Игорь в тонких летних туфлях аккуратно обошел лужу и ругнулся: на брючинах серого костюма, как на старом полароидном снимке, стали проявляться капли. Он все не мог свыкнуться с мыслью, что на дворе октябрь, что он ничего не успел толком за этот сумасшедший год, что время до выборов упущено – и в глубине души вздохнул с облегчением: не быть ему президентом, ну и ладно.
«10:00. Желтый уровень готовности». Номер скрыт.
Игорь нервно смахнул сообщение на часах.
Нырнул в «мерседес», стряхнул воду с зонта, бросил его на заднее сиденье, уселся впереди, натянул очки.
– Поехали!
Водителя. который контролировал автопилот – молчаливого, старомодного дядьку лет шестидесяти – звали Самуилом. Игорь прекрасно помнил имена всех своих водителей – еще бы, по двенадцать часов рядом с ними проводил, как тут не запомнить?
В очках замелькала видеозапись какого-то собрания – но на самом деле Соколов не смотрел, так, просто притворялся, потому что не спал всю ночь от волнения. В шесть утра он выпил залпом двойной эспрессо, и теперь мозг не собирался в единое целое, лишь бесконечно заставлял руки перебирать все новые и новые записи – только вот идеальной, чтобы скрасить ужас последних суток, все не попадалось.
В салоне тонко и прерывисто запищало.
Самуил, наученный не встревать в дела босса, лишь коротко глянул на Соколова: тот не пристегнул ремень.
Они двинулись вдоль Садового к Кремлю, расчищая себе дорогу низкими гудками, как полицейские машины, играя в шашечки с окружающими автомобилями, – Игорю это не нравилось, но он предпочитал приехать раньше назначенного времени, чем потом корить себя за опоздание. На мосту рядом с Кремлем работала спецсвязь, и они могли переговариваться по закрытым каналам.
Часы ткнули Соколова сообщением:
«375-4658. Просто позвони. Можешь ничего не говорить». Номер скрыт.
Дождь зачастил, ветер на скорости размазывал капли по лобовому стеклу.
«Ты ничего не будешь делать. Это всего лишь звонок».
Они медленно плыли по городу, приближаясь к точке назначения, Самуил держался в правом ряду, пока сюоку от них не замаячили красные кирпичи Кремля.
Соколов еще плотнее натянул очки на переносицу.
«Десять ноль-ноль – ученики в школе. Десять тридцать – захват. Одиннадцать ноль-ноль – эвакуация. Одиннадцать тридцать…» Игорь судорожно прогонял в голове последовательность действий, которые они с Петренко обсуждали своим эзоповым языком столько раз, что его уже подташнивало.
Но он не мог произнести слово «взрыв» – даже про себя, даже мысленно.
«Если не назовешь, значит, не было? Господи, какой же ты трус, как я тебя ненавижу, жалкое ты существо…»
Макс еле сдерживалась, чтобы не закричать: она раскачивалась с носков на пятки от бессильной ярости и боли, стоя в очках в уцелевшем классе информатики.
К сожалению, тело Соколова в машине не хотело раскачиваться – напротив, оно застывало, как футляр с пустотой внутри, все сильнее и сильнее по мере того, как машина приближалась к Большому Москворецкому мосту.
«10:00. Аватары в здании. П.».
«Сынок?» Номер скрыт.
Они остановились на диагональном перекрестке, ожидая левого поворота, чтобы свернуть на мост, сделав крюк почти на сто восемьдесят градусов.
«Просто позвони, сынок. Ты можешь ничего не говорить. Позвони и повесь трубку». Номер скрыт.
Соколов смотрел, как сообщение мигнуло несколько раз и погасло в полной темноте заблокированного экрана часов.
«Я не могу».
И вдруг, как в замедленной съемке, он видит боковым зрением, как на них несется огромный красный «вольво» – прямой и быстрый, как стрела, с широким бампером и ледяными слепящими фарами.
Самуил сжимает руль, резко дергает его, и Соколов вскидывает в ужасе руки, закрываясь от неминуемого столкновения.
Визг тормозов, их раскручивает по черному мокрому асфальту, похожему на разделочную доску, и несет в никуда.
Невесомость в животе.
«Говорят, это не больно».
11:26
11:27
Машина скрежещет тормозами и замирает.
Соколов вцепился в сиденье и часто моргает от оглушающей тишины и света. Машина стоит, мигая аварийками, поперек дороги.
Самуил тяжело дышит и ругается сквозь зубы.
– Поубивал бы сволочей… – бубнит он, стирая пот с шеи.
«Вольво» лежит в тридцати метрах от них, перевернутый и раздавленный собственным весом. Водитель уже лезет наружу, с ним вроде все нормально.
– Чуть не врезались! – Соколов смотрит на Самуила почти с религиозным благоговением.
– Но ведь не врезались. А вы бы все-таки пристегивались.
«11:28. Стартуем?» Номер скрыт.
Игорь с трудом отрывается от часов и смотрит вдаль – через мост, на далекие высотки Сити, на набухшие от дождя облака, на линии воды, которые рождают размытые акварельные тени на стеклах, – словно в последний раз.
«Они сделают все сами. Просто позвони». Номер скрыт.
Соколов вязко и медленно нажимает три кнопки на экране часов.
Потом еще две.
И еще.
Он заучил этот номер наизусть – ночью, в панике, потому что не мог уснуть.
В наушниках длинные гудки.
Потом щелчок.
И тишина – без голосов и движения.
Игорь ждет еще несколько секунд, а потом медленно вынимает наушники из ушей, откидывается на сиденье и закрывает глаза.
Макс закрывает глаза вместе с ним – и щеки заливают слезы.
Она медленно снимает очки в классе информатики.
Соколов стоит на пороге и видит, как багряный закат из разбитых окон окрашивает Макс во все оттенки красного – и разрывает на части.
– Дай карточку, – глухо говорит она. Заплаканные глаза скользят мимо, Макс не смотрит на него – и не хочет видеть.
– Что случилось? – еле слышно спрашивает Соколов.
Ее лицо похоже на фреску, все в трещинах от закатных лучей – и от боли.
Макс берет из рук Игоря карточку с проекцией Александра Соколова, разглядывает ее несколько секунд. Потом снимает с плеч рюкзак – и вытаскивает из него точно такой же пистолет, как у его отца.
Лицо Соколова белеет.
– Скажи мне только одно – где мы?
Она растягивает губы – это улыбка мертвой куклы.
– Ты и сам давно знаешь – в глубине души. Весь этот мир – творение твоего подсознания. Даже эта бомба – муляж. Хочешь проверить?
Ему становится тяжело дышать, очертания предметов вдруг искажаются.
– Что это значит, Макс?!
Она бежит от него в коридор по развороченному полу, контуры стен подрагивают, потом резко сворачивает в какой-то класс – Игорь за ней.
Она стоит за дальней партой и держит его на прицеле.
Соколов медленно поднимает руки, она хохочет над ним сквозь слезы и вдруг подносит дуло к собственному виску.
– Макс, нет!
Она страшно улыбается.
– Мертвые не воскресают. Мы все возвращаемся к тому, с чего начали.
И жмет на спусковой крючок.
– Не-е-ет!
Соколов подбегает к ней, падает на колени.
– Макс! Макс! Макс!
Пальцы трясутся, он вжимает их в еще теплую шею девушки, пытаясь нащупать пульс.
Кукольные глаза смотрят в одну точку, лицо покрыто крапинками, словно Макс внезапно заболела краснухой. Развороченная голова неестественно свешивается, когда он приподнимает тело над полом. Она такая легкая, такая невесомая, что это причиняет физическую боль – рядом с ней он кажется себе свинцовым колоссом, тяжелым и неповоротливым.
Он смотрит и будто не видит, не может осознать, что Макс мертва и из ее затылка на пол уже натекла лужа крови.
Жилет начинает вибрировать, как сквозь толстый слой ваты:
00:58
00:57
00:41
00:35
00:24
Ему все равно.
Он поднимает залитые слезами глаза выше: ровные ряды столешниц и детские каракули на них. Грифельная доска. Портреты русских писателей.
И в этот момент оглушительный взрыв сотрясает здание школы до самого фундамента.
– Внимание, смерть проводника. Красный уровень готовности.
Несколько индикаторов на панели контроля загорелись.
– Где Кира?
Медбрат в зеленом костюме и медицинской маске пожимает плечами из-за прозрачной стены кабины координатора:
– Не знаю, только что здесь была.
– Выводите объект из искусственного сна.
– Нужно дождаться смерти проекции. Она самоуничтожится через… три, две, одна… – Медбрат загибает пальцы на поднятой руке. – Смерть проекции.
– Кушетку, быстро! – командует Стрелковский сквозь оглушительный писк приборов.
Люди в черных костюмах и свитерах заметно напрягаются, но Рекрутов строго смотрит на них, и они отступают.
Два сильных медбрата одним движением перебрасывают худое тело Соколова на кушетку с колесами. Трубки и провода тянутся за ним, как паутина.
– Термофибрин, – голос Стрелковского бесстрастен.
Медсестра в свете ламп хладнокровно растягивает пальцами бледную, с дорожками вен, кожу на сгибе локтя Игоря и точным движением всаживает в нее
блестящую иглу. Несколько секунд все напряженно следят, как лекарство из капельницы медленно перетекает в руку президента.
И когда глаза Соколова наконец открываются, он судорожно сжимает края кушетки и выдыхает всего два слова:
– Найдите Макс.
Школа
17590ts|
Висящий в воздухе курсор замер в мертвом свете больничной палаты при научном центре.
Соколов уже часа два не мог собраться с духом и отправить сообщение на номер, который он когда-то, еще в начале своей политической карьеры, выучил наизусть. Это был человек, точнее, группа людей, которых он про себя называл серыми кардиналами. Крайнов тоже входил в их число, но об этом предпочитал лишний раз не заговаривать: Соколов смутно чувствовал, что Михаил Витольдович будто побаивается других «кардиналов», но проверять это совсем не хотелось.
За молчаливое согласие с президентской политикой этим людям полагались преференции – такие огромные, что о них не принято было говорить вслух. Все лишь туманно подразумевалось – и тут же с поразительной, нечеловеческой скоростью исполнялось почти без участия Соколова. Никто из окружения не задавал лишних вопросов, система работала, чудовище дремало, и все были довольны.