– Нельзя допускать безбожников в больницы, Деннис. Безбожники должны работать там, где им самое место, – в барах и казино.
– Мне нужно в туалет, – говорю я и слышу свой голос издалека, словно из соседней комнаты.
– Ступай, – произносит дедушка. Он откинулся на спинку красного стула и вытирает лицо платком.
Ноги у меня тяжелые, как будто к ним привязаны железные гири. На полпути я застываю. Я не знаю, куда идти – вперед или назад. Сзади у меня появилось другое лицо – лицо Мёрси, оно как будто приклеено к моей макушке, и она хочет идти в противоположную сторону, поэтому мы не двигаемся.
Я заставляю себя поднять ногу и сделать шаг в ту сторону, куда хочу я, и это так трудно, что мое лицо покрывается потом. Так, шаг за шагом, я добираюсь до туалета, закрываю за собой – за нами – дверь. Пластик на стене вокруг зеркала и на раковине блестит, словно покрыт бриллиантовыми каплями. Темно, горит только лампочка над зеркалом, которая освещает мое лицо. Бледное маленькое личико. Огромные глаза, как два булыжника. Рот – который так много может рассказать, но всегда молчит. Кармел исчезла. Я поворачиваюсь боком – нет, на макушке ее тоже нет, там только волосы. Из зеркала на меня смотрит Мёрси, это ее лицо. А там, в зале, темное облако караулит нас и ищет меня своим глазом-прожектором.
Оно хочет меня проглотить. Дедушка и пастор Монро тоже хотят. Они мечтают, чтобы Кармел превратилась в Мёрси. Чтобы две девочки стали одной.
– Прости, – заявляю я девочке в зеркале. – Но я хочу, чтобы Кармел вернулась сию же секунду.
Я начинаю говорить, и говорю очень горячо. Я должна успеть высказать все, пока не забыла:
– Ты вот что должна запомнить. Меня зовут Кармел Саммер Уэйкфорд. Я жила в Норфолке, это в Англии. Мою маму зовут Бет, моего папу зовут Пол. У него есть подруга, ее зовут Люси. Под окном нашего дома растет дерево, а возле задней двери живет паук в паутине. Умами была стеклянная кошка, она сидела на столике у кровати. А на стене висела картинка со словами: «В гостях хорошо, а дома лучше». Занавески на первом этаже нашего дома были оранжевые. Имя моей учительницы – миссис Бакфест. Однажды мы с папой плавали на лодке. Меня зовут Кармел. Меня зовут Кармел Саммер Уэйкфорд.
Я замолкаю и оглядываюсь.
Я Кармел. Я тут одна, больше никого нет.
42
У моих новых книг по анатомии были блестящие, яркие обложки. Я сидела вместе с Люси на диване и искала в них сведения о ребенке, который рос у нее в животе.
– Смотри, смотри, – говорила я. – Вот пуповина. Видишь, как она прикрепляется.
Она удивленно водила пальцем по рисунку.
Перед УЗИ она призналась:
– Я не хочу знать, мальчик это или девочка.
Я не стала расспрашивать почему. Если честно, я вздохнула с облегчением, когда у них родился мальчик, Джек: упакованный в конверт шумный сгусток здоровья, сильных конечностей и рано прорезавшихся зубов. Я рассматривала крошечное личико в поисках каких-то знаков, словно он мог принести послание из того первичного бульона, из которого возник, из той невидимой страны, в которой зарождаются младенцы и исчезают маленькие девочки. Но я видела только еще большую тайну.
– У Люси нет близких родственников, – сказал Пол. – Так что, если ты будешь рядом, ей будет легче.
Теперь они включали меня в свою жизнь уже не по доброте, а по необходимости. В тот день я подрулила на своей потрепанной машинке, с баночкой крема календулы в ящике для перчаток. Голос Люси по телефону был полон отчаяния и паники.
– Слава богу, – встретила она меня. – Он плачет не переставая.
Джек лежал на полу на пеленальном матрасике, в комнате пахло болезнью.
– Сними с него подгузник и помажь кремом, – сказала я. – И оставь полежать голеньким, пусть кожа проветрится. От этого раздражение пройдет.
Она склонилась над ним, сняла ползунки и расстегнула подгузник, нанесла крем на покрасневшую кожу.
– Какой ужас, правда?
– Немного свежего воздуха, и все пройдет.
В комнате был жуткий беспорядок, повсюду валялись зубные кольца, погремушки, груды неразобранной детской одежды, стояла ванночка с остывшей водой, хлопьями пены и пятнами талька на поверхности. У Люси волосы посеклись на концах – теперь не было времени раз в две недели посещать парикмахера, она до сих пор не сняла халат. Пола эти изменения в Люси ничуть не огорчали, но я понимала, что они огорчают саму Люси, всегда такую ухоженную и аккуратную.
– Спасибо, что пришла, – произнесла она. – Я совсем замоталась, и потом, у него так тяжело режутся зубки.
– Всегда готова помочь. Ты же знаешь.
Она рухнула на диван, так и не сняв полотенце с плеч.
– На прошлой неделе заходила Лорна. Мы с ней были такие закадычные подруги, а теперь не знаем, о чем поговорить. Джек все время срыгивал, и она не могла дождаться момента, чтобы уйти. С тобой я себя чувствую гораздо лучше. Странно, правда? – Она рассмеялась.
– Детские болячки такая ерунда по сравнению с тем, что я вижу на работе.
Джек успокоился, больше не плакал, дрыгал ножками, а красная кожа побледнела до розовой.
– Я представляю. – Она помолчала. – Грэм опять спрашивал о тебе.
– Вот как?
Я перевела взгляд на окно. Я ничего не говорила им о той ночи, которую мы провели вместе, и уверена, что он тоже. Мне было неловко, я не хотела, чтобы они подумали, будто я плохо отношусь к их другу.
Джек снова заплакал.
– С ним нужно пойти погулять. На свежем воздухе он успокоится, – сказала я.
– А не могла бы… – Она помолчала, потом продолжила: – Не могла бы ты с ним выйти? Я бы полчасика побыла одна, дух перевела.
Я вскочила, комната начала опрокидываться, угрожая сбросить Джека с его матрасика.
– Нет, не думаю, Люси.
– Хорошо. Не переживай. Я же так просто, пришло в голову. Я понимаю, у тебя дела.
– Нет, что ты. Не в этом дело…
Я не могла подобрать слова, руки бессильно повисли вдоль тела. Мне хотелось крикнуть: «Я же теряю детей, ты разве не знаешь?» Вместо этого я стояла, сжав губы, и молчала.
– Бет, спасибо тебе в любом случае. – Она вдруг догадалась: – Если хочешь, давай погуляем с ним вместе.
– Ты действительно доверяешь мне его? Ты готова? – выдохнула я.
– Ну конечно. О чем речь?
Она показала жестом – это же не твоя вина, Бет, и мне захотелось оправдать ее доверие.
Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и сказала:
– Я пойду.
Люси надела на него стеганую курточку, шапочку, усадила в дорогущую коляску в форме корзины и пристегнула ремнями.
– Ну как, ты в порядке? – спросила она.
– Да, да. Можешь спокойно переводить дух. Видишь, – я взялась за ручку коляски, – мы в полном порядке. Правда, Джек?
Мы оказались на улице, дверь за нами закрылась. Мы с Джеком смотрели друг на друга в свете холодного серого дня. Накрапывал дождь, дорожка намокла.
На улице Джек, как я и предполагала, перестал плакать. Очутившись на свежем воздухе, он и думать забыл про свои пустяковые болячки и предался созерцанию мира, который проплывал мимо коляски, пока ее колеса оставляли две параллельные линии на дорожке. Я мысленно успокаивала себя, а вслух подбадривала разными словами: «Вот так мы гуляем, запросто и в свое удовольствие. Мы просто вышли прогуляться, чтобы мамочка могла отдохнуть. Она устала». Я пыталась заглушить другой, мерзкий голос, который твердил: «Потеряла одного ребенка, можешь потерять и другого. Моргнешь, на секунду отвернешься – и он исчезнет в эту секунду».
Мы прошли две, три улицы. Дома стали походить один на другой. Я подумала, что пора возвращаться. «Прекрати. Вы гуляете всего пять минут», – отругала я себя. Джек высвободил ручку из-под одеяла и помахал мне. Рукавичка слетела и повисла на веревочке. Впереди виднелись яркие синие конструкции игровой площадки, о которой упоминала Люси.
Я никогда не была на ней, тут стояло совершенно новое, прочное оборудование, покрашенное в цвета «Лето». Когда мы ехали, я чуть не задела мешки с собачьими какашками, которые кто-то повесил на перила.
– Вот почему люди так поступают, Джек? Хулиганы, правда же? – Я разговаривала для поднятия духа.
На площадке никого не было, я подвезла коляску к качелям, вытерла краешек своим шарфом и присела. Джек был прикован к коляске ремнями, как узник. Рискнуть, что ли? Я встала, огляделась вокруг. Мы были одни. Мои пальцы немного дрожали, когда я отстегивала пряжки, вынимала его из коляски и сажала себе на колени.
– Привет, Джек! – Я улыбнулась ему, он агукнул и потянул ручки к моим волосам, радуясь обретенной свободе.
Я пыталась найти в его синих глазах, в его крепеньком носике черты Люси или Пола, но никакого сходства не находила.
– Значит, ты у нас ни в кого не пошел, ты сам по себе, да?
Как странно, думала я. Вот новый человечек, который почти часть меня через Пола, а он совсем не знает Кармел. В нем нет никаких следов ее. Когда он подрастет, ее имя будет для него звучать как имя сказочного персонажа. Он станет взрослым, мир будет вертеться, жизнь будет продолжаться. Что-то мелькнуло перед глазами, словно будущее замаячило, и пропало.
– Может, я даже позвоню Грэму, – сказала я. – Что ты думаешь об этом?
Он ткнул в меня пальчиком, и я рассмеялась:
– Да нет, ты прав, я, конечно же, пошутила.
– У вас обоих такой довольный вид, – заметила Люси, когда мы вернулись.
Она была в платье, волосы аккуратно собраны в конский хвост.
– Да, так и есть. Скоро мы опять пойдем гулять, – сказала я. – Если ты не возражаешь. Дадим тебе отдохнуть.
Залезая в свою машину, чтобы ехать домой, я чувствовала в себе какую-то звенящую энергию, которая даже вызывала тревогу. Это ощущение, которое возникло, когда я держала Джека на руках, как будто ослабило тугой узел, затянутый на моем сердце, и мне стало легче дышать.
43
Дедушка говорит: «Айдахо – последнее место на земле, где человек может жить свободн