«М-м-м, мы уже строим набережные…Как же ты хочешь тут остаться…»
И тут до нее дошло – она все еще не умерла.
Они все еще были в его сне.
Опять синие вспышки. Макс всмотрелась в полумрак под мостом – там сидел Соколов с выпученными от холода глазами, в промокших брюках и жилете, и прижимал к себе левое колено. На руке, покрытой темными волосками гусиной кожей, моргал ярко-синий огонек часов.
– Они для подводного плавания. Не думал, что п-пригодятся когда-нибудь.
– К-какой холод! – Макс стала растирать замерзшее тело, оно ныло от синяков. – Г-где мой рюкзак?
– В-вот. – Он придвинул к ней промокший ком грязно-белого цвета. Она выхватила из рюкзака маленькую фляжку, открутила крышечку и запрокинула ее над головой.
Потом посмотрела на Соколова испытующе – и протянула фляжку:
– П-пей. Это спирт. Должно минут на десять стать легче. А потом нас схватит полиция. Что у тебя с ногой?
Игорь выхватил фляжку и припал к ней, трясясь на ветру.
– Т-ты хочешь сказать, меня схватят? Тебя-то за что?
Макс боролась с невыносимым желанием прокричать ему правду в лицо – о том, что он просто спит и что на самом деле схватить его в этой стране не может никто – разве что удар или радикулит.
– С ногой – н-ничего. Железка в воде была. Так, царапина.
Она отошла от него на несколько метров. Дрожа, стала оглядываться, словно что-то ища, потом присела на корточки – и вдруг приподняла крышку люка канализации. Осторожно пролезла внутрь, нащупала скользкую лесенку и ухнула вниз почти по шею.
– Ай!
Ее руки вдруг обхватили другие, ледяные и сильные, как металлические стержни. Она повисла на них, едва дотягиваясь ногами до перекладин.
– Я подстрахую, лезь.
Она не стала отказываться.
Через минуту Макс позвала его из глубины:
– Вообще тут тепло. Хотя воняет жутко. Можешь взять наши вещи?
Соколов скрутил в узел их мокрую одежду, закинул на плечи белый рюкзак и нырнул в темную яму. Оттуда тянуло сыростью и нечистотами, он поморщился и задвинул за собой крышку люка – кому-то из полицейских могло прийти в голову искать их здесь.
Игорь цеплялся за перекладины в неверном свете фонарика из часов, пока правая нога не нащупала чавкающую жижу – пол московской канализации.
– Ты тут? – откуда-то издалека спросил голос Макс, искаженный гулким пространством.
– Да, пытаюсь найти выход из этого дерьма.
– Иди сюда, тут есть чуть-чуть сухого места, можно пристроиться на ночлег.
– Мы будем тут ночевать?!
– Придется, – бесцветно ответила она, – или ты хочешь ночевать на мосту с пулей в затылке?
Соколов, понятное дело, не хотел.
Постепенно глаза привыкали ко мраку, и он стал различать очертания старых кирпичных тоннелей, по которым текли реки мутной воды. Скривившись от запахов, Соколов пошел на голос Макс.
Она стояла в коллекторе – том самом, в котором так долго пряталась в своей прошлой жизни в Троицке-N, под маленькой тусклой лампочкой, в небольшом сухом тоннеле, из которого ничего не лилось и не капало.
– Видимо, технический проход для строителей или чистильщиков.
Макс осматривала знакомые шершавые стены и, конечно, никогда бы не призналась Игорю, что именно коллектор был ее зоной комфорта с очень давних времен – да еще, наверное, кладбище, где похоронили маму.
Он сел, положив руки на раненое колено, и прижался спиной к полукруглой стене тоннеля, пытаясь согреться. Макс с сомнением посмотрела на него: он сжал челюсти, дрожа всем телом, и имел весьма жалкий вид.
Ужасно хотелось есть и переодеться в сухое. Она с трудом встала и пошла за рюкзаком. Отвернулась от Игоря, чтобы тот ничего не заметил.
«Сухая одежда. Мужской пятьдесятый, женский сорок второй, – подумала Макс и сунула руку в рюкзак. Ничего. – Черт!»
Автоном не мог сломаться даже от ледяной воды – это была не технология, а сгусток хаоса, который просто материализовал желания участников сна. Об этом секрете знала только Макс, поэтому рюкзак выполнял лишь ее приказы.
Раньше так и было. До этого момента.
«Твою мать, что с тобой не так?! Мне нужна одежда и еда! „Капсула“, ты слышишь?!»
Опустила ладонь на шершавое тканевое дно рюкзака – там болталась только полупустая фляжка со спиртом. Макс растерянно глянула на Соколова: он был совсем бледным и продолжал мелко дрожать.
– Эй, – спросила она с тревогой, – ты как себя чувствуешь?
– Все нормально… Т-только холодно.
Ее пронзила внезапная догадка.
– Ну-ка, дай взглянуть! – Она подошла к Соколову, с силой отодвинула его руки с колена, закатала мокрую штанину и отшатнулась. Это была вовсе не царапина, а глубокая рваная рана, из которой сочилась кровь.
– Не трогай, все в порядке…
– Ничего с тобой не в порядке! Почему ты раньше молчал?!
Она шарила глазами по его лицу: черты стерлись, кожа стала бледно-зеленой, лоб покрылся испариной, дотронулась – холодный.
«Что это? Потеря крови? Сепсис?»
– Кира… послушай… – Соколов с трудом ворочал языком. – Ты должна знать…
Внутри нее все рухнуло.
«Он что, умирать собрался?..»
– Когда я был под водой… тащил тебя… у меня почти не осталось воздуха. И я вспомнил еще кое-что.
– Что?.. Игорь! Что ты вспомнил? Говори!
Он смотрел на нее сквозь полуопущенные веки.
– Камеры. Они почему-то важны. Они – ключ ко всему.
– Что?! Что ты имеешь в виду? Игорь?.. Игорь!
«Нет, ты не можешь умереть вот так, не рассказав мне, это невозможно… Не смей!»
Она схватила его за плечи:
– Немедленно скажи вслух, что тебе нужна помощь! Я не смогу тебе помочь, если не скажешь!
Автоном больше не слушался ее – но, возможно, он послушает его?
– Повторяй за мной! – Губы девушки шевелились напротив его лица. – Мне. Нужна. Помощь. Макс. Ты меня слышишь?! Игорь?.. Игорь!
Он выскользнул из ее рук и повалился вдоль стены.
– Блядь… – Трясущимися руками она вывернула рюкзак наизнанку, пытаясь понять, что там вообще есть. Внутри не появилось ничего, кроме какой-то тонкой голубой книжки и полупустого коробка спичек, – ни бинта, ни хотя бы нашатыря.
И вдруг раздалось еле слышное, до боли знакомое жужжание. Она перевела взгляд на жилет Соколова.
7:58
7:57
7:56
– Да что же это такое! Этого не может быть, все не может закончиться так!
Макс бросилась к мокрой куртке, отодрала кусок подкладки, обхватила этим жгутом место на ноге Игоря, чуть выше раны, чтобы кровь не текла так сильно.
– Соколов!
Он смутно щупал пространство полузакрытыми глазами.
– Игорь, мать твою, не отключайся! Говори со мной!
Он с трудом разлепил губы:
– …тай мне…
– Что? Я не слышу! – Макс почти прижала ухо к его лицу.
– По… читай мне…
– Господи, что?..
5:45
5:44
5:43
Она в панике схватила книгу, лежащую перед ней:
– Эту? Что здесь написано? Не могу разобрать… «Де… вочка со спичками», Ганс… Христиан Андерсен? Это сказка?!
Соколов дышал прерывисто, еле слышно, не в силах говорить.
5:29
5:28
5:27
– Ладно, ладно! – Макс поспешно раскрыла книгу и несмело произнесла: – Как холодно было в этот вечер!
5:24
5:23
5:22
– Шел снег, и сумерки сгущались.
5:20
5:19
5:18
– А вечер был последний в году – канун Нового года. В эту холодную и темную пору по улицам брела маленькая нищая девочка с непокрытой головой и босая…
5:10
5:09
5:08
Она читала, цепляясь за строки и запинаясь, – потому что пыталась смотреть и в книгу, и на лежащего рядом Соколова с бомбой.
– Ручонки ее совсем закоченели. Ах, как бы их согрел огонек маленькой спички! Если бы только она посмела вытащить спичку, чиркнуть ею о стену и погреть пальцы!
Она замерла и перевела взгляд на спичечный коробок на полу.
Прикоснулась – сухой.
Торопливо вытащила спичку, чиркнула ею.
Пламя вспыхнуло ослепительно – так, что Макс вздрогнула Это явно был не настоящий огонь, а преломленный болезненным подсознанием Соколова.
Макс осторожно поднесла спичку к рукам Игоря. Он приоткрыл глаза, слабо улыбнулся, потянулся к спичке, как призрак.
«Что это такое? Плацебо? Единственные хорошие воспоминания, которые у него есть? Что это все значит?»
Макс видела, что Игорю тяжело смотреть на спичку на весу, и, окончательно отмахнувшись от голоса разума, уложила его голову к себе на колени.
«Все-таки он спас меня… Спасал несколько раз. Во всяком случае, пытался. Так ему казалось». Оправдания были слабыми, но Макс понимала, что сможет подумать об этом и позже.
И она продолжила тихо читать, и зажигала все новые и новые спички – откуда они брались в полупустом коробке, Макс не знала, но это было уже не важно.
Голова Соколова неподвижно лежала у нее на коленях. Она не видела его глаз, только темный затылок, почти сухой. Ей оставалось гадать, слышит он ее или нет, – но судя по тому, что они все еще были в канализации, его проекция, по крайней мере, не умерла.
– Морозным утром за выступом дома нашли девочку: на щечках ее играл румянец, на губах – улыбка, но она была мертва; она замерзла в последний вечер старого года. Новогоднее солнце осветило мертвое тельце девочки со спичками; она сожгла почти целую пачку. «Девочка хотела погреться», – говорили люди. И никто не знал, какие чудеса она видела, среди какой красоты они вместе с бабушкой встретили Новогоднее Счастье. Конец… – выдохнула Макс и опустила книгу на бетонный пол, так и оставив незакрытой.
Никто не читал ей в детстве этой истории – но притча потрясла ее до глубины души.
Сидя в тишине, она вдруг поняла, что жилет Соколова больше не вибрирует.
Он замер на значении «01:05», но Макс даже не могла вспомнить, когда именно это произошло.
Она прислушалась к дыханию Игоря. Осторожно сняла его голову с коленей, отошла к противоположной стене и легла, пытаясь успокоиться. Ее била дрожь, сон все не шел.