— Вот как ты мне все это объяснишь, Конрауд? — спросила она. — Если у тебя есть хоть какое-то рациональное объяснение, буду рада его услышать.
34
Рандвера в очередной раз привели в допросную. Ему была оказана самая действенная медицинская помощь, и с заново перебинтованной головой он выглядел уже не так жалко, как раньше. На его враждебный настрой и нежелание сотрудничать со следствием это, однако, никак не повлияло. С нахмуренными бровями он сидел возле своего адвоката, уставившись на Марту взглядом, в котором читалась неприкрытая угроза. На этот раз допрос вела она, полная решимости не позволить Рандверу себя запугать: за время своей работы в полиции ей приходилось укрощать бандитов и поопаснее. Поэтому спустя примерно полчаса уверток, увиливаний и вполне прозрачных намеков Рандвера на то, что он еще с ней разберется, терпение Марты лопнуло, и она захлопнула лежащую на столе папку с материалами дела.
— Тот сопляк все еще полумертвый в больничке? — ухмыльнулся Рандвер. Адвокат держал его в курсе состояния Ласси, и тот факт, что парень оказался в отделении интенсивной терапии, казалось, не вызывает у него никаких угрызений совести. Напротив, эти допросы были для него хоть каким-то развлечением — все лучше, чем томиться в одиночной камере.
— Он очень плох, — сказала Марта. — Поизмывался ты над ним, конечно, от души.
— Я к нему даже не прикасался, — осклабился Рандвер, обнажив желтые зубы. — Сколько раз можно повторять? Я и пальцем его не тронул. Я знать его не знаю!
— Чего ты боялся, Рандвер? — спросила Марта.
— Боялся? Да ничего!
— Еще как боялся. Ты боялся Данни.
— Не гони пургу! Тебе надо почаще трахаться — может, тогда у тебя мозги на место встанут. Если что, я тебе помогу. Хоть сейчас. А? Как ты? Прямо здесь. Ты не стесняйся — только попроси.
Марта бросила взгляд на адвоката, который, однако, ограничился тем, что поправил свои модные очки в черной оправе известного бренда и пожал плечами, словно намекая, что ответственности за поведение своего подзащитного он не несет. Вероятно, он просто боялся Рандвера.
— Чем она тебе угрожала? — снова обратилась к уголовнику Марта.
— Ничем. Ничем она мне не угрожала. Чем ей было мне угрожать?
— Не знаю, не знаю, — покачала головой Марта. — Однако у меня есть информация, что она собиралась кое-что запостить в Интернете. Не скажешь мне, что конкретно?
— Вообще понятия не имею, о чем ты.
— Может, и не имеешь, но испугался ты не на шутку: ты даже пригрозил убить и ее, и Ласси, а трупы выбросить на свалку.
Рандвер призадумался. Ему хватило нескольких секунд, чтобы сложить два и два и понять, откуда ветер дует:
— Вам что, Бидди, что ли, это наплел?
— Что же такого знала Данни, из-за чего ты так озверел?
— Ничего! Это все фуфло! Вы себе это все сами напридумывали.
— Может, смерть Данни все-таки была не случайной?
Рандвер не отвечал.
— Она кому-нибудь еще угрожала? — упорствовала Марта. — Говорила, что выложит в Интернет еще какой-нибудь компромат?
Рандвер словно воды в рот набрал.
— Тебе никто не приходит на ум из тех, кто мог точить на Данни зуб по той же причине? Может, кто-то из вашей тусовки? Кто-нибудь из твоих подельников? Те, для кого ты организовал контрабанду наркотиков в Исландию? Те люди знают о Данни? А может, Данни была в курсе, кто они?
— Да ни одному слову этого Бидди нельзя верить! — огрызнулся Рандвер. — Начнем с того, что это он так отколошматил Ласси. Ласси обозвал его соплежуем и педиком, вот у Бидди и сорвало крышу. Я едва оттащил его от парня, иначе бы он его прикончил.
Адвокат кашлянул, словно намекая Рандверу, что ему стоит попридержать язык. Тому, однако, было явно плевать.
— Так, значит, ты его все-таки знаешь? Ласси, я имею в виду.
— Чего? — только и произнес Рандвер.
— Ты был с ним в том сарае! — напирала Марта.
— Бидди все заливает! — рявкнул он. Всего на пару мгновений Рандвер позабыл о своих словах насчет того, что в сарае его с Ласси не было и что он с ним даже не знаком. — Нельзя ему верить! Он же по фазе сдвинутый! Дебил! Вы, видно, его уломали? Так ведь? Ему теперь что же, ничего не будет? Этому кретину ничего не будет?!
— Да, кстати…
— Знаешь что? Передай Бидди, что как только я отсюда выйду, тут же его укокошу! — рявкнул Рандвер. — Он покойник! Так и скажи ему, сука ты легавая! Он покойник!!
Адвокат, молодой увалень, которому с горем пополам и лишь со второй попытки удалось закончить юрфак Университета Рейкьявика, видимо, посчитал, что пришло наконец и его время вмешаться, и склонился к своему подзащитному, чтобы что-то прошептать ему на ухо, — в сериалах про полицию он видел, что так часто делают его киношные коллеги. Однако Рандвер оттолкнул его с такой силой, что тот чуть не свалился со стула. Его фирменные очки со звоном брякнулись на пол. Наклоняясь, чтобы их поднять, адвокат стукнулся лбом об стол и издал звук, похожий на скрип ботинка, у которого отваливается подошва.
35
В тот момент, когда Конрауд поспешно заходил в кафе, чтобы спрятаться от дождя, зазвонил его мобильник. С ним пыталась связаться бабушка Данни. Немного поколебавшись, Конрауд отклонил звонок и сразу же укорил себя за бестактность: он устранился от расследования и не представлял, чем может помочь несчастным пожилым людям, но в то же время испытывал к ним жалость, понимая, в каком отчаянии они находятся из-за смерти внучки. Само по себе это уже являлось трагедией, но в их случае эта трагедия была и того ужаснее, поскольку им вновь приходилось переживать те же чувства, что и когда в ДТП погибла их дочь — мать Данни.
Когда они прощались с Эйглоу возле мэрии, дождь лил как из ведра. Конрауд пока не решил для себя, насколько серьезно относиться к тому, что она ему рассказала. С другой стороны, Эйглоу ни на что особо и не претендовала — она лишь откровенно поделилась с ним тем, что ей пришлось пережить, и уже само это было поводом для уважения. Конрауд считал ее честным человеком и ни на секунду не сомневался, что она говорит правду. Несколько минут они просидели в тишине, глядя на Тьёднин за стеклянной стеной мэрии, пока Эйглоу не сказала, что ей пора.
— Благодарю тебя за искренность, — обратился к ней Конрауд. — Полагаю, что делиться с кем-либо подобными вещами тебе нелегко.
— Действительно, я держала их в себе долгие годы. Если не считать Маульфридюр и еще пары человек, об этой истории больше никто не знает. Я не заговаривала о ней даже с родственниками несчастного Эбби, и отец поддержал мое решение. Я тогда еще не сильно разбиралась в этой материи, да и не считала разумным обсуждать подробности с теми, кто имел непосредственное отношение к мальчику. Даже если бы они мне поверили, смягчить их боли я бы не смогла, как и изменить случившегося. — Взгляд Эйглоу был сосредоточен на струях дождя, сбегавших по стеклу. — Ведь видения самого происшествия у меня не было… И я никак не смогла бы его предотвратить.
— Конечно же не смогла бы.
— Я была всего лишь ребенком. Я была не в состоянии… не могла понять, что к чему.
— Понимаю тебя, — поддержал ее Конрауд. В словах Эйглоу он уловил нотку сожаления. Тогда он спросил: — А на следующий год, значит, утонула Нанна, так?
— Я их не хотела, этих моих способностей. Мне они были не нужны. Может, теперь ты меня поймешь. Я не пыталась разобраться в случившемся — я даже не знала, кто она — эта девочка, — пока ты мне не позвонил и не рассказал о происшествии на Тьёднине.
— Ну да… Не сомневаюсь, что оказаться в подобной ситуации, будучи совсем юной, очень неприятно.
— Я не претендую на то, чтобы ты поверил во все это, — продолжила Эйглоу. — Но раз уж я перестала проводить спиритические сеансы, значит, у меня были на то веские причины. Приятного тут и правда мало — наоборот, видения приносят одни лишь терзания. Я бы с удовольствием обошлась без них.
Конрауд задержался на пороге, чтобы стряхнуть дождевые капли с куртки, когда увидел, как из-за одного из столиков поднялся Паульми и жестом пригласил его присесть рядом. Они договорились о встрече в этом кафе в центре города, куда Конрауд второпях направился под проливным дождем сразу после беседы с Эйглоу. Звонок Паульми в то утро оказался полной неожиданностью: он предложил Конрауду увидеться, чтобы вновь обсудить ту тему, на которую они говорили несколькими днями раньше. Конрауд даже не предполагал, что Паульми интересен случай с Нанной, ведь изначально поводом для их общения были подробности гибели отца, о которых он хотел порасспросить бывшего полицейского. И вот теперь тот назначил ему встречу, чтобы возобновить разговор об утонувшей в озере девочке.
Они поприветствовали друг друга рукопожатием, и Паульми начал с того, что очень редко выбирается из Кеблавика в столицу, а особенно в такую непогоду. Потом он спросил:
— Ты поговорил с дочерью Никюлауса? Удалось что-то узнать у нее о той девочке?
— Честно говоря, немного.
— А что насчет Арноура?
— Я и с ним пообщался — интересный вышел разговор. Никюлаус был далеко не ангелом. Его дочь довольно откровенно рассказала о том, что он пил, поднимал руку на своих домашних и, мягко говоря, домогался женщин. Вы знали, что в полиции у него было прозвище святой Николай?
— Вообще-то да, но в прошлый раз я предпочел этого не касаться, поскольку мне не нравится плохо отзываться о людях. Я Никюлауса мало знал, но вполне достаточно, чтобы понимать, что лучше держаться от него подальше. Полицейский из него был никудышный. Был в нем какой-то изъян — внутренний демон, не дававший ему покоя. Вот сижу я, размышляю о расследовании, что он проводил под занавес своей карьеры в полиции, — я имею в виду происшествие с девочкой — и чувствую, что у меня душа не на месте. Тогда я все-таки попросил одну свою знакомую порыться в медицинских архивах клиники Фоссвогюра и обратить особое внимание на протоколы вскрытия. Я пересказал ей историю об утонувшей девочке, и мне удалось пробудить ее любопытство.