Шар внутри раскручивался как бешеный.
Кира в панике забегала глазами по стенам – как, как это остановить?!
Она бросилась к коробкам и стала рыться в них, как слепая. Чего, чего тебе не хватает, сраный шар, заткнись, заткнись, заткнись!
Кира выхватила из кучи распечаток, сваленных в одной из коробок, кусочек пластика – кажется, фотографию. Но все так сильно плыло и стекало вниз, что она просто легла на пол, скрутившись в ком, как бездомная собака.
Красный атлас распался, обнажив колени, выше которых все было исполосовано шрамами.
Она прижала ладонь к пластику, чувствуя, как слезы жгут лицо, словно серная кислота.
Все правильно. Теперь все правильно.
Из-под ее пальцев на мир смотрел Игорь Соколов – и улыбался.
Букинист
Кира подтянула лямки рюкзака и вошла в научный центр через пожарный выход, осторожно оглядываясь по сторонам и умоляя мироздание, чтобы ей никто здесь не встретился.
Судя по камерам, после новостей о смерти их главного «инвестора» из центра разбежались примерно все, не забыв прихватить с собой особо ценное оборудование. Кира посматривала в камеры примерно раз в сутки, больше по привычке – когда-то, еще до погружения в «Капсулу», она выпросила у Соколова доступ, ссылаясь на то, что хочет круглосуточно следить за статусом дефрагментации многочисленных секторов памяти «Капсулы» из дома.
В лабораторию перестал заглядывать даже Стрелковский – видимо, опасаясь мести со стороны приближенных президента. Правда, непонятно, за что.
Это было вполне в духе ее научника: отсидеться до лучших времен, пока не станет понятно, кто там следующий, куда подует ветер и на чьей стороне будет выгоднее. Поэтому Кира даже не удивилась, когда в один из дней увидела через камеры, как Давид Борисович лично опечатывает входы и блокирует двери центра, виновато озираясь.
Люди в черном тоже наведались в центр, аж целых два раза – они вывезли основной прототип «Капсулы» и все сопутствующее оборудование, небрежно и торопливо, к счастью, не заметив множества дублирующих прототипов на подземных этажах, – и после этого оставили наконец научный центр в покое.
Платье мико, фотография Игоря, зубная щетка и пара смен белья покоились в полупустом рюкзаке Киры. Ей невыносимо было оставаться в Москве и вообще в стране, хотя сто сорок седьмой так и не подписали, а выборы преемника Соколова назначили только на весну. Она не знала даже, куда полетит, но оставаться в городе, который кричал об Игоре из каждого угла, больше не могла.
Протесты постепенно стихали: переходное правительство, состоящее почти полностью из военных, лишь пару раз выкатывало на улицы танки – впрочем, Кира так и не поняла зачем. Танки были старыми и ни в кого не стреляли – просто ездили по центру туда-сюда, сминая гусеницами свежий асфальт.
Постепенно толпы на улицах поредели, подростки снова начали ходить в школы, студенты – в университеты, клерки – в офисы, а камеры продолжили все это снимать, как ни в чем не бывало.
«Это что, все?» – думала Кира, сжимаясь от ужаса и удивления, но ответить на ее вопрос было некому.
И тогда она наконец попросила Аррата прислать ей обещанное: несколько пустых болванок, гибких микродисплеев для создания ID – паспорта на любое имя.
Паспорт, как и фото, заливался на болванку через специальный зашифрованный токен, который Кире тоже прислал Аррат, – так что никто не сумел бы узнать ее новое имя.
Кире было невыразимо больно от мысли, что придется все снова начинать с нуля, в который раз, – поэтому в последние дни перед отъездом она просыпалась с колотящимся сердцем в шесть утра, без будильника, задыхаясь от тревоги, будто кто-то тряс ее за плечо и умолял проснуться.
Она уговаривала себя не возвращаться в центр за копией их с Соколовым сна – да и наверняка черные люди все удалили, – но не проверить просто не могла.
«Зачем тебе этот сон? Что ты хочешь в нем найти?»
Перед мысленным взором стояла маленькая Полина в расплывшемся от слез макияже гейши, которой отец запретил ехать на похороны матери, – а внутри билось что-то острое, что ранило до крови и распарывало внутренности; что-то, похожее на «Я хочу попрощаться».
Спустившись на один из подземных этажей, она стала открывать двери карточкой с альфа-доступом – одну за другой, одну за другой. Камеры оживились, повернули цифровые «головы» вслед за ней – но Кира все шла и шла в антипеленговой маске, которую Аррат прислал ей давным-давно, еще до взлома мозга Соколова, просто на всякий случай. Сейчас маска пришлась весьма кстати – новые документы Киры пока не бились в базах, и лишний раз триггерить камеры было опасно. Хотя кому бы вообще взбрело в голову смотреть видео из брошенного всеми научного центра, который, кажется, по-настоящему никогда не был нужен никому, кроме нее и Соколова?
Она распахнула последнюю дверь.
Полутемное пространство прелоадинга, мигающие диоды по контуру плавно закругленной комнаты.
В центре стола – матовый шар с теплым сиянием внутри: лабораторный компьютер. Неужели работает?
Кира подошла, дотронулась до силиконовых клавиш «Капсулы», натянула наушники – и обомлела.
Там был шум города – далекий и странный, совсем не похожий на звуки Москвы.
Стрекотали велосипеды, шелестела листва, едва заметно плескалось что-то, похожее на море или, может быть, залив, – и где-то очень далеко, будто на вершине холма, звонил колокол.
Она несмело прикоснулась к очкам проводника.
«Этого не может быть».
Но руки уже сами делали все, что полагается, – прикрепляли датчики, продували маску с сонным энзимом и готовились к погружению.
Кира села в кресло, вдохнула и выдохнула несколько раз от волнения – и нырнула в чей-то сон.
Колокольчик звякнул над дверью, и та легко качнулась, пропуская в маленький книжный магазин рыжеволосую женщину в сером пальто и кожаных перчатках. Ее лицо скрывали большие темные очки.
Магазинчик, узкий, как пенал, был зажат меж двух пятиэтажных коробок с черепичными крышами. Стены из красного кирпича, светлые полки прогибаются от веса томов, цветные корешки бульварных романов спокойно соседствуют с роскошными кожаными переплетами энциклопедий, а строгие блестящие обложки учебников – с потрепанными словарями и справочниками.
Посетительница сделала пару шагов вперед.
Бородатый худой мужчина за прилавком, по виду лет сорока, взглянул на нее сквозь блеснувшие очки в черной прямоугольной оправе.
– Er der noget jeg kan gøre for at hjælpe?[12] – датский прозвучал в тишине магазина с едва уловимым акцентом.
– No, thanks.[13]
Рыжая направилась в дальний угол магазина, к стеллажу с детской литературой. Остановившись у нужных ей полок, она сосредоточенно заправила за ухо прядь волос, сняла очки и заскользила взглядом по книгам. Рука застыла на желтом корешке.
Ярко-алые буквы: «Den lille pige med svovlstikkerne» [14].
– Freken, you come for the third time and do not buy anything and always hold this book in your hands.[15]
– So what? I collect various editions of this book and now I am looking for the next one. I’m looking at it here.[16]
– Is it the same all the time? Oh, so interesting.[17] – Голос продавца едва заметно дрогнул.
– Is there something wrong? [18]
– Oh, no worries! I just guess I can help.[19]
Ответ прозвенел в маленьком пространстве магазина, как стекло:
– I don’t need your help![20]
Девушка надела очки и резко повернулась к продавцу.
Того уже не было рядом: он копался под прилавком.
– Take a look, perhaps this book will be of more interest to you.[21]
На потертой голубой обложке книги кириллическим шрифтом было написано: «Ганс Христиан Андерсен. Девочка со спичками. Сказки и рассказы».
– I… I don’t understand…[22]
Она, почти не глядя, листала богато украшенных золотом «Трех поросят».
И тогда букинист из-за ее спины тихо и медленно произнес:
– И спички вспыхнули так ослепительно, что стало светлее, чем днем.
Рука рыжей застыла над очередной страницей. Она захлопнула книгу, сунула на полку и судорожно заложила волосы за уши, обнажая тусклый шрам, который тянулся от левого виска до середины шеи.
– Я не понимаю… О чем вы говорите? Что вам нужно от меня?
– Ты знаешь, Макс.
«Боже…»
– Кира… – голос Соколова пробирал до костей. – Полина. Ты все-таки пришла. Я думал, что не дождусь тебя…
Он обнял ее.
– Это все ужасно, неправильно! – Она плакала и отбивалась от него сквозь слезы, мотая головой. – Ты чуть не убил меня, а я – тебя… И вообще ты умер! Я не понимаю…
Он только прижал ее к себе сильнее, ощущая под пальцами худые лопатки.
– Тебе сейчас, вот так, – плохо?
Кира всхлипнула и затихла, прислушиваясь к ощущениям. Соколов был теплым. Он был живым.
Ее руки медленно расслаблялись, и, вместо того чтобы оттолкнуть, она вдруг несмело обхватила в его ответ.
– Ты не тот, кем кажешься, – прошептала Кира, качая головой, – всегда не тот, кем кажешься…
– Просто ответь, тебе хорошо сейчас?.. – Он отчаянно стиснул ее, боясь, что она снова исчезнет, растворится – и на этот раз уже навсегда.
– Я… не знаю… – выдохнула Кира ему в плечо.
– Спасибо, что не отталкиваешь. Ты – самое странное видение из моей головы. Но у меня нет спичек, чтобы тебя удержать. У меня есть только я сам. Со всеми своими грехами…