— А когда папа тебя целует, тебе приятно? — Я оглядываюсь как затравленный зверь, потому что народу кругом довольно много и все смеются.
— Построй-ка мне лучше домик, — говорю я.
— А когда дядя Сережа (один из присутствующих, малознакомый мужчина и чужой гость) тебя целует — тебе приятно?
И с чего она взяла, боже мой?
От Валентины Николаевны пришло письмо. Вот что она пишет о Галке:
«Для меня она просто ребенок, избалованный, своевольный и очень неорганизованный в своем ребячьем быту. Но я на нее пожаловаться не могу. Мы с ней запанибрата, меня она слушается, охотно берется за всякую работу, конечно, мелочную, но все у нее получается быстро, стремительно и часто вместо помощи она бедокурит. Во всех случаях она меня слушается, привыкла мыть шею утром, вечером ноги, чистить зубы, а волосы заплетаем в косы и завязываем впереди, что к ней идет, и она каждый день щупает их — не потолстели ли за ночь. Дружна и общительна со всеми, но играет преимущественно с маленькими, а со взрослыми детьми почему-то вздорит, вероятно, не желает терять своего авторитета.
Очень сообразительна. Пока мы были в Ленинграде, она попросила меня показать ей, как шьют на ножной машине, и, представь себе, что то, что не давалось Лие до 16-ти лет, она освоила (движение машины) за час и самостоятельно строчила тряпочку. Также освоила вязание крючком, на что было затрачено больше времени, но и это преодолено, и она взялась вязать себе косыночку. Она очень сообразительна и настойчива в своих желаниях, очень деятельна. Она уже загорела, очень свежо и весело выглядит, ест хорошо и все, что даю. Спорит из-за молока, предпочитая простоквашу, и бегает целый день без оглядки вокруг дома, к соседям, к приятелям, и не обижайтесь на нее, она по-детски вспоминает вас всех только тогда, когда недовольна мною: тогда сразу садится писать письмо, но не жалуется — это значит, что она сознает свою неправоту».
14 июля 46.
Саша ежедневно доводит меня до исступления одним и тем же вопросом:
— Мама, кого ты больше любишь — меня или Галю?
— Одинаково, — отвечаю я.
— Одинаково не любят, — говорит Саша.
25 июля 46.
Саша:
— Мама, дай, пожалуйста, попить!
— Сейчас…
— Мама, если ты не дашь мне пить, я улечу, как та кукушка.
Я молчу. Тогда Саша усиливает впечатление:
— Приедет папа, — говорит она, — и скажет: «Фрида, где Саша?» А ты что скажешь?
— Я скажу, что ты улетела.
— А он что скажет?
Чувствуя, что я даже предположить затрудняюсь, что скажет папа Шура, Саша спешит мне на выручку:
— Не бойся, я прилечу и преврачусь опять в маленькую хорошенькую девочку.
Саша и Сева собирают малину. Оба одновременно увидели одну и ту же ягоду и поссорились: каждый хотел ее сорвать.
Я стала стыдить их за жадность.
Через полчаса они снова встретились в малиннике, и Саша ежеминутно рапортовала мне: «Мама, я нашла ягоду и отдала ее Севе. Мама, Сева нашел две ягоды и отдал мне. Мама, я найду три ягоды и отдам ему».
Саша:
— Мама, у меня по руке ползет какой-то босикомый.
Мальчик Шура (драчун и забияка) говорит:
— Я мальчишек во дворе не боюсь. Я говорю им: «Только троньте меня, вам же хуже будет!»
Саша:
— А почему им будет хуже?
— А если они меня побьют, я пойду к их родителям и скажу: «Ваши дети меня побили!»
Саша, спокойно:
— А они скажут: «Правильно сделали».
1 августа 46.
Выдумала новую игру и очень любит ее:
— Мама, будем играть, как будто ты мне незнакомая. Спроси: «Девочка, как тебя зовут?»
— Девочка, — послушно говорю я, — как тебя зовут?
— Фаничка! — отвечает Саша.
— А фамилия твоя?
— Фамилия моя… фамилия моя… Моя фамилия — Крошкина! Я знаю ваших дочек. Вашу младшую дочку зовут Сашенька Раскина, а старшую — Галя Кулаковская. Я с ними познакомилась. Мы с ними играем… Мама, ну спроси же меня еще!
Я спрашиваю, она отвечает, не забывая обращаться ко мне на «вы». Но в ответах своих не изобретательна. Всегда отвечает одно и то же. Правда, что и я задаю одни и те же вопросы.
Мальчик Шура часто обижает ее: толкнет, осыпет песком, выругается. И Саша страстно уповает на Галин приезд.
— Вот, — кричит она, — приедет моя сестричка Галочка. Она старше тебя, вы померяетесь, и ты увидишь, что она старше тебя, она большая, она не позволит тебе меня обижать, она тебя побьет. Я ей скажу, как ты меня обижал, она тебе покажет!
В последнее время часто вспоминает про Галю: «Мама, когда же приедет Галочка? Я хочу ее видеть, я по ней скучаю!»
Саша:
— Мама, ты едешь в Москву на четверг?[22]
— Да.
Саша укоризненно:
— Но ведь папа тебе не разрешает?
— Я своего дедушку называю папа Аба, потому что дедушка Аба — это нескладно.
— Мама, ты едешь в четверг? Передай привет… Передай привет кому-нибудь! Передай кому-нибудь привет!
4 августа 46.
Саша прислушивается к моему разговору с Верой. Верочка рассказывает, как Женя поссорилась с Котей, как Котя, сказав: «Не провожайте, сам дойду», ушел. Саша слушает внимательно и когда Верочка кончает, спрашивает:
— А кот был ваш?
Ей и в голову не пришло, что Котя — это мальчик. Она решила, что это обыкновенный кот, и ничуть не удивилась, что он разговаривает. Ей только было любопытно узнать — чей он?
12 августа 46.
Саша добросовестно отчитывается перед соседями:
— Что делает папа? — спрашивают ее.
— Стоит! — отвечает она правдиво.
— Где?
— На полу.
Вчера один из гостей долго улещивал Сашу, уговаривал стать его дочкой. Чего он ей только ни обещал — и шоколад размером в метр, и тьму игрушек, и двух братцев. Но она осталась непреклонна: «Какие родители у меня родились, с тоими я и останусь».
Я уже писала об этом: не терпит в сказках ничего печального, ничего грустного. «Ну вот, — говорит она с тревогой, — теперь ты начнешь рассказывать, как старушку съели волки, или как мальчик попал под трамвай. Очень тебя прошу: не говори зло, не говори обидно, не говори плохо. Не надо, чтоб мальчик попал под трамвай».
Соня рассказывала Саше сказку:
— И говорит солнце тучам: «Уходите, тучи!..»
В Сашиной передаче это звучит так:
— И солнце говорит тучам: «Уходите, тучи, а то как дам!»
15 августа 46.
— Мама, я видела у Женички грудного ребенка, он плакал изо всех сил. Они купили его на рынке за три рубля.
20 августа 46.
Приехала из Ленинграда Галка. Накануне нам позвонили, что за неимением других попутчиков ее отправили с проводником. Когда поезд подходил, мы с Шурой отыскали шестой вагон, и идя (бежа?) рядом, спросили у проводницы:
— Едет тут девочка?
— Едет, едет.
— Одна?
— Нет, с каким-то гражданином.
Потом выскочила Галка — большая, румяная, с какими-то косичками. Чуть не сбила меня с ног, стала обнимать, целовать, причитая:
— Мамочка, миленькая, мамочка, миленькая!
И без всякого перехода:
— Я буду жить с тобой!
На вопрос: «С кем ты приехала?» ответила без запинки: «С молодым поэтом!»
Потом вышел молодой поэт, похвалил Галю за послушание во время дороги, мы его поблагодарили, распрощались и тут же поехали на дачу.
К дому Галя подошла одна — ей очень хотелось самой убедиться, узнает ли ее Саша. Подойдя к крыльцу, она подозвала Севу:
— Скажи, пожалуйста, Саше, что ее зовет какая-то чужая девочка.
Сева доложил, на крыльцо своей ленивой походкой вышла Саша, но, увидев Галю, с криком повисла у нее на шее и уже через минуту шептала ей на ухо: «Ты Севе дай конфетку, а Шуре не давай, он драчун и один раз засыпал мне глаза песком».
Галка привезла Саше — утерпела! — конфет и персиков. «Один, — призналась она, — я съела в вагоне, а остальные привезла тебе и Саше».
Галка стала гораздо спокойнее, хорошо играет с Сашей, заботится о ней; очень внимательна к своим нарядам и прическе; каждое утро дебатируется одна и та же проклятая проблема — как лучше: две косички с прямым пробором, одна косичка без пробора, или косой пробор с бантом? Опять же: что надеть — белую кофточку с серым сарафаном, красную кофточку с юбкой или украинский костюм?
Если с костюмом что-нибудь не ладится, Галя впадает в черную меланхолию, надувает губы и хмурится. Огорчение ее так глубоко и так искренне, что у меня нет сил посмеяться над ней.
«Я очень по тебе соскучилась», — говорит она мне по нескольку раз в день. А один раз пояснила:
— По тебе, по маме Соне, по папе Абе, по Сашке — одинаково. А потом по Шуре и по Фане.
В чемодане у нее я нашла чудесное платье, новый серый сарафан, белую батистовую блузку — всё дело рук Валентины Николаевны.
Первые три дня Галя звала меня: «Бабушка!».
Кто ведет себя с неслыханным похабством — это Сашка. Колотит детей, пристает ко всем. К няне Поле относится просто с издевкой; а когда Поля ругает ее, на Сашином лице — откровенная усмешка: и не подумайте, будто я стану вас слушаться!
Огорчают ее только мои выговоры, но и тут всё кончается ничем:
— Любишь! Любишь! — кричит Саша истерически.
— Нет, не люблю, потому что ты не слушаешься, замахнулась на тетю Полю, не хочешь мыть руки.
— Я больше не буду, а ты меня любишь, любишь, любишь! — продолжаются вопли.
А потом всё начинается снова.
За обедом часами сидит за супом, второе норовит схватить руками. Часто подозрительно осведомляется: