бъяснил сестре, что внутри куклы обнаружился рисунок, который намекал на то, что Нанна стала жертвой сексуального насилия, в связи с чем у Конрауда возникла мысль об эксгумации тела, но Марта ему навстречу не пошла, заявив, что не имеется конкретных доказательств, которые оправдали бы подобные меры. Бета поддержала брата, сказав, что ему придется приложить все усилия, чтобы эти доказательства отыскать, на что он ответил, что именно этим и занимается, и рассказал ей о своей находке в архиве бывшего диспансера: врач, который лечил Лютера — педофила, приходившего в дом Нанны, — являлся тем же человеком, который проводил вскрытие ее трупа.
— И что же это означает? — спросила Бета.
— Я полагаю, что Нанна была беременна. Лютер, имевший репутацию педофила, бывал у нее в доме. Видимо, он познакомился с матерью девочки, когда приходил на прием в Национальную клинику. Тогда доктор Хейльман уже уволился из Вивильсстадира и работал в клинике. Проведя вскрытие, он умолчал о беременности девочки. Интересно почему? Потому что был приятелем Лютера? Знал о его… склонности? А вернее, о том, что он извращенец?
— То есть, твоя версия состоит в следующем: Лютер надругался над девочкой, а узнав о беременности, утопил ее, чтобы скрыть следы своего преступления. Врач же помог ему выйти сухим из воды. Правильно я поняла?
— Примерно так я и представляю себе ситуацию.
— Но ведь стопроцентной уверенности, что девочка ждала ребенка, нет?
— Нет.
— А твоя версия целиком и полностью зиждется именно на этом.
— То-то и оно.
— Значит, это лишь твои догадки. Тебе нечем их подтвердить.
— Нечем. Именно поэтому я и настаиваю на эксгумации, — сказал Конрауд. — А вот Марта не хочет давать на нее разрешения. Ты права — это лишь мои подозрения. Позиция Марты, в общем-то, резонна. Очень уж это старое дело, толком не расследованное, а все действующие лица уже давно отошли в мир иной. Никаких конкретных доказательств, что девочку изнасиловали, нет. Так что пока ее останки не выкопают из могилы, моя гипотеза так и останется лишь гипотезой.
— А где похоронена девочка?
— В Фоссвогюре.
— Понятно. Ну ладно, спасибо, что рассказал мне о том типе с кислородной маской на физиономии, — сказала Бета. — Забудь ты о нем! Лучше хорошенько выспись.
Однако уснуть Конрауду удалось только под утро. Всю ночь он переворачивался с боку на бок, размышляя об отце, о Бете, о девочке, что утонула в Тьёднине, о молодых женщинах, подобных Данни, которые клали свою жизнь на алтарь наркотиков, и о беззащитных детях, которые становились жертвами извращенцев. Вся эта круговерть мыслей отступила, лишь когда в памяти Конрауда воскресла Эртна. В тот момент он почувствовал запах соленой воды в Нойтхоульсвике и уловил детский смех — чувственные ощущения счастливых времен, оставшихся в далеком прошлом. Только тогда, под шепот волн, упиваясь ее поцелуями и осязая песок с написанным на нем признанием в любви, он уснул.
На следующее утро Конрауд сел за руль и направился в полицейское управление на Квервисгата. Въезжая на парковку позади здания, он увидел Марту, беседующую с двумя коллегами, облаченными в форму. Он поскорее занял свободное парковочное место и, хлопнув дверцей, поспешил к Марте. Двое других полицейских поприветствовали Конрауда кивком головы, сели в патрульный автомобиль и были таковы.
— Я отправила их за родственниками Данни, — объяснила Марта. — Нужно их допросить — хватит ждать у моря погоды.
— Согласен, — ответил Конрауд.
— Мне кажется, что вызов на допрос их впечатлит: таким образом мы продемонстрируем, что подходим к расследованию со всей серьезностью.
— Безусловно, — кивнул Конрауд, однако лично его интересовала другая тема. — Отдаю себе отчет, что у тебя дел невпроворот, поэтому не буду тянуть кота за хвост: необходимо эксгумировать останки девочки и тщательно их исследовать. И чем раньше, тем лучше.
Марта пристально смотрела на своего бывшего коллегу. Она знала, что Конрауд не стал бы проявлять такой настойчивости, если бы действительно не считал, что дело не терпит отлагательств. Опыт подсказывал Марте, что к его словам стоит прислушаться. Между тем, начинал накрапывать дождь, и они двинулись в сторону входа. На крыльце Марта остановилась и достала из кармана пачку сигарет и зажигалку. Выпуская дым, она внимательно слушала Конрауда, который воспользовался возможностью, чтобы еще раз донести до Марты необходимость эксгумации и установления того, подвергалась ли девочка насилию.
— Конрауд, но ведь ты и сам прекрасно понимаешь, что у нас нет никаких аргументов в пользу такой меры, — покачала головой Марта, после того как он изложил ей свою точку зрения, упомянув о Лютере, об изнасиловании, которое, вероятно, имело место быть, и о том, что вскрытие тела проводил тот же врач, что лечил Лютера в Вивильсстадире. — Твоя теория основывается исключительно на совпадениях. Заявку на эксгумацию, несомненно, отклонят. Я бы и рада тебе помочь, но это не в моих силах.
— Возможно, речь идет об убийстве, — настаивал Конрауд. — И это не просто мои фантазии.
— Ну да, только вот на убедительные доказательства нет и намека.
— Но ведь это не совсем справедливо.
— Я подумаю, — поддалась Марта. — Поговорю кое с кем в управлении и дам тебе знать. Это максимум, что я могу сделать.
— Ты можешь сделать и больше.
— Нет, Конрауд. Ты знаешь это не хуже моего.
— Но ведь, чтобы бюрократическая машина заработала и дело сдвинулось с мертвой точки, могут потребоваться недели и даже месяцы, — сказал Конрауд.
— Ну а что ты предлагаешь? Взять лопаты и выкопать ее самим?
— Я надеялся, что ты как-то сможешь все организовать побыстрее.
— Я бы и организовала, если бы ты предоставил хоть какие-то факты, вместо того, чтобы вынуждать меня терять время в пустой болтовне.
Марта явно закипала — щелчком пальца швырнув окурок на асфальт, она уже собиралась войти в здание, но вдруг остановилась и обернулась к Конрауду, испепеляя его взглядом:
— Значит, в Вивильсстадире?
— Да. Там лечился Лютер, — кивнул Конрауд, надеясь, что ему наконец удалось пробудить любопытство Марты и она согласится ему помочь.
Но, увы, это было не так. Все получилось с точностью до наоборот.
— В противотуберкулезном диспансере?
— Да, он там лечился.
— Только не говори мне, что… Так это был ты?
— Ты о чем?
— Утром я просматривала сводку о преступлениях. Там написано, что вчера ночью кто-то проник в архив Вивильсстадира, где частично хранится документация бывшего диспансера. Случай довольно курьезный, поскольку ничего украдено не было. Единственный ущерб — это испорченный замок. То есть, кто-то взломал дверь, вошел в помещение, а потом покинул его, оставив все как было. Без шума и пыли.
Конрауд такого поворота ожидал, но все равно с ответом не нашелся — лгать Марте ему хотелось в последнюю очередь.
— Так это твоих рук дело?
Конрауд молчал.
— Ты совсем что ли спятил? — продолжала она.
— Дело в том, что я уверен в своей правоте, — попытался защититься Конрауд.
— О Боже!.. — простонала Марта и, развернувшись на каблуках, вошла в управление.
Конрауд остался стоять на крыльце, глядя, как на асфальт падают капли дождя. В глубине души он понимал, что Марта права.
Немного спустя он тоже вошел в здание, но вместо того, чтобы пойти в кабинет Марты, спустился в архив, к Ольге, которая встретила его, как обычно, сурово, поинтересовавшись, избавится ли от него когда-нибудь столичная полиция или нет. Это шутливое замечание уже успело превратиться в клише.
Когда Ольга впустила его в помещение, Конрауд рассказал ей о давнем происшествии на Тьёднине, и ему удалось разжалобить женщину. Многие считали Ольгу сущей мегерой, но Конрауд знал, что за неприступной внешностью скрывается нежная натура. Он убедился в этом несколько лет назад, когда на вечере по случаю годовщины полицейского подразделения Ольга перебрала со спиртным и пыталась заигрывать с Конраудом.
Ему хватило нескольких минут, чтобы установить, что в полицейских архивах не хранится ни единого документа, касающегося Лютера.
53
Мать Ласси сидела у изголовья сына в больничной палате и читала книгу. Ей удалось взять на работе отгул по семейным обстоятельствам, хотя сначала заведующий супермаркета, в котором она работала, и слышать не хотел о том, чтобы отпустить ее на пару дней. Тогда она неожиданно разрыдалась прямо перед ним и объяснила, что ей просто необходимо находиться рядом с сыном, жизнь которого висит на волоске. Их отношения далеко не всегда были идиллическими, но в нынешней ситуации близость матери для Лаурюса была архиважной. Заведующий, хоть и не без колебаний, сдался:
— Ну хорошо. Но только два дня.
Книгу она взяла в библиотеке клиники, это было старое издание норвежского любовного романа в переводе на исландский. Женщина читала его вслух, поскольку врач объяснил ей, что существует вероятность того, что Ласси ее слышит, даже будучи в коме. Однако сюжет был настолько скучным, что мать то и дело прерывалась, а иногда даже проваливалась в дрему прямо на стуле. Когда в палату кто-нибудь входил, или раздавался шум в коридоре, женщина вздрагивала и просыпалась.
Врач заверил ее, что рано или поздно Ласси выйдет из комы. Он уже три раза приходил в сознание — правда, лишь на короткое время — а потом снова засыпал. В конечном итоге, так было даже лучше — для скорейшего выздоровления молодому человеку требовалось как можно больше отдыхать. Между тем, раны на его теле и лице потихоньку заживали, да и общее состояние улучшалось.
С бывшим супругом женщина никаких отношений не поддерживала, но сыновья рассказали ей, что тот первым же рейсом прилетел в Рейкьявик и целый день провел у изголовья Ласси, а также побеседовал с его лечащим врачом. Братья также его навестили, так что Ласси был совсем не один на этом свете. Матери было отрадно видеть, что несмотря ни на что, в этот горький час вся семья сплотилась вокруг него. Сыновья проявляли заботу о матери и выражали надежду, что уж теперь-то, после такого сильного потрясения, Ласси возьмется наконец за ум.