— И о чем же?
— О наших отцах, — произнес Конрауд. — О том, что тебе рассказала та женщина.
— О том, что их видели вместе?
— У тебя есть какие-либо догадки касательно того, чем они занимались? Я понимаю, что мы все это уже обсуждали, но теперь появилась эта новая информация.
— Я бы не стала придавать большого значения тому, что она говорила. Их видели вместе — и на этом все. Маульфридюр не смогла вспомнить, где она об этом услышала и от кого, и почему вообще была затронута эта тема. Возможно, они встретились случайно — просто столкнулись на улице, и за этой встречей ничего не стоит.
— Ну да, разумеется, — проговорил Конрауд. — Вероятно, не следует здесь искать каких-то потаенных смыслов, но меня продолжает мучить один вопрос, который, я полагаю, лучше обговорить с тобой: ты как-то сказала, что Энгильберт весьма расстроился, узнав о смерти моего отца.
— Да, это так. Мама рассказывала мне, что он сделался очень нервным и даже стал бояться темноты — вплоть до того, что с наступлением сумерек не осмеливался находиться в комнате один. Я ведь тебе уже говорила, что отец был очень чувствительным.
— Возможно ли, что существовала какая-то иная — более весомая — причина, которая могла бы объяснить его нервозность и о которой ты с твоей мамой не были осведомлены?
Эйглоу вопросительно подняла брови:
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, ты же говорила, что Энгильберт нелестно отзывался о моем отце, — что тот был пьяницей и пройдохой, по милости которого он ввязался в темные дела и впоследствии горько об этом пожалел. Я посчитал само собой разумеющимся, что он намекал на их совместную деятельность во время войны.
— Ну да.
— А что если он имел в виду нечто, случившееся позднее?
— Я тебя не понимаю.
— Мой отец оставил после себя коллекцию газетных вырезок с заметками об эзотерических практиках. Опубликованы они были незадолго до его смерти — следовательно у него вновь проснулся интерес к этой теме спустя годы после того, как они сотрудничали с Энгильбертом во время войны. Насколько я знаю, тот являлся единственным экстрасенсом, с которым был знаком и когда-либо имел дело мой отец. А теперь выясняется, что их видели вместе незадолго до того, как отца убили. Если сложить все эти факты воедино — газетные статьи, реакцию Энгильберта, то, как он отзывался об отце и обвинял его во всех грехах…
— Ты на что намекаешь?
— Как ты полагаешь, твой отец был способен на нечто подобное?
— Ушам своим не верю! — возмутилась Эйглоу. — Ты что же, думаешь, что это моего отца рук дело?
— Не сердись, Эйглоу, я всего лишь пытаюсь найти ответы. Прошло столько времени, особых свидетельств у меня не имеется, и…
— Ты думаешь, что это мой отец схватился за нож и зарезал твоего отца?! Вот так взял и убил его?
— Я просто говорю, что полиция такой версии не рассматривала. Но теперь нам известно, что они предположительно снова…
— Ну это уж, знаешь ли, не намеки, а прямое обвинение моего отца в убийстве!
Буквально трясясь от злости, Эйглоу вскочила на ноги, с грохотом опрокинув стул. Некоторые посетители кафе обернулись на шум.
— Я рассказала тебе об отце, потому что доверяла тебе!.. — прошипела она, устремляясь к выходу. — Я тебе доверяла!
14
Поднявшись, Конрауд подошел к стулу, ухватил его за спинку и поставил на место. Затем он расплатился за кофе и покинул заведение. По пути к машине он клял себя за опрометчивые слова и размышлял, как бы ему вернуть расположение Эйглоу. Когда Конрауд усаживался за руль, ожил его мобильник. Номер был ему известен, однако отвечать он не спешил и принял вызов лишь спустя несколько гудков. Звонила бабушка Данни. Она спросила, не помешала ли, на что Конрауд из вежливости ответил, что нет. Он посчитал, что ему стоит быть потактичнее с людьми после того, что произошло в кафе. Он собрался было поинтересоваться, все ли у них в порядке, но вовремя одернул себя — подобный вопрос был совсем не к месту. В той семье все было далеко не в порядке.
Женщина сразу перешла к делу:
— Вы не знаете, вышла ли полиция на след того парня?
— Парня?
— Ласси, я имею в виду.
— Нет, я ничего такого не слышал, — сказал Конрауд. — Но его скоро найдут. Я так понимаю, что полиция прилагает все усилия, чтобы выяснить его местонахождение.
— Боюсь, что полиции совсем не до этого, — вздохнула женщина. — Она полагает, что Данни превысила дозу наркотика и ни о каком преступлении речи не идет. Как по-вашему — расследование будет прекращено?
— Не могу знать, — осторожно ответил Конрауд — он старался во что бы то ни стало избежать очередной перепалки и намеревался как можно деликатнее посоветовать женщине обратиться напрямую к полицейским.
— Нам бы очень хотелось поговорить с тем человеком, — продолжала женщина. — О Данни, ну и обо всем остальном.
— Вы полагаете, что он имеет какое-то отношение к тому, что Данни ввезла в страну наркотики?
— Ну да, об этом тоже хотелось бы его расспросить.
— Вам следует обсудить это с полицией, — сказал Конрауд, подыскивая повод, чтобы поскорее закончить разговор. — Ласси найдут — это лишь вопрос времени.
— Вы не возражаете против того, чтобы заехать к нам? — спросила женщина. — Во всей этой истории мы в первую очередь доверяем вам — Эртна всегда так хорошо о вас говорила.
— Эртна?
— Знали бы вы, как она вами гордилась.
Конрауд не нашелся с ответом — женщине удалось несколько выбить его из равновесия.
— Мы тут кое-что обнаружили и хотели бы вам это показать, — продолжала женщина. — Вопрос деликатный, и мы подумали, что лучше бы посоветоваться с вами.
— А что вы обнаружили? — заинтересовался Конрауд.
— Предпочитаю вам это показать, когда вы к нам заглянете.
Конрауд не сумел сразу придумать причину, чтобы отклонить приглашение и не показаться чересчур резким, — он все еще не отошел от размолвки с Эйглоу. Поскольку пауза затянулась настолько, что стала неловкой, он все же пообещал, что заедет к ним попозже, ну или по крайней мере как только выкроит время.
Конрауд сделал кое-какие заметки, когда просматривал материалы дела об утонувшей девочке: в частности он записал имя ее матери, а также отчима и его сына. Кроме того, у него имелось имя и последний адрес человека, обнаружившего труп в Тьёднине. Вообще-то, этой информацией он воспользоваться не собирался, но теперь подумал, что она может ему пригодиться, чтобы навести мосты с Эйглоу, которая оскорбилась тем, что он не воспринял всерьез ее рассказ о том, что произошло много лет назад на дне рождения ее одноклассницы, а также о том, что ей недавно привиделось в парке Хлёумскаулагардюр. В довершение всего Конрауд еще и обвинил ее отца в ужасном преступлении. Снова и снова прокручивая в голове их беседу, он лишний раз убеждался в том, что всему виной стала его собственная неделикатность. Ему вообще не стоило поднимать определенных тем.
С такими мыслями Конрауд вел автомобиль в направлении своего дома в восточной части города, однако по пути он затормозил перед одним таунхаусом и, выйдя из машины, нажал на кнопку звонка, надеясь застать хозяина, несмотря на то, что стояла середина дня. На звонке значилось имя Лейвюр Дидрикссон. Еще просматривая полицейские отчеты, Конрауд обратил внимание на то, что ему уже приходилось слышать это имя, хотя он и не мог вспомнить где.
Он собирался позвонить еще раз, когда дверь открылась и на пороге появился человек с бородой и косматыми седыми волосами в клетчатой рубашке, как у рабочих, и в поношенных тапках из свалявшейся шерсти. Он вопросительно смотрел на Конрауда отрешенным и усталым взглядом того, кто с годами растерял жизненную силу. Представившись и удостоверившись, что перед ним тот самый Лейвюр, Конрауд принялся пространно объяснять ему цель своего визита, а когда добрался наконец до сути и упомянул об утонувшей в озере девочке, на лице Лейвюра отразилось немалое удивление — тот явно не ожидал, что кому-нибудь взбредет в голову расспрашивать его о случае на Тьёднине спустя столько лет. Однако помимо растерянности на его лице читалось и любопытство.
— А с чего вдруг вы этим заинтересовались? — спросил Лейвюр. — Вы, говорите, из полиции?
— Нет, я не из полиции. Я прослужил в ней много лет, но сейчас я на пенсии. Я зашел к вам как частное лицо.
— Но ведь это давний случай. С какой целью вы решили меня о нем расспросить? Выяснились какие-то новые детали?
— Да нет, я просто изучал полицейские архивы и наткнулся на то дело. Поскольку в материалах указано ваше имя, я решил нанести вам визит, раз уж вы тот, кто обнаружил девочку в Тьёднине.
— Это была чистая случайность, — объяснил Лейвюр. — Я прогуливался по мосту и… Но я, честно говоря, не совсем понимаю…
— Если быть откровенным, этот случай интересует одну мою подругу, — уточнил Конрауд. Он надеялся, что ему не придется упоминать имени Эйглоу, вдаваться в подробности ее экстрасенсорных способностей и сообщать Лейвюру о призраке девочки, который, по ее мнению, до сих пор блуждает в окрестностях озера. Однако Лейвюр не собирался удовлетворяться такими поверхностными объяснениями:
— А почему?
— Она немного особенная.
— В каком смысле?
— Она медиум, — сдался Конрауд, — и утверждает, что девочка явилась ей в парке Хлёумскаулагардюр.
— Вот как?
— Сам-то я в привидения не верю, — сообщил Конрауд, — но случай с девочкой пробудил мое любопытство, и я решил заехать к вам. Надеюсь, не отвлекаю вас от дел.
В очередной раз измерив его взглядом, Лейвюр Дидрикссон все-таки пригласил Конрауда войти в дом и поинтересовался, кто же та ясновидящая, о которой он говорит. Тот ответил, что его знакомая уже давно оставила занятия спиритизмом, поэтому ее имя не на слуху, однако в связи с необычностью произошедшего с ней, у него тоже возникло желание разобраться что к чему.
Лейвюр провел Конрауда в гостиную, переоборудованную в кабинет. В комнате не имелось ни единого уголка, где бы не лежали книги, журналы или газеты вперемешку с исписанными вручную бумагами и письмами. На столе гудел большой компьютер с включенным монитором. На полках плотно теснились книги, пробежав по корешкам которых глазами, Конрауд обнаружил сборники стихов, биографии, романы исландских авторов, тома, посвященные народной культуре.