— Со мной? — изумился Конрауд.
— Сейчас он в КПЗ на Квервисгата. Если у тебя есть время… Было бы интересно узнать, что у него к тебе за разговор. Хотя вообще-то я против того, чтобы идти на поводу у таких сволочей. Если и есть кто-то недостойный никаких поблажек, то это они.
— Но почему он хочет говорить только со мной?
— Понятия не имею.
— Признаться, мне и самому надо бы с ним побеседовать, поэтому…
— Прости, должна тебя оставить! Созвонимся завтра, — Марта поспешно нажала на отбой, заметив, что Ласси просыпается. Его дыхание было неровным, и в следующий момент он разомкнул веки и увидел сидящую рядом Марту. Та убрала телефон в карман и представилась: сказала, что она из полиции и ведет расследование его дела.
— Вы готовы ответить на пару вопросов? — спросила она.
— Дан… ни?.. — только и смог произнести Ласси.
Марта на мгновение растерялась.
— Данни?.. — повторил он едва слышно.
— Она умерла, — сказала Марта тихо. — Мне очень жаль.
Ласси снова закрыл глаза, и его лицо исказила гримаса боли.
— Как?..
— Ее обнаружили у вас в комнате. Она ввела себе лошадиную дозу наркотика… Пока не понятно, намеренно или случайно.
Ласси замотал головой, и Марта, опасаясь, что он опять потеряет сознание, поспешила задать ему вопрос, связанный с тем, что показал на допросе Бидди:
— Данни собиралась опубликовать в Интернете какой-то компромат на Рандвера?
Ласси молчал.
— Поэтому он рассвирепел? — не отступала Марта. — Или Данни угрожала кому-то другому? Кому-то, кто пришел к вам в комнату, когда она там находилась, и оставил ее умирать?
Казалось, Ласси провалился в небытие, но Марта продолжала говорить в надежде, что он все же улавливает ее слова.
— Может, это был не Рандвер, а наркодилер покрупнее?
— Не… Ран… — прошептал Ласси. — Баб… бабушка…
— Что?
— … знала…
— Бабушка? Бабушка Данни? Знала? Что она знала?
Все эти вопросы больше не проникали в сознание Ласси. Он вновь погрузился в забытье, где не было страданий и необходимости отвечать на вопросы, где боль притуплялась, а горе отступало.
45
Закончив разговор с Мартой, Конрауд отключил мобильник и вернулся в офис человека, назначившего встречу им с Эйглоу. Уже опустился вечер, но он сказал, что сможет принять их, поскольку все равно еще находится на работе. Эйглоу подозревала, что это лишь повод, чтобы не приглашать их к себе домой, но Конрауд с ней не согласился: у того человека не было причин проявлять к ним недоверие. При этом Конрауд не удержался от замечания, что как раз сама Эйглоу редко доверяет ближнему.
В офисе творился полный бумажный кавардак: кипы всевозможных документов, счетов, бланков заказов, папок занимали все доступные поверхности. Располагался офис в промышленном районе Скейван, а его хозяина звали Теодор. Он управлял небольшим издательством, а также бюро генеалогических исследований, которые и представляли для него главный профессиональный интерес. Теодор даже представлялся своим посетителям специалистом по генеалогии. Грузного телосложения, он перешагнул пятидесятилетний рубеж и являлся обладателем седых усов и козлиной бородки, которую то и дело теребил, когда хотел придать себе важности.
Эйглоу позвонила Теодору, чтобы попросить его о встрече, после чего связалась с Конраудом и предложила ему подъехать в Скейван. Теодор старался не подавать виду, но от Конрауда не укрылось, что он чувствует себя не совсем в своей тарелке. Видимо, Эйглоу рассказала ему, что Конрауд — бывший полицейский, так что реакция Теодора была вполне объяснимой: у всех есть свои скелеты в шкафу.
Теодор рассказывал о своем отце, который являлся членом Общества эзотерики, но, не добившись на ниве оккультизма особых успехов, покинул его, хлопнув дверью. Долгое время он практиковал в качестве медиума, особенно в шестидесятые и семидесятые, но потом его интерес к сверхъестественному иссяк, а на пороге нового века он скончался. С самого детства он вел дневники, в которые вносил малейшие подробности своей жизни, но, увы, большая их часть не дошла до наших дней по причине затопления кладовки, в которой он их хранил.
Кое-какие из оставшихся Теодору пришлось выбросить, но те, которые ему были особо дороги, он оставил и держал как раз в этом самом офисе. Поднявшись, он вышел в соседнюю комнатушку, в которой шагу нельзя было ступить, чтобы не натолкнуться на какую-нибудь коробку с различными каталогами, документами финансовой отчетности и материалами по генеалогии. На книжных полках теснились фолианты, среди которых Конрауд заметил и известную работу о семейных династиях Скагафьордюра[16].
— Вот поэтому я вас и пригласил сюда, — объяснил Теодор, роясь в бумагах. — Все коробки с документами я перенес в этот офис.
Конрауд бросил многозначительный взгляд на Эйглоу, словно в подтверждение своих слов о том, что она зря подозревала Теодора в отсутствии гостеприимства. Однако женщина, судя по выражению ее лица, осталась при своем мнении.
— Но я должен вас предупредить, что пока так и не нашел времени, чтобы досконально изучить все эти записи, — подал голос специалист по генеалогии, вытаскивая из комнатушки две переполненных коробки. — Может, вы среди них что и обнаружите. Иногда у меня возникает желание опубликовать дневники или использовать в качестве основы для романа. В них огромное количество описаний явлений призраков. Мой отец был знаком с Берти — я имею в виду Энгильберта, вашего папу, — обратился он к Эйглоу. — Отец, бывало, вспоминал о нем. Ну и о его трагическом конце, разумеется. Это ведь был несчастный случай?
— Да. — Временами Эйглоу удивлялась тому, как много людей знало ее отца. — Да, это был несчастный случай.
— Эта схема со спиритическими сеансами была крайне простая, — продолжил Теодор. — И в этом нет ничего удивительного: люди, как говорится, обманываться рады. Судя по всему, в военные годы Энгильберт за короткое время расширил круг своих клиентов. А его подельник не жалел сил, чтобы оказывать ему содействие: он изучал списки участников сеансов и собирал о них информацию из различных источников — в основном из их генеалогических древ. Он, по-моему, даже платил одному генеалогу, чтобы тот делился с ним данными об усопших родственниках простодушных клиентов Энгильберта: у кого-то старший брат в аварии погиб, а у кого-то один из родителей скончался от ужасной болезни… В общем, ему требовалась информация об именах, семейных узах, обстоятельствах смерти и тому подобное — то есть все то, что можно было бы при случае упомянуть во время спиритического сеанса.
— Вот оно что, — пробормотал Конрауд.
— Здесь эти самые дневники, — указал на коробки Теодор. — Они почти все из шестидесятых — как я понимаю, именно этот период вас и интересует. Прошу прощения, но отдать вам их я не могу — хотя полиции стоило бы доверять, — улыбнулся он, обнажив крупные зубы под седыми усами. — Это мемуары моего отца, и я намерен воспользоваться ими в будущем, так что мне не хотелось бы, чтобы они оказались в чужих руках. Вы можете почитать их здесь.
Конрауд поблагодарил Теодора за готовность помочь и заодно напомнил ему, что больше не работает в полиции. Потом он поинтересовался, не унаследовал ли Теодор от отца экстрасенсорные способности. Тот пригладил свою бородку и покачал головой, признавшись, что не особо верит в паранормальные явления, хотя и является сыном медиума. Произнося эти слова, он бросил взгляд на Эйглоу, которая, однако, сохраняла невозмутимость. Тогда Теодор снова обратился к Конрауду, сообщив, что не помнит каждого конкретного случая, о которых ему рассказывал отец, — даже если речь шла о каких-то особенных событиях, когда его отцу приходилось применять свой дар экстрасенса по максимуму.
— Однако мне врезалась в память история о женщине, которая обратилась к отцу, когда у нее умерла дочь. Именно та история, о которой вы говорили мне по телефону, — взглянул он на Эйглоу. — Отец был человек сентиментальный, и очень хорошо запомнил ту женщину. У нее была единственная дочь, которая так трагически погибла, и ей хотелось докопаться до истины. Отец слышал о происшествии на Тьёднине, но не был знаком с его подробностями, поэтому мне неизвестно, смог ли он в результате помочь той женщине, ну или хотя бы немного облегчить ее страдания.
— Значит, вы не против, если мы полистаем эти дневники? — спросила Эйглоу. Вообще-то, она уже, не дожидаясь особого приглашения, погрузилась в чтение, и реплики мужчин пролетали мимо ее ушей. Она извлекла из одной коробки несколько общих тетрадей, на обложках которых были ручкой обозначены годы с тысяча девятьсот шестьдесят первый по тысяча девятьсот шестьдесят пятый, и обратила внимание на то, что каждая из них включала записи примерно за три месяца. Страницы были разлинованы, и наверху каждой из них была помечена дата. Почерк у отца Теодора был очень разборчивый — почти как у ребенка, так что разобрать его не составляло трудности.
— Конечно, конечно, — кивнул Теодор.
Пока мужчины были увлечены беседой, Эйглоу продолжала листать дневники. Она уже примерно знала, что ищет, поэтому быстро пробегала страницы глазами, пропуская описания погоды и текущих событий, а также подробности ежедневных занятий и впечатления от сеансов, проводившихся в доме у автора дневников или где-либо еще. Некоторые дни были обрисованы очень детально, а другие довольно поверхностно. Встречались и страницы, на которых не было ничего, кроме двух-трех строчек о капризах погоды: видимо, никаких достойных упоминания событий тогда не происходило. А иной раз событий было больше, чем достаточно, поэтому соответствующая страница была полностью исписана, а в редких случаях записи продолжались и на последующих страницах.
Так продолжалось некоторое время, пока Эйглоу, открыв очередную тетрадь, с удивлением не обнаружила там имя своего отца.
… ко мне зашел Энгильберт — как обычно подвыпивший — и мы поговорили об Обществе и о том, как там со мной обошлись. Полагаю, что он приходил только для того, чтобы я налил