил нераспечатанную пачку сигарет в глубину; вынул зажигалку и что-то еще – круглое, плоское, маленькое, похожее на металлическую шайбу со срезанной верхушкой. Поставил «шайбу» на приборную панель.
– У меня осталось восемь минут жизни, и я хочу провести их как-то иначе, чем убегая и прячась неизвестно от кого.
Игорь протянул руку с зажигалкой к «шайбе» – это оказалась белая свеча, замкнутая в алюминиевом корпусе, – и поджег ее. Свеча уютно затрещала, пламя осветило оранжевым его лицо, а под лобовым стеклом затанцевали тени от снежинок.
– У тебя осталось ровно столько времени, сколько ты сам захочешь себе дать.
Соколов усмехнулся:
– Не боишься смерти?
Она задумалась.
– Смерть – это… река. Ты можешь войти в нее и быть рыбой. Илом. Донной травой. Камнем. Кем угодно.
Игорь вскинул брови:
– Это какая-то мифология? Чтобы легче было принять неизбежное?
– Типа того. Был один человек… Он… она рассказала мне японскую легенду про реку Сандзу…
«И про то, что мы не приходим на землю однажды, про то, что мы есть всё, а жизнь многомерна и течет руслами, одно к другому, но эти русла никогда не пересекаются».
– …реку, через которую перебираются мертвые… и если у тебя хорошая карма, ты просто переходишь по мосту. А если плохая – плывешь, и тебя грызут чудовища. А если так, средне, то идешь вброд.
Соколов слабо улыбнулся:
– Интересно, что в этой реке ожидает таких, как я.
– Такие, как ты, должны гореть в аду.
Он застыл, глядя на свечу.
– Что я тебе сделал? Кто я? Судя по всему, непоследний человек в этом картонном государстве.
Макс вся подобралась. Когда-то это должно было случиться. Она чувствовала дрожащий салон машины под подошвами кед.
– Макс?
– Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала?
– Почему ты меня ненавидишь – на самом деле? И почему пыталась сгореть заживо там, в этом странном доме?
– Потому что ты – террорист.
– Я… не делал этого. Я просто…
– Отдал приказ? Ну да, конечно, сам ты ничего не делал! Ты просто велел кому-то другому сделать это!
Повисло тяжелое молчание.
– Наверное, – ответил он, сглотнул и посмотрел на снег. – Я не знаю. Но это точно случилось здесь, на мосту. Больше я ничего не помню, хоть убей.
Макс расхохоталась:
– Да тебя невозможно убить, ты же не хочешь умирать, в этом и проблема! Ты как таракан! Ты и меня не отпускаешь! Я просто хочу все закончить, понял?! Я просто хочу покоя…
Geely качнуло так, словно кто-то пытался перевернуть его. Соколов испуганно заозирался, но за окнами никого не было.
– Что это? Ты чувствуешь?
– Плитку опять меняют.
– Посреди зимы?
– А что, у нас бывает иначе? – Кира достала из бардачка сигареты, распечатала упаковку, опустила стекло. – Зажигалку дай…
Снег валил стеной. Белые комочки проваливались в салон, оставляя после себя темные блестящие лужицы.
– Так почему ты больше не хочешь жить?
– Ну почему же «больше»? – Кира усмехнулась. – Может, я никогда и не хотела. Наверное, с того дня, как отец…
Она закрыла глаза.
– Внутри меня ничего нет. Я кукла. Я пуста.
– Это неправда.
С другой стороны моста за снежной пеленой вдруг зажглись и медленно двинулись на них проблесковые маячки полиции – но ни он, ни она даже не повернули головы.
– Что тогда тебя здесь держит?
Она в последний раз затянулась сигаретой и вдруг расхохоталась опять:
– Получается, ты!
Игорь улыбнулся – кажется, он вообще впервые улыбнулся во сне, и улыбка была та самая, президентская.
Макс охватила дикая злоба:
– Чему ты радуешься?!
– Я понимаю, что это какое-то неправильное место и что скоро конец. Я взорвусь. Говорят, это не больно – нервные окончания просто не успевают донести информацию до мозга. Но даже если мы каким-то чудом в последний момент узнаем пароль, я все равно потеряю тебя. И поэтому я радуюсь. Тому, что ты все еще здесь.
– Что?! Так ты не говоришь мне пароль и правду о теракте потому, что хочешь, чтобы я всегда была рядом, как собачка на поводке?!
– Нет, клянусь! Я больше ничего не знаю о теракте! Меня везли здесь, я позвонил, потом повесил трубку – и все! И все!
В ярости Макс перегнулась через сиденье, схватила рюкзак и куртку и выскочила наружу.
Дрожь земли нарастала волнами, как раскаты грома. Проблесковые маячки плыли сквозь снег, все ближе и ближе – мозг Соколова продолжал сопротивляться ее попыткам пройти еще дальше, но Макс было уже все равно.
Она побежала по пологой спине моста, отфыркиваясь от летящих в лицо снежинок. Слезы застряли в горле: браслет не работал, она не могла выбраться из сна, Соколов ее не выпускал, и они были заперты в безвременье. И теперь он ни за что, никогда не скажет ей правду – чтобы она всегда оставалась с ним.
«Боже, что я наделала?! Что теперь?..»
– Макс, стой!
Игорь хлопнул дверью Geely и побежал за ней.
Белый мост был широким и пустым, без машин и людей, только протяжно выли сирены, неумолимо приближаясь к ним. Полицейские болиды на той стороне моста выстроились в линию.
– Не двигаться! – донесся рев мегафона.
Макс обернулась на Geely – машину уже окружили – и вдруг бросилась к центру моста, добежала до бортика и перегнулась за край.
Погибнуть от пыток в полиции или утонуть – выбор был очевиден.
– Не надо! – Подбежавший сзади Соколов схватил ее, когда она уже перебросила ногу через парапет. – Ты не выплывешь, вода ледяная!
«Я только этого и хочу, глупый».
Снег сыпался острой крупой им в лица.
Глаза Соколова так сильно блестели, что Макс не могла больше выдерживать этот взгляд.
– Трус.
Внутри все вспыхнуло от боли и наслаждения – Игорь сразу сник от этого удара, и она почувствовала, как он медленно разжимает руку.
Макс перебросила вторую ногу через бортик. Ветер приподнимал короткий серебристый пуховик, кеды опасно скользили по обледеневшему бетону. Едва сохраняя равновесие, она застыла над рекой. Внизу шумела черная вода.
Вдруг Макс почувствовала вибрацию под ногами – и увидела, как Соколов перелезает через парапет.
«Какой идиот!»
– Стоять! – проорал мегафон.
Она уже слышала за спиной топот ног полицейских.
«Смерть – это река», – подумала Макс.
И прыгнула – готовясь проснуться в лаборатории и зная, что ей ничто не угрожает.
И Соколов прыгнул тоже – с ужасом хватая воздух и не понимая, останутся они в живых или нет.
Он просто прыгнул вслед за ней.
Вспышки в темноте заставляли сознание фокусироваться, но оно рассыпалось от холода, который пронизывал все. Он впивался иглами в каждый миллиметр тела и разрывал на части. Дышать было нечем, черная глубина вокруг кипела, озаряемая лишь синеватыми вспышками. Макс не могла пошевелиться, скованная холодом, и погружалась все ниже, отдаваясь в объятия воображаемой, но от этого не менее страшной смерти.
Она почти потеряла сознание, но вдруг ее тело что-то схватило и поволокло наверх – неумолимо, резкими рывками. Странные вспышки затянуло темной пеленой, и Макс провалилась в небытие.
Она с трудом разлепила заледеневшие ресницы и увидела, что лежит в полумраке какой-то арки рядом с каменной лестницей, которая поднималась прямо из воды.
Макс смутно помнила, что у Большого Москворецкого нет набережной, лишь отвесные стены, поэтому сильно удивилась: навык изменения ландшафта во сне развивался, да и то с большим трудом, только у серийных тестировщиков, а Соколов к ним явно не относился.